Смотри, еще подумают, что ты с возрастом размяк. Даже не эскимосы — ты же вроде именно так обычно называешь узкоглазых, да?Рикардо разгладил густые серебристые локоны на висках.— Хочешь послушать, как моя дочь и ее комиссия решают, какая часть Аляски принадлежит инуитам? — спросил он.— Он все равно расскажет. — Клодия нагнулась и погладила отца по руке. — У него ни один вечер без этого не обходится. Кстати, это очень забавно. Вам понравится, вот увидите.Рикардо между тем продолжал как ни в чем не бывало:— Они отправляются на Четвертую улицу в Анкоридже — там расположено большинство баров, — прихватывают парочку эскимосов, которые еще держатся на ногах. Потом они грузят их в самолет, отвозят в глубь полуострова и говорят: «А ну-ка, показывайте, где жило ваше племя? Покажите-ка нам, где ваш народ обычно охотился. Кстати, а не рыбачили ли случайно ваши предки вон на том озере? — Тут Рикардо заговорил совершенно другим голосом — он вообще был исключительно артистичен: — Ясно дело, однако!! — отвечает с заднего места основательно заливший глаза эскимос. — Тута, однако, моя дедушка всегда рыбачила.Он снова сменил голос, на сей раз пародируя Клодию:— А как насчет вон тех гор — тех, что мы, злые белые люди, укравшие их у вас, называем хребтом Брукса, — не охотился ли случайно там ваш дедушка? — Он снова заговорил голосом эскимоса. — А то, приятель! Да он там столько медведей завалил. Как щас помню, бабуля мне все уши про это прожужжала».— Давай-давай, папа. У тебя сегодня благодарная аудитория. Сразу видно, что мистеру Кортни твои шутки по душе, — подбодрила отца Клодия.— А знаешь что? — спросил Рикардо. — Ни один эскимос ни разу не отказался ни от одного озера или горы, которые предлагала ему Клодия. Здорово, да? Моя малышка ведет с разгромным счетом — ни одного отказа.— Просто ты везунчик, Капо, — отозвался Шон. — У тебя хоть есть надежда, что тебе что-нибудь останется. А здесь они подгребли под себя все. * * * Клодию разбудило звяканье посуды и вежливое покашливание Мозеса. До сих пор никто никогда в жизни не подавал ей чай в постель. Это была роскошь, которая заставляла ее чувствовать себя восхитительно порочной. В палатке все еще было совершенно темно и ужасно холодно. Когда Мозес открывал клапан палатки, она слышала, как потрескивает от мороза брезент. Она даже представить себе не могла, что в Африке бывает так холодно.Она сидела в постели, укутавшись в покрывало, грея руки о кружку с чаем, и наблюдала за тем, как Мозес хлопочет в палатке. Он вылил ведро горячей воды в умывальник и повесил рядом чистое белое полотенце. Потом налил кипяченой воды в стакан для полоскания зубов и выдавил на щетку немного пасты. Затем он принес в палатку жаровню с раскаленными углями и поставил ее возле койки.— Сильно холодно сегодня, донна.— Да и рановато, пожалуй, — сонно заметила Клодия.— Донна слышала ночью, как рычали львы?— Ничего я не слышала, — зевнув, ответила Клодия. Даже играй прямо у нее над ухом духовой оркестр что-нибудь вроде «Америка прекрасная», она и то бы не проснулась.Мозес закончил раскладывать на свободной койке напротив свежую одежду. Затем он принялся за ее ботинки и отполировал их до блеска.— Если донне надо будет что-нибудь еще, позовите меня, — сказал он и, пятясь, покинул палатку.Она выбралась из постели и, дрожа, некоторое время держала штаны над жаровней, прежде чем натянуть их.Когда она вышла из палатки, в небе все еще сверкали звезды. Она постояла, разглядывая их и в очередной раз восхищаясь богатством, рассыпанным по черному бархату южного неба. Наконец, обнаружив Южный Крест, она с сознанием исполненного долга отправилась к костру, где уже сидели мужчины, и с удовольствием принялась греть руки над огнем.— Ты все такая же, как и в детстве, — улыбнулся ей отец. — Помнишь, как трудно было тебя поднимать в школу? — Тут официант принес ей вторую чашку чая.Шон свистнул, она услышала, как Джоб заводит «тойоту» и подгоняет ее к воротам лагеря. Тут все принялись облачаться в охотничьи доспехи. Джерси и анораки, шапки и шарфы.Когда они погрузились в машину, оказалось, что ружья уже в стойках, а в кузове уже разместились Джоб и Шадрах — два охотника-матабела, между которыми расположился следопыт-ндоробо. Следопыт был сложен, как ребенок, и едва доставал Клодии до подмышки, но зато на лице его всегда сияла добродушная улыбка, а глаза лучились весельем. Ей и так нравилась вся чернокожая обслуга лагеря, но Матату сразу стал ее любимчиком. Он чем-то напоминал ей гнома из «Белоснежки». От холода троих негров защищали армейские шинели и вязаные подшлемники, и в ответ на приветствие Клодии в темноте сверкнули белозубые улыбки чернокожих. Все они уже подпали под ее очарование.Шон уселся за руль, а Клодия разместилась между ним и Рикардо. Она скрючилась за ветровым стеклом и, чтобы хоть немного согреться, прижалась к отцу. За несколько дней, проведенных на сафари, она успела полюбить эти первые мгновения очередного, обещающего новые приключения дня.Машина медленно двинулась по ухабистой лесной дороге, и, когда наконец ночь понемногу сменилась наступающим рассветом, Шон выключил фары.Клодия вглядывалась в убегающий по сторонам лес, перемежающийся полянами, которые Шон называл «влейсами», стараясь первой заметить какую-нибудь пугливую симпатичную зверушку, но либо Шон, либо отец всегда первыми замечали: «Куду слева» или: «А вон тростниковый козел», а порой Матату нагибался. Дотрагивался до ее плеча розовым пальцем и указывал на что-нибудь заслуживающее внимания.Пыльная дорога была буквально испещрена следами животных, пересекавших ее на протяжении ночи. Один раз они встретили кучу свежего слоновьего помета, от которой на утреннем холодке все еще исходил парок — горка по колено глубиной, которую все с интересом обследовали. На первых порах Клодии был противен подобный интерес к экскрементам, но со временем она привыкла.— Старый, чертяка, — заметил Шон. — Последние зубы снашивает.— Откуда вы знаете? — с вызовом поинтересовалась Клодия.— Да он уже и жевать-то как следует не может, — ответил тот. — Сами посмотрите — видите в куче все эти непрожеванные веточки и листья?Матату сидел на корточках, разглядывая огромные круглые слоновьи следы размером с крышку от мусорного бачка.— А заодно обратите внимание, какие гладкие отпечатки его ног, — продолжал Шон. — Подошвы стерты, как старые покрышки. Он очень старый и большой.— А это точно «он»? — живо поинтересовался Рикардо и бросил взгляд на «ригби-416», торчащий в стойке, позади сидений.— Сейчас Матату скажет точно, — пожал плечами Шон.И тут маленький ндоробо сплюнул в пыль и, поднимаясь, мрачно покачал головой. Затем он писклявым фальцетом сказал что-то Шону на суахили.— Это не тот, что нам нужен. Матату знает этого слона, — перевел Шон. — Этого мы в прошлом году видели возле реки. У него один бивень сломан у самой губы, а второй так стерся, что от него остался короткий пенек. Может, когда-то у него и была великолепная пара бивней, но теперь ловить нечего.— Вы хотите сказать, что Матату может узнать конкретного слона по его следам? — недоверчиво спросила Клодия.— Матату может запомнить любого конкретного буйвола из стада в пятьсот голов и через два года снова узнать его, всего-навсего взглянув на след. — Шон, конечно, немного преувеличивал. — Матату — следопыт, в своем деле он настоящий волшебник.Они продолжали путь, то и дело встречая разные чудеса: то исчезающего в зарослях самца куду, похожего на серое привидение, испещренное меловыми линиями, горбатое, с густой гривой, со спиральными рогами, отсвечивающими в лучах восходящего солнца; сонно потягивающуюся после крепкого ночного сна, похожую на миниатюрного леопарда, золотистую в пятнышках виверру, удивленно разглядывающую их сквозь бурые придорожные заросли. А вот под самым носом «тойоты» проскочила кенгуровая крыса. Через некоторое время в траве у обочины дороги она заметила стайку промчавшихся параллельно движению машины оживленно щебечущих цесарок с бледно-желтыми шапочками на головах, и теперь Клодии уже незачем было спрашивать: «А это что за птица?» или «А это кто такой?». Она уже научилась распознавать представителей местной фауны, и это лишь усиливало удовольствие.Перед самым восходом Шон остановил «Тойоту» у подножия холма, совершенно неожиданно возникшего среди зарослей. Они неуклюже вылезли из машины, разминая затекшие ноги и стягивая с себя теплую верхнюю одежду. После этого они начали карабкаться вверх по склону и все триста футов каменистого склона преодолели без единой остановки. Когда они наконец достигли вершины, Клодия с трудом старалась скрыть учащенное дыхание. Шон рассчитал время подъема совершенно точно: стоило им оказаться на вершине, как из-за дальнего леса внезапно вырвалось солнце, и все вокруг вдруг заиграло разными цветами и засверкало.Они разглядывали открывшуюся их взорам панораму лесов, перемежающихся покрытыми золотистой травой лугами, за которыми высились другие холмы, в свете зари ужасно похожие на сказочные замки с укреплениями и островерхими башнями. Другие холмы походили на огромные кучи черного щебня, будто оставшиеся после сотворения мира.Они стянули свитера, поскольку взмокли во время подъема, да и уже самые первые лучи солнца предвещали дневную жару, и сидели, разглядывая в бинокли окружающие холм леса. Тем временем Джоб быстро раскрыл принесенную им корзинку с провизией и в считанные минуты развел костер. Вообще-то они совсем недавно покинули лагерь, и завтракать было рановато, но сейчас от запаха яичницы с жареным беконом у Клодии потекли слюнки.Пока они ждали завтрака, Шон указал куда-то вдаль.— Вон там — мозамбикская граница, буквально за вторым холмом, всего в семи или восьми милях отсюда.— Мозамбик, — прошептала Клодия, глядя в бинокль. — Какое романтичное название!— Ничего романтичного в нем нет. Просто еще один триумф африканского социализма и тщательно продуманная экономическая политика хаоса и разрушения, — проворчал Шон.— Будьте добры, избавьте меня от вашего расизма перед завтраком, — ледяным тоном заметила Клодия.— Нет проблем, — улыбнулся Шон. — Достаточно сказать, что прямо за этой границей начинается страна, двенадцать лет находящаяся под властью марксизма, коррупции, алчности и некомпетентности, только начинающих приносить плоды. Там полыхает вышедшая из-под контроля гражданская война, царит голод, от которого скорее всего погибнет около миллиона человек, то и дело разражаются эпидемии — в том числе и СПИДа, которые за следующие пять лет уничтожат еще не менее миллиона.— Тебя послушать, так это самое подходящее место для проведения отпуска, — заметил Рикардо. — Как там насчет завтрака, Джоб?Джоб принес им яичницу с беконом и горячие французские булочки, за которыми последовали кружки с дымящимся крепким кофе. Они принялись за завтрак, продолжая разглядывать в бинокли расстилающиеся вокруг леса.— Ты просто замечательный повар, Джоб, — похвалила Клодия.— Спасибо, мэм, — негромко отозвался Джоб. Он говорил по-английски с едва заметным акцентом. Джобу было лет под сорок, он отличался высоким ростом, мощным телосложением. На его симпатичном округлом, таком типичном для всех матабелов и их предков зулусов лице, сверкали широко расставленные умные глаза.— Где ты так научился говорить по-английски? — спросила Клодия.Матабел заколебался и, перед тем как басистым мягким голосом ответить, неуверенно взглянул на Шона.— В армии, мэм.— Джоб вместе со мной служил капитаном в скаутах Бэллантайна, — пояснил Шон.— Капитаном! — воскликнула Клодия. — Подумать только… — И она растерянно замолчала.— Похоже, вы просто и подумать не могли, что в родезийской армии были чернокожие офицеры, — закончил за нее Шон. — Да, вам явно предстоит узнать об Африке куда больше, чем обычно показывают по Си-Би-Эс.Шадрах, второй ружьеносец, сидел ярдах в пятидесяти от них. Оттуда открывался лучший вид на север. Неожиданно он коротко свистнул и указал рукой куда-то вдаль. Шон подобрал хлебом остатки яичного желтка с тарелки и сунул его в рот. Передавая тарелку Джобу, он сказал:— Спасибо, Джоб. Яичница — просто объедение.С этими словами он отправился к Шадраху, и они принялись разглядывать заросли у подножья.— Что там такое? — нетерпеливо спросил Рикардо.— Слон, — ответил Шон.При этих его словах и Рикардо, и Клодия вскочили и со всех ног бросились к нему.— Где? Где? — запыхавшись, выпалила она.— Крупный? — спросил Рикардо. — А бивни его можешь разглядеть? Это слон или слониха?— Точно сказать не могу — он милях в двух отсюда. — Шон указал на смутное серое пятнышко среди деревьев, и Клодию страшно удивило то, что столь крупное животное может быть так трудно разглядеть. Сама она заметила слона лишь через несколько мгновений, когда тот тронулся с места.— Слушай, а как ты думаешь, — спросил Рикардо, — это не может быть сам Тукутела?— Вообще-то не исключено, — кивнул Шон. — Но вероятность тысяча против одного.Тукутела. Клодия слышала, как они обсуждали его у костра. Тукутела, или «сердитый», был из тех легендарных животных, которых во всей Африке осталось не более десятка. Слон с бивнями, каждый из которых весит более сотни фунтов. Именно Тукутела был главной причиной того, что отец устроил свое последнее сафари именно в Африке. Потому что один раз он видел легендарного слона. Три года назад он охотился с Шоном Кортни, и они целых пять дней преследовали огромного слона. Матату вел их тогда по следу сто с лишним миль, и лишь потом они догнали гиганта. Они подкрались к животному, обрывающему хоботом с дерева марула плоды, на расстояние в двадцать шагов. Они внимательно изучили каждую морщинку и складочку на его серой шкуре. Они были так близко от него, что могли бы пересчитать немногие оставшиеся у него после многих лет жизни и скитаний на хвосте волоски, и потрясенно разглядывали колоссальные бивни.Рикардо Монтерро с удовольствием заплатил бы любые деньги, лишь бы только заполучить эти сказочные бивни в качестве охотничьего трофея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13