Оригинальные цвета, всячески советую
— Они сделали это со мной под Седаном в 1870-м Место капитуляции французских войск во франко-прусской войне 1870-1871 гг.
. Они взяли мой глаз, но им пришлось дорого заплатить за это, дьяволам… Sacre bleu Черт возьми (фр.).
, как мы сражались! Тигры! Мы были сущие тигры…— Полосатые коты! — отозвалась Анна из другого конца кухни.— Ты ничего не знаешь о битвах и о войне; эти храбрые молодые люди — они знают, они понимают! Я пью за них! — И он щедро вознаградил себя вином, а затем громко спросил: — Так, а где же еда?На ленч было аппетитное рагу из ветчины, колбасы и мозговых костей. Анна принесла миски с горячим рагу, а Сантен сложила на голый стол маленькие булки хрустящего свежего хлеба.— Теперь расскажите нам, как идет сражение? — потребовал граф, разламывая хлеб и макая его в свою миску. — Когда закончится эта война?— Давайте не будем портить хорошей трапезы, — отмахнулся от вопроса Эндрю, но граф, у которого на усах были крошки и соус, настаивал:— Что слышно о новом наступлении союзников?— Оно будет на западе, снова на Сомме. Именно там нам нужно прорвать германскую линию фронта.Ответ прозвучал из уст Майкла; он говорил тихо и авторитетно, поэтому почти сразу же все внимание переключилось на него. Даже обе женщины отошли от печи, и Сантен скользнула на скамейку рядом с Майклом, серьезно глядя на него и пытаясь понять английскую речь.— Откуда вы знаете все это? — перебил граф.— Его дядя — генерал, — разъяснил Эндрю.— Генерал! — Граф посмотрел на Майкла с еще большим интересом. — Сантен, разве ты не видишь, что наш гость испытывает затруднение?И пока Анна бросала угрюмо-сердитые взгляды, Сантен наклонилась над миской Майкла и порезала мясо на удобного размера куски, чтобы он мог есть одной рукой.— Дальше! Продолжайте! — подгонял граф Майкла. — Что дальше?— Генерал Хейг Хейг Дуглас (1861 —1928) — английский фельдмаршал, граф, в первую мировую войну командовал корпусом, армией, а с 1915 г. — английскими экспедиционными войсками во Франции.
создает справа опорный район. На этот раз он сумеет ударить немцам в тыл и уничтожит их передовые позиции.— Ха! Значит, мы здесь в безопасности. — Граф потянулся за бутылкой кларета, но Майкл покачал головой:— Боюсь, что нет, по крайней мере, не совсем. С этого участка фронта снимают резервные силы, оборону теперь вместо полков будут держать батальоны: все силы и средства, которые можно отсюда забрать, перемещают, чтобы они приняли участие в новом наступлении через Сомму.Граф забеспокоился:— Это преступная наглость: немцы, конечно же, пойдут в контрнаступление тут, чтобы попытаться уменьшить натиск на свои позиции в районе Соммы.— Линия фронта здесь не удержится? — тревожно спросила Сантен и непроизвольно взглянула в окно. Отсюда были видны холмы на горизонте.Майкл помедлил:— О, я уверен, что мы сможем сдерживать их достаточно долго, особенно если битва на Сомме пойдет быстро и успешно, как мы предполагаем. Тогда натиск здесь быстро ослабнет, по мере того, как союзное наступление приведет к захвату немецкого тыла.— Но что, если наступление сорвется и ситуация снова станет патовой? — тихо по-фламандски спросила Сантен.Для девушки, да еще слабо владевшей английским, было нелегко сразу схватить суть. Майкл отнесся к ее вопросу с уважением, отвечая на африкаанс, словно говорил с мужчиной:— Тогда натиск на нас будет велик, особенно потому, что у гуннов превосходство в воздухе. Мы можем снова потерять холмы. — Он сделал паузу и нахмурился: — Им придется вводить в бой резервы. Мы даже, может быть, будем вынуждены отступить вплоть до самого Арраса…— Аррас! — У Сантен перехватило дыхание. — Это значит… — Она не договорила, но посмотрела вокруг, на свой дом, словно уже прощалась с ним. Аррас находился далеко в тылу.Майкл кивнул:— Когда начнется наступление, вы здесь будете в крайней опасности. С вашей стороны было бы благоразумнее покинуть шато и отправиться на юг, в Аррас или даже в Париж.— Никогда! — вскричал граф, опять переходя на французский. — Де Тири никогда не отступает!— Кроме как под Седаном, — пробурчала Анна, но граф не снизошел до того, чтобы выслушивать такие легкомысленные речи.— Я буду стоять здесь, на своей собственной земле. — Он указал на древнюю винтовку системы «шаспо», что висела на кухонной стене: — Вот оружие, с которым я сражался под Седаном. Мы научили бошей бояться его. Они припомнят тот урок. Луи де Тири преподаст им его снова!— За мужество! — воскликнул Эндрю. — Я поднимаю тост за вас. За французскую доблесть и триумф французского оружия!Естественно, графу пришлось ответить тостом «За генерала Хейга и наших храбрых британских союзников!»— Капитан Кортни — южноафриканец, — подчеркнул Эндрю. — Нам следует выпить и за них.— Ах! — Граф с энтузиазмом откликнулся по-английски: — За генерала… Как зовут вашего дядю? За генерала Шона Кортни и его храбрых южноафриканцев!— Этот джентльмен, — Эндрю показал на слегка осоловевшего и покачивавшегося рядом на скамье доктора, — офицер Королевской медицинской службы. Превосходной службы, достойной нашего тоста!— За армейскую медицинскую службу Великобритании! — принял вызов граф, но когда потянулся за своим стаканом, тот задрожал прежде, чем он до него дотронулся; поверхность красного вина покрылась рябью. Граф замер, и все подняли головы.Стекла кухонных окон задребезжали, и тут же раздался грохот артиллерийского залпа. Немецкие пушки снова начали свою охоту на холмах, злобствуя и лая, подобно диким собакам; и пока присутствующие молча прислушивались к орудийным раскатам, им представлялись страдания и мучения солдат в жидкой грязи окопов всего за несколько миль от того места, где они сидели в теплой кухне, насытив свои животы пищей и добрым вином.Эндрю поднял стакан и мягко произнес:— Выпьем за тех бедняг, там, в грязи. Пусть они выживут.На этот раз даже Сантен отпила от стакана Майкла, и глаза ее наполнились слезами.— Очень не хотел бы отравлять другим удовольствие, — молодой врач, пошатываясь, встал, — но этот артиллерийский огонь подает мне сигнал к работе: уже отправились в обратный путь, в тыл, санитарные машины.Майкл попытался подняться вместе с ним и ухватился пальцами за край стола, чтобы удержаться на ногах.— Я хотел бы поблагодарить вас, господин граф, — официально начал он, — за вашу учтивость… — Слово слетело с языка, и Майкл повторил его, но речь стала невнятной, куда-то пропал смысл того, о чем хотелось сказать. — Я приветствую вашу дочь, мадемуазель де Тири, 1'ange du bonheur Счастливый ангел (фр.)
… — Ноги подкосились, и Майкл стал мягко оседать.— Он же ранен! — воскликнула Сантен, бросившись вперед и подхватив его прежде, чем оратор ударился об пол. Попыталась подставить ему свое худенькое плечо. — Помогите мне!Эндрю, покачиваясь, двинулся ей на помощь, и вдвоем они наполовину вынесли, наполовину вытащили Майкла из кухонной двери.— Осторожно, его больная рука, — сказала, задыхаясь под своей ношей, Сантен, когда они подняли Майкла, чтобы посадить в коляску мотоцикла. — Не делайте ему больно!Майкл развалился на подбитом чем-то мягким сиденье с блаженной улыбкой на бледном лице.— Мадемуазель, вы можете быть уверены, что у него, счастливца, вся боль уже позади. — Неверной походкой Эндрю обошел мотоцикл, чтобы сесть за руль.— Подождите меня! — закричал доктор, когда они с графом, поддерживая друг друга и непроизвольно раскачиваясь из стороны в сторону, оторвались от дверного косяка и неуклюже стали спускаться по ступеням.— Забирайтесь, — пригласил Эндрю и с третьей попытки завел свой «ариэль», испустивший рык и синий дым. Доктор вскарабкался на заднее сиденье, а граф засунул одну из двух бутылок кларета, которые были у него в руках, в боковой карман водителя.— Это чтобы не замерзнуть, — объяснил он.— Вы — достойнейшие из людей. — Эндрю отпустил сцепление, и «ариэль», взвизгнув, резко развернулся.— Позаботьтесь о Майкле! — крикнула Сантен.— Боже, моя капуста! — завопила Анна, увидев, как Эндрю поехал прямиком через огород.— Able boches! Долой бошей! (фр.)
— взвыл граф и в последний раз тайком приложился к другой бутылке кларета, прежде чем Сантен смогла забрать и ее, и ключи от погребов.
В конце длинной аллеи, ведущей от шато, Эндрю притормозил и, двигаясь на небольшой скорости, присоединился к маленькой жалкой процессии, просочившейся со стороны холмов и двигавшейся по грязной, изрезанной колеями главной дороге.Мясницкие фургоны — так неуважительно называли полевые санитарные кареты — были тяжело нагружены жертвами возобновившегося немецкого обстрела. Пыхтя, они преодолевали лужи, а укрепленные ярусами носилки в открытых кузовах раскачивались и накренялись на каждом ухабе. Кровь раненых с верхних коек пропитывала брезент и капала на тех, кто был внизу.По обочинам беспорядочно брели в тыл маленькие группы способных еще ходить раненых, бросивших свои винтовки и опиравшихся друг на друга. Их раны еще на поле боя неумело замотали бинтами, лица у всех побелели от страдания, глаза лишились какого-либо выражения, форма в грязи, а движения были механическими, безразличными.Быстро трезвея, доктор слез с заднего сиденья и выбрал из потока людей несколько наиболее серьезно раненых. Двоих погрузили на сиденье, одного — верхом на топливный бак впереди Эндрю, а еще троих — в коляску вместе с Майклом. Доктор бежал за перегруженным «ариэлем», помогая выталкивать его из ям, заполненных грязью, и был уже совсем трезв, когда, проехав по дороге милю, они добрались до укомплектованного добровольцами госпиталя, располагавшегося в нескольких коттеджах при въезде в городишко Морт Омм. Доктор помог своим только что обретенным пациентам выбраться из коляски, а затем повернулся к Эндрю:— Спасибо. Мне эта передышка была нужна. — Он взглянул на Майкла, все еще без сознания лежавшего в коляске. — Посмотрите на него. Ведь не может же это продолжаться вечно!— Майкл всего лишь свински напился, вот и все.Но доктор, возражая, покачал головой:— Военное переутомление. Контузия. Мы пока недостаточно понимаем это, но, похоже, все же существует предел тому, что эти бедолаги могут выдержать. Сколько времени он пролетал без перерыва — три месяца?— Он поправится, — голос Эндрю стал свирепым, — он прорвется. — Эндрю, как бы защищая Майкла, положил руку на его раненое плечо, вспомнив, что сам последний раз был в отпуске шесть месяцев назад.— Посмотрите на него: все признаки. Худой, как жертва голода, — продолжал врач, — дергается и дрожит. А эти глаза — бьюсь об заклад, что он демонстрирует неуравновешенное, нелогичное поведение, при котором угрюмое, мрачное настроение чередуется с настроением безрассудным, буйным? Я правильно говорю?Эндрю нехотя кивнул.— Он то называет врагов отвратительными подонками и расстреливает из пулемета тех, кто уцелел при падении немецкого самолета, то вдруг объявляет их доблестными и достойными противниками: на прошлой неделе ударил пилота-новичка за то, что тот назвал их «гуннами».— Отчаянная храбрость?Эндрю вспомнил утренние аэростаты, но не ответил на вопрос.— Ну что же нам делать? — спросил он беспомощно.Доктор вздохнул, пожал плечами и протянул руку:— До свидания и удачи вам, майор.Отворачиваясь, врач уже снимал китель и закатывал рукава.У въезда в сад, почти у расположения эскадрильи, Майкл вдруг сел, резко выпрямившись в коляске, и со всей торжественностью судьи, произносящего смертный приговор, заявил:— Меня сейчас вырвет.Эндрю остановил мотоцикл у обочины и поддержал его голову.— Весь превосходный кларет! — причитал он. — Не говоря уже о коньяке «Наполеон» — эх, если бы хоть как-нибудь можно было его сберечь!Шумно облегчив себя, Майкл снова обмяк и столь же торжественно произнес:— Я хочу, чтобы ты знал, что я влюблен. — И его голова откинулась, он вновь потерял сознание.Эндрю присел на «ариэль» и зубами вытащил пробку из бутылки с кларетом.— Это определенно требует тоста. Давай выпьем за твою верную любовь. — Он предложил бутылку телу, лежавшему без сознания рядом. — Не интересуешься?Отпил из бутылки сам, а когда опустил ее, безотчетно и неудержимо заплакал. Попытался подавить слезы: он не плакал с тех пор, когда ему минуло шесть лет, но тут, вспомнив слова молодого врача о «неуравновешенном и нелогичном поведении», залился слезами. Они катились по щекам, и Эндрю даже не пытался их вытереть. Сидел на водительском сиденье мотоцикла, содрогаясь от молчаливого горя.— Майкл, мальчик мой, — шептал он. — Что же с нами будет? Мы обречены, у нас не осталось никакой надежды. Майкл, ни у кого из нас, и совсем никакой надежды. — И, закрыв лицо обеими руками, он заплакал так, словно у него разрывалось сердце.
Майкл проснулся от позвякивания посуды на оловянном подносе, поставленном Биггзом подле походной кровати.Пытаясь сесть, он застонал, но раны заставили его снова лечь.— Который час, Биггз?— Полвосьмого, сэр, а весеннее утро просто чудное.— Биггз… Господи… Что же вы меня не разбудили? Я ведь пропустил утренний патрульный вылет…— Нет, мы его не пропустили, сэр, — спокойно пробормотал Биггз. — Мы отстранены от полетов.— Отстранены от полетов?— Приказ лорда Киллигеррана, отстранены до дальнейших распоряжений, сэр. — Биггз положил большую ложку сахара в кружку с какао и размешал его. — И давно уж пора, если мне будет позволено заметить. Мы летали тридцать семь дней без перерыва.— Биггз, почему мне так мерзко?— По сообщению лорда Киллигеррана, мы были мощно атакованы бутылкой коньяка, сэр.— А до этого я вдребезги разнес старую «летающую черепаху»… — начал припоминать Майкл.— Размазали ее по всей Франции, сэр, как масло по гренкам, — кивнув, подтвердил Биггз.— Но мы их добили, Биггз!— Обоих душегубов, сэр.— Пари состоялось, я полагаю, Биггз? И вы ведь не проиграли своих денег?— Да уж, мы сорвали изрядный куш, благодарение вам, мистер Майкл. Вот и награбленное. — И Биггз дотронулся до какого-то предмета на подносе с какао, который оказался аккуратной связкой банкнот — двадцать один фунт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
. Они взяли мой глаз, но им пришлось дорого заплатить за это, дьяволам… Sacre bleu Черт возьми (фр.).
, как мы сражались! Тигры! Мы были сущие тигры…— Полосатые коты! — отозвалась Анна из другого конца кухни.— Ты ничего не знаешь о битвах и о войне; эти храбрые молодые люди — они знают, они понимают! Я пью за них! — И он щедро вознаградил себя вином, а затем громко спросил: — Так, а где же еда?На ленч было аппетитное рагу из ветчины, колбасы и мозговых костей. Анна принесла миски с горячим рагу, а Сантен сложила на голый стол маленькие булки хрустящего свежего хлеба.— Теперь расскажите нам, как идет сражение? — потребовал граф, разламывая хлеб и макая его в свою миску. — Когда закончится эта война?— Давайте не будем портить хорошей трапезы, — отмахнулся от вопроса Эндрю, но граф, у которого на усах были крошки и соус, настаивал:— Что слышно о новом наступлении союзников?— Оно будет на западе, снова на Сомме. Именно там нам нужно прорвать германскую линию фронта.Ответ прозвучал из уст Майкла; он говорил тихо и авторитетно, поэтому почти сразу же все внимание переключилось на него. Даже обе женщины отошли от печи, и Сантен скользнула на скамейку рядом с Майклом, серьезно глядя на него и пытаясь понять английскую речь.— Откуда вы знаете все это? — перебил граф.— Его дядя — генерал, — разъяснил Эндрю.— Генерал! — Граф посмотрел на Майкла с еще большим интересом. — Сантен, разве ты не видишь, что наш гость испытывает затруднение?И пока Анна бросала угрюмо-сердитые взгляды, Сантен наклонилась над миской Майкла и порезала мясо на удобного размера куски, чтобы он мог есть одной рукой.— Дальше! Продолжайте! — подгонял граф Майкла. — Что дальше?— Генерал Хейг Хейг Дуглас (1861 —1928) — английский фельдмаршал, граф, в первую мировую войну командовал корпусом, армией, а с 1915 г. — английскими экспедиционными войсками во Франции.
создает справа опорный район. На этот раз он сумеет ударить немцам в тыл и уничтожит их передовые позиции.— Ха! Значит, мы здесь в безопасности. — Граф потянулся за бутылкой кларета, но Майкл покачал головой:— Боюсь, что нет, по крайней мере, не совсем. С этого участка фронта снимают резервные силы, оборону теперь вместо полков будут держать батальоны: все силы и средства, которые можно отсюда забрать, перемещают, чтобы они приняли участие в новом наступлении через Сомму.Граф забеспокоился:— Это преступная наглость: немцы, конечно же, пойдут в контрнаступление тут, чтобы попытаться уменьшить натиск на свои позиции в районе Соммы.— Линия фронта здесь не удержится? — тревожно спросила Сантен и непроизвольно взглянула в окно. Отсюда были видны холмы на горизонте.Майкл помедлил:— О, я уверен, что мы сможем сдерживать их достаточно долго, особенно если битва на Сомме пойдет быстро и успешно, как мы предполагаем. Тогда натиск здесь быстро ослабнет, по мере того, как союзное наступление приведет к захвату немецкого тыла.— Но что, если наступление сорвется и ситуация снова станет патовой? — тихо по-фламандски спросила Сантен.Для девушки, да еще слабо владевшей английским, было нелегко сразу схватить суть. Майкл отнесся к ее вопросу с уважением, отвечая на африкаанс, словно говорил с мужчиной:— Тогда натиск на нас будет велик, особенно потому, что у гуннов превосходство в воздухе. Мы можем снова потерять холмы. — Он сделал паузу и нахмурился: — Им придется вводить в бой резервы. Мы даже, может быть, будем вынуждены отступить вплоть до самого Арраса…— Аррас! — У Сантен перехватило дыхание. — Это значит… — Она не договорила, но посмотрела вокруг, на свой дом, словно уже прощалась с ним. Аррас находился далеко в тылу.Майкл кивнул:— Когда начнется наступление, вы здесь будете в крайней опасности. С вашей стороны было бы благоразумнее покинуть шато и отправиться на юг, в Аррас или даже в Париж.— Никогда! — вскричал граф, опять переходя на французский. — Де Тири никогда не отступает!— Кроме как под Седаном, — пробурчала Анна, но граф не снизошел до того, чтобы выслушивать такие легкомысленные речи.— Я буду стоять здесь, на своей собственной земле. — Он указал на древнюю винтовку системы «шаспо», что висела на кухонной стене: — Вот оружие, с которым я сражался под Седаном. Мы научили бошей бояться его. Они припомнят тот урок. Луи де Тири преподаст им его снова!— За мужество! — воскликнул Эндрю. — Я поднимаю тост за вас. За французскую доблесть и триумф французского оружия!Естественно, графу пришлось ответить тостом «За генерала Хейга и наших храбрых британских союзников!»— Капитан Кортни — южноафриканец, — подчеркнул Эндрю. — Нам следует выпить и за них.— Ах! — Граф с энтузиазмом откликнулся по-английски: — За генерала… Как зовут вашего дядю? За генерала Шона Кортни и его храбрых южноафриканцев!— Этот джентльмен, — Эндрю показал на слегка осоловевшего и покачивавшегося рядом на скамье доктора, — офицер Королевской медицинской службы. Превосходной службы, достойной нашего тоста!— За армейскую медицинскую службу Великобритании! — принял вызов граф, но когда потянулся за своим стаканом, тот задрожал прежде, чем он до него дотронулся; поверхность красного вина покрылась рябью. Граф замер, и все подняли головы.Стекла кухонных окон задребезжали, и тут же раздался грохот артиллерийского залпа. Немецкие пушки снова начали свою охоту на холмах, злобствуя и лая, подобно диким собакам; и пока присутствующие молча прислушивались к орудийным раскатам, им представлялись страдания и мучения солдат в жидкой грязи окопов всего за несколько миль от того места, где они сидели в теплой кухне, насытив свои животы пищей и добрым вином.Эндрю поднял стакан и мягко произнес:— Выпьем за тех бедняг, там, в грязи. Пусть они выживут.На этот раз даже Сантен отпила от стакана Майкла, и глаза ее наполнились слезами.— Очень не хотел бы отравлять другим удовольствие, — молодой врач, пошатываясь, встал, — но этот артиллерийский огонь подает мне сигнал к работе: уже отправились в обратный путь, в тыл, санитарные машины.Майкл попытался подняться вместе с ним и ухватился пальцами за край стола, чтобы удержаться на ногах.— Я хотел бы поблагодарить вас, господин граф, — официально начал он, — за вашу учтивость… — Слово слетело с языка, и Майкл повторил его, но речь стала невнятной, куда-то пропал смысл того, о чем хотелось сказать. — Я приветствую вашу дочь, мадемуазель де Тири, 1'ange du bonheur Счастливый ангел (фр.)
… — Ноги подкосились, и Майкл стал мягко оседать.— Он же ранен! — воскликнула Сантен, бросившись вперед и подхватив его прежде, чем оратор ударился об пол. Попыталась подставить ему свое худенькое плечо. — Помогите мне!Эндрю, покачиваясь, двинулся ей на помощь, и вдвоем они наполовину вынесли, наполовину вытащили Майкла из кухонной двери.— Осторожно, его больная рука, — сказала, задыхаясь под своей ношей, Сантен, когда они подняли Майкла, чтобы посадить в коляску мотоцикла. — Не делайте ему больно!Майкл развалился на подбитом чем-то мягким сиденье с блаженной улыбкой на бледном лице.— Мадемуазель, вы можете быть уверены, что у него, счастливца, вся боль уже позади. — Неверной походкой Эндрю обошел мотоцикл, чтобы сесть за руль.— Подождите меня! — закричал доктор, когда они с графом, поддерживая друг друга и непроизвольно раскачиваясь из стороны в сторону, оторвались от дверного косяка и неуклюже стали спускаться по ступеням.— Забирайтесь, — пригласил Эндрю и с третьей попытки завел свой «ариэль», испустивший рык и синий дым. Доктор вскарабкался на заднее сиденье, а граф засунул одну из двух бутылок кларета, которые были у него в руках, в боковой карман водителя.— Это чтобы не замерзнуть, — объяснил он.— Вы — достойнейшие из людей. — Эндрю отпустил сцепление, и «ариэль», взвизгнув, резко развернулся.— Позаботьтесь о Майкле! — крикнула Сантен.— Боже, моя капуста! — завопила Анна, увидев, как Эндрю поехал прямиком через огород.— Able boches! Долой бошей! (фр.)
— взвыл граф и в последний раз тайком приложился к другой бутылке кларета, прежде чем Сантен смогла забрать и ее, и ключи от погребов.
В конце длинной аллеи, ведущей от шато, Эндрю притормозил и, двигаясь на небольшой скорости, присоединился к маленькой жалкой процессии, просочившейся со стороны холмов и двигавшейся по грязной, изрезанной колеями главной дороге.Мясницкие фургоны — так неуважительно называли полевые санитарные кареты — были тяжело нагружены жертвами возобновившегося немецкого обстрела. Пыхтя, они преодолевали лужи, а укрепленные ярусами носилки в открытых кузовах раскачивались и накренялись на каждом ухабе. Кровь раненых с верхних коек пропитывала брезент и капала на тех, кто был внизу.По обочинам беспорядочно брели в тыл маленькие группы способных еще ходить раненых, бросивших свои винтовки и опиравшихся друг на друга. Их раны еще на поле боя неумело замотали бинтами, лица у всех побелели от страдания, глаза лишились какого-либо выражения, форма в грязи, а движения были механическими, безразличными.Быстро трезвея, доктор слез с заднего сиденья и выбрал из потока людей несколько наиболее серьезно раненых. Двоих погрузили на сиденье, одного — верхом на топливный бак впереди Эндрю, а еще троих — в коляску вместе с Майклом. Доктор бежал за перегруженным «ариэлем», помогая выталкивать его из ям, заполненных грязью, и был уже совсем трезв, когда, проехав по дороге милю, они добрались до укомплектованного добровольцами госпиталя, располагавшегося в нескольких коттеджах при въезде в городишко Морт Омм. Доктор помог своим только что обретенным пациентам выбраться из коляски, а затем повернулся к Эндрю:— Спасибо. Мне эта передышка была нужна. — Он взглянул на Майкла, все еще без сознания лежавшего в коляске. — Посмотрите на него. Ведь не может же это продолжаться вечно!— Майкл всего лишь свински напился, вот и все.Но доктор, возражая, покачал головой:— Военное переутомление. Контузия. Мы пока недостаточно понимаем это, но, похоже, все же существует предел тому, что эти бедолаги могут выдержать. Сколько времени он пролетал без перерыва — три месяца?— Он поправится, — голос Эндрю стал свирепым, — он прорвется. — Эндрю, как бы защищая Майкла, положил руку на его раненое плечо, вспомнив, что сам последний раз был в отпуске шесть месяцев назад.— Посмотрите на него: все признаки. Худой, как жертва голода, — продолжал врач, — дергается и дрожит. А эти глаза — бьюсь об заклад, что он демонстрирует неуравновешенное, нелогичное поведение, при котором угрюмое, мрачное настроение чередуется с настроением безрассудным, буйным? Я правильно говорю?Эндрю нехотя кивнул.— Он то называет врагов отвратительными подонками и расстреливает из пулемета тех, кто уцелел при падении немецкого самолета, то вдруг объявляет их доблестными и достойными противниками: на прошлой неделе ударил пилота-новичка за то, что тот назвал их «гуннами».— Отчаянная храбрость?Эндрю вспомнил утренние аэростаты, но не ответил на вопрос.— Ну что же нам делать? — спросил он беспомощно.Доктор вздохнул, пожал плечами и протянул руку:— До свидания и удачи вам, майор.Отворачиваясь, врач уже снимал китель и закатывал рукава.У въезда в сад, почти у расположения эскадрильи, Майкл вдруг сел, резко выпрямившись в коляске, и со всей торжественностью судьи, произносящего смертный приговор, заявил:— Меня сейчас вырвет.Эндрю остановил мотоцикл у обочины и поддержал его голову.— Весь превосходный кларет! — причитал он. — Не говоря уже о коньяке «Наполеон» — эх, если бы хоть как-нибудь можно было его сберечь!Шумно облегчив себя, Майкл снова обмяк и столь же торжественно произнес:— Я хочу, чтобы ты знал, что я влюблен. — И его голова откинулась, он вновь потерял сознание.Эндрю присел на «ариэль» и зубами вытащил пробку из бутылки с кларетом.— Это определенно требует тоста. Давай выпьем за твою верную любовь. — Он предложил бутылку телу, лежавшему без сознания рядом. — Не интересуешься?Отпил из бутылки сам, а когда опустил ее, безотчетно и неудержимо заплакал. Попытался подавить слезы: он не плакал с тех пор, когда ему минуло шесть лет, но тут, вспомнив слова молодого врача о «неуравновешенном и нелогичном поведении», залился слезами. Они катились по щекам, и Эндрю даже не пытался их вытереть. Сидел на водительском сиденье мотоцикла, содрогаясь от молчаливого горя.— Майкл, мальчик мой, — шептал он. — Что же с нами будет? Мы обречены, у нас не осталось никакой надежды. Майкл, ни у кого из нас, и совсем никакой надежды. — И, закрыв лицо обеими руками, он заплакал так, словно у него разрывалось сердце.
Майкл проснулся от позвякивания посуды на оловянном подносе, поставленном Биггзом подле походной кровати.Пытаясь сесть, он застонал, но раны заставили его снова лечь.— Который час, Биггз?— Полвосьмого, сэр, а весеннее утро просто чудное.— Биггз… Господи… Что же вы меня не разбудили? Я ведь пропустил утренний патрульный вылет…— Нет, мы его не пропустили, сэр, — спокойно пробормотал Биггз. — Мы отстранены от полетов.— Отстранены от полетов?— Приказ лорда Киллигеррана, отстранены до дальнейших распоряжений, сэр. — Биггз положил большую ложку сахара в кружку с какао и размешал его. — И давно уж пора, если мне будет позволено заметить. Мы летали тридцать семь дней без перерыва.— Биггз, почему мне так мерзко?— По сообщению лорда Киллигеррана, мы были мощно атакованы бутылкой коньяка, сэр.— А до этого я вдребезги разнес старую «летающую черепаху»… — начал припоминать Майкл.— Размазали ее по всей Франции, сэр, как масло по гренкам, — кивнув, подтвердил Биггз.— Но мы их добили, Биггз!— Обоих душегубов, сэр.— Пари состоялось, я полагаю, Биггз? И вы ведь не проиграли своих денег?— Да уж, мы сорвали изрядный куш, благодарение вам, мистер Майкл. Вот и награбленное. — И Биггз дотронулся до какого-то предмета на подносе с какао, который оказался аккуратной связкой банкнот — двадцать один фунт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13