Был ужасный бой на замбийском берегу, и все Скауты погибли.— Хау! Хау! — воскликнули они восхищенно. — Славный был денек. Мы были там, сражались вместе с товарищем Тунгатой.— Какой бой, какая бойня была, когда мы заманили их в ловушку. — Глаза Доллара загорелись жаждой убийства.— Как они сражались! Клянусь матерью Нкулу-кулу! Как они сражались! Это были настоящие мужчины.Крейг почувствовал тошноту, вспомнив тот день. Его двоюродный брат Ролланд Баллантайн лично повел Скаутов через реку. Крейг, истекая кровью, лежал на минном поле, а Ролланд со своими людьми сражался насмерть всего в нескольких милях от него. Их тела были осквернены этими людьми, а сейчас они обсуждали те страшные события, как незабываемый футбольный матч.Крейг налил еще виски. Как он ненавидел их тогда, называя «террами», сокращенно от «террористы», ненавидел той лютой ненавистью, которой ненавидят нечто, грозящее самому дорогому в твоей жизни, самому твоему существованию. А сейчас он приветственно поднимал кружку с виски и пил за их здоровье. Он слышал, что пилоты люфтваффе и ВВС Великобритании на своих встречах вспоминают минувшую войну скорее как товарищи, а не как смертельные враги.— А где ты был, когда мы ракетами подожгли хранилище в Хараре и сожгли все топливо? — спрашивали они.— Ты помнишь, как Скауты свалились с неба на наш лагерь в Молингуши? Они убили восемьсот наших. Я был там, — похвастался Пекин. — Но меня они не поймали.Крейг понял, что больше не испытывает к ним ненависти. Под слоем жестокости и свирепости, нанесенным на них войной, они оставались настоящими матабелами, которых он всегда любил за безудержную веселость, чувство гордости за себя и свое племя, личную честность, верность и соблюдение, пусть достаточно своеобразного, кодекса чести. Крейг почувствовал расположение к ним, и они ответили ему тем же.— Что заставило тебя приехать сюда, Куфела? Такой разумный человек направился в логово леопарда, не взяв даже палки? Должно быть, ты слышал о нас — и все равно пришел.— Да, я слышал о вас. Слышал, что вы — бесстрашные люди, как старые воины Мзиликази.Они по достоинству оценили комплимент.— Но я пришел сюда, чтобы познакомиться и поговорить, — продолжил Крейг.— Зачем?— Я напишу книгу, а в ней правдиво расскажу о том, кто вы такие и за что сражаетесь.— Книгу? — к Пекину мгновенно вернулась подозрительность.— Какую книгу? — поддержал его Доллар.— Кто ты такой, чтобы писать книгу? — Бдительный не скрывал своего презрения. — Ты слишком молод. Книги пишут великие ученые люди. — Как и все безграмотные африканцы, он относился с благоговейным ужасом к печатному слову и с глубоким почтением к сединам.— Одноногий писатель книг? — насмешливо спросил Доллар, а Пекин хихикнул и потянулся за автоматом. Он положил его на колени и снова хихикнул. Настроение изменилось снова.— Если он врет о своей книге, — предположил Доллар, — может быть, он врет и о дружбе с товарищем Тунгатой.К такому повороту событий Крейг был тоже готов. Он достал из клапана рюкзака большой конверт, а из него — толстую пачку газетных вырезок. Он намеренно долго перебирал их, чтобы насмешливое недоверие матабелов сменилось интересом, потом передал одну вырезку Бдительному. Сериал по книге демонстрировался по зимбабвийскому телевидению два года назад, до того, как эти партизаны вернулись в буш, и пользовался огромным успехом.— Хау! — воскликнул Бдительный. — Это же старый король Мзиликази!На фотографии в начале статьи был изображен Крейг и члены съемочной группы. Партизаны мгновенно узнали чернокожего американского актера, сыгравшего старого короля матабелов. Он был в костюме из шкур леопарда и перьев цапли.— А это ты? С королем? — Они были поражены не менее, чем его фотографией с Тунгатой.Была еще одна фотография, сделанная в книжном магазине «Дабблдей» на Пятой авеню, на которой Крейг стоял рядом с огромной пирамидой из книг, на вершине которой находился его увеличенный портрет с суперобложки.— Это ты? — Они были просто потрясены. — Ты написал эту книгу?— Теперь вы верите мне? — спросил Крейг, но Бдительный еще долго рассматривал доказательства, прежде чем согласиться.Шевеля губами, он прочитал статьи, вернул вырезки Крейгу и произнес серьезным тоном:— Куфела, хоть ты и молод, ты действительно знаменитый писатель.Теперь они поразили его своим трогательным нетерпением, с которым рассказывали о своих обидах. Они напоминали просителей на индабе племени, где рассматривались дела и выносились приговоры старейшин. Они говорили, а солнце поднималось по голубому и чистому, как яйцо цапли, небу, достигло зенита и начало неторопливый спуск к своей кровавой смерти на закате.Они говорили о трагедии Африки, о разобщенности могучего континента, в которой заключались все причины насилия и бед, о единственной неизлечимой болезни, заразившей всех, — межплеменной вражде.Матабелы против машонов.— Пожиратели грязи, — называл их Бдительный, — притаившиеся в норах, изгнанники на вершинах холмов, шакалы, которые кусаются, только если повернуться к ним спиной.Это было презрение воина к купцу, человека прямого действия к коварному посреднику и политику.— Машоны были нашими собаками с той поры, когда великий Мзиликази перешел Лимпопо. Они были амахоли, рабами и сыновьями рабов.Вытеснение одного племени над другим и господство сильного племени над слабым были характерны не только для Зимбабве, на протяжении веков они происходили практически во всех странах континента. На севере высокомерные маси совершали набеги и терроризировали менее воинственное племя кикуйю, высокорослые вату-си, считавшие любого человека ниже шести футов карликом, поработили добродушных хуту. И в каждом случае рабы компенсировали недостаток жестокости политическим коварством и, как только исчезала защита белых колонистов, либо уничтожали своих мучителей, как поступили хуту с ватуси, либо выхолащивали Вестминстерскую доктрину отменой основных пунктов и правил, обеспечивающих равноправие, и, используя численное превосходство, ставили своих прежних хозяев в положение политического подчинения, как поступили кикуйю с масаями.Практически тот же процесс происходил в Зимбабве. Белые поселенцы перестали играть решающую роль в результате войны, и концепция игры по правилам и целостности, применяемая белыми администраторами и государственными служащими ко всем племенам, исчезла вместе с этими администраторами и служащими.— Пять пожирающих грязь машонов на одного мата-бела, — с горечью сообщил Бдительный Крейгу, — но это не дает им права властвовать над нами. Пять рабов имеют право диктовать свою волю королю? Должен ли лев задрожать, услышав лай пяти бабуинов?— Так происходит в Англии и Америке, — мягко заметил Крейг. — Должна преобладать воля большинства…— А я мочусь с огромной силой на волю большинства, — легко отверг доктрину демократии Бдительный. — Такое может работать в Англии и Америке, но здесь — Африка. Здесь такое не пройдет. Я не склонюсь перед волей пяти пожирателей грязи. Так же как перед волей сотни или тысячи. Я — матабел и подчинюсь воле только одного человека — короля матабелов.«Да, — подумал Крейг, — это Африка. Старая Африка, пробуждающаяся от транса сотен лет колониализма и возвращающаяся к прежней вере».Он подумал о десятках тысяч молодых, полных сил англичан, которые за очень маленькое вознаграждение решили посвятить свою жизнь службе в Министерстве по Делам колоний, которые трудились изо всех сил, чтобы привить своим подопечным уважение к протестантской трудовой этике, идеалы игры по правилам Вестминстерской доктрины, о молодых людях, которые вернулись в Англию преждевременно состарившимися и подорвавшими здоровье, чтобы прожить остаток своих дней на жалкую пенсию, свято веря, что прожили жизнь ради чего-то ценного и вечного. Подозревали ли они когда-нибудь, что все усилия пропали даром?Границы, установленные колониальной системой, были аккуратными и четкими. Они проходили по берегам рек или озер, по горным хребтам, а если таковые отсутствовали, белый топограф с теодолитом просто проводил прямую линию. «Это часть является Германской Восточной Африкой, а эта — Британской». Они не принимали во внимание племена, которые разделяли надвое, вбивая свои разбивочные колышки.— Многие наши живут за рекой в Южной Африке, — сказал Пекин. — Все было бы по-другому, если бы они были с нами. Нас было бы больше, а сейчас мы разделены.— Ашоны коварны, коварны, как бабуины, спустившиеся ночью с холмов, чтобы опустошить маисовые поля. Они знают, что один воин-матабел пожрет сотню его солдат, поэтому, когда мы впервые восстали против них, они позвали на помощь белых солдат правительства Смита, которые…Крейг помнил озлобленных белых солдат, которые считали себя не побежденными, а преданными, когда правительство Мугабе натравило их на отколовшуюся фракцию матабелов.— Белые пилоты налетали на своих самолетах, а белые солдаты Родезийского полка…После сражения маневровые пути станции Булавайо были забиты рефрижераторными вагонами, заполненными от пола до крыши мертвыми матабелами.— Белые солдаты делали за них грязную работу, а Мугабе и его приспешники сбежали в Хараре и, дрожа от страха, спрятались под юбками своих женщин. А потом, когда белые солдаты отобрали у нас оружие, они вылезли снова, отряхнули пыль с задниц и стали важничать, считая себя победителями.— Они опозорили наших лидеров…Лидер матабелов Нкомо был обвинен в укрывательстве мятежников и хранении оружия и с позором отправлен в отставку правительством, в котором преобладали машоны.— У них есть тайные тюрьмы в лесу, в которые он заточают наших лидеров и делают с ними такое, о чем не хочется говорить.— Сейчас мы лишены оружия, и их специальные подразделения входят в наши деревни. Они избивают наших стариков и старух, они насилуют молодых женщин и уводят молодых мужчин, которые исчезают бесследно.Крейг видел фотографии людей в сине-зеленой форме британской южно-африканской полиции, так долго считавшейся символом честности и непредвзятости, проводивших допросы в деревнях. На одной фотографии молодой матабел лежал на земле, два вооруженных констебля в форме стояли на его ступнях и запястьях, чтобы прижать его к земле, а два других били дубинами как бейсбольными битами. Они били изо всей силы, поднимая дубинки высоко над головами, чтобы обрушить их на спину и ягодицы беззащитного юноши. Под фотографией была подпись: «Зимбабвийская полиция допрашивает подозреваемого, чтобы выяснить местонахождение американских и британских туристов, захваченных матабельскими мятежниками». Фотографий того, как они поступали с девушками, не было.— Может быть, правительственные войска искали заложников, которых, по вашему же признанию, вы захватили? — язвительно спросил Крейг. — Совсем недавно вы с радостью убили бы меня или взяли в заложники.— Шоны занимались этим задолго до того, как мы захватили первого заложника, — резко возразил Бдительный.— Но вы же захватываете невинных людей, — настаивал Крейг. — Расстреливаете белых фермеров.— Что еще мы можем делать, чтобы люди поняли, что происходит с нашим народом? У нас очень мало лидеров, которых не посадили в тюрьму или не заставили замолчать, но даже они бессильны. У нас нет оружия, за исключением того, что нам удалось спрятать, у нас нет могущественных друзей, а союзниками шонов являются китайцы, британцы и американцы. У нас нет денег для продолжения борьбы, а у них есть все богатства страны и миллионы долларов помощи от могущественных друзей. Что еще мы можем делать, чтобы мир понял, что с нами происходит?Крейг благоразумно решил, что сейчас не время и не место для лекций о политических принципах, поэтому подумал, что его принципы, возможно, устарели. В последнее время в международных делах часто целесообразным считалось то, что совсем недавно было неприемлемым, в частности, право слабого и лишенного голоса меньшинства насилием привлекать внимание к своему положению. Такие принципы касались всех, от палестинских и баскских сепаратистов до взрывников Северной Ирландии, разрывающих на куски молодых британских гвардейцев вместе с лошадьми на лондонских улицах. Люди, сидевшие перед ним, изучили эти примеры и знали по собственному опыту о легкости политических перемен путем насилия. Они были просто продуктом новых принципов.Несмотря на то, что сам Крейг никогда не заставил бы себя поддерживать эти методы, даже если бы прожил сто лет, он сочувствовал положению этих людей и их стремлениям. Между семьей Крейга и матабелами всегда существовала странная, иногда кровавая связь. Он не мог не испытывать уважение, не мог не понимать этих людей, которые были отличными друзьями, иногда — врагами, которых необходимо было опасаться, благородных, гордых и воинственных, заслуживающих лучшей жизни.Аристократизм в характере Крейга не мог не восставать против того, что лилипуты сделали беспомощным Гулливера. Он презрительно относился к порочной политике социализма, которая, как он чувствовал, была направлена на низвержение героев, на унижение любого незаурядного человека до общего уровня серости толпы, на замещение истинного умения повести за собой глупым бормотанием профсоюзных неучей, на выхолащивание любой инициативы репрессивным налогообложением, чтобы в итоге загнать оцепеневшее и лишенное воли население в обнесенную колючей проволокой тюрьму марксистского тоталитаризма.Эти люди были террористами, сомнений не было. Крейг усмехнулся. Робин Гуд тоже был террористом, но у него, по крайней мере, был стиль и немного достоинства.— Ты увидишь товарища Тунгату? — спросили они с достойным жалости нетерпением.— Да. Я увижу его скоро.— Скажи, что мы здесь. Скажи, что мы готовы и ждем. Крейг кивнул.— Скажу.Они проводили его до «фольксвагена», и товарищ Доллар настоял на том, что он понесет рюкзак Крейга. Потом они сели в пыльный и слегка помятый автомобиль, выставив из окон стволы автоматов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10