Разумеется, меня не могло не расстроить появление на сцене моего Осириса, потому что теперь я знал, какую судьбу уготовил ему вельможа Интеф. Осириса играл красивый мужчина средних лет по имени Тод, который был судебным приставом, пока его не поймали на воровстве сокровищ из казны вельможи Интефа: ему понадобились деньги на содержание молодой и дорогостоящей куртизанки. Я не чувствовал особого удовлетворения от того, что мой анализ счетов выявил несоответствие доходов и расходов.
Вельможа освободил Тода из-под стражи до вынесения приговора, чтобы он сыграл роль бога подземного царства в моей мистерии. Вельможа обещал не судить его, если он хорошо сыграет роль Осириса. Несчастный Тод не подозревал, какая опасность скрывается за словами Интефа, и с рвением, достойным сочувствия, принялся играть бога, поверив, будто сможет заработать себе прощение. Он не знал, что вельможа тайно подписал смертный приговор и вручил свиток Расферу, который был не только государственным палачом, но и по моему выбору должен был сыграть Сета в нашем маленьком спектакле. Мой господин решил, что Расфер может совместить обе обязанности в тот вечер, когда мистерия будет представлена фараону. Хотя Расфер был единственным кандидатом на роль Сета, теперь, глядя, как он репетирует первое действие спектакля с Тодом, я сожалел о своем выборе. Я содрогнулся при одной мысли о том, насколько настоящее представление будет отличаться от репетиции.
После репетиции я исполнил свой приятный долг, проводив госпожу обратно на женскую половину дворца. Она не позволила мне уйти, оставив сидеть с ней и слушать восторженный пересказ событий дня и той роли, которую Тан в них сыграл.
— Ты видел, как он воззвал к великому богу Гору и как бог немедленно пришел к нему на помощь. Конечно же, он пользуется полным покровительством и защитой Гора, правда? Гор не позволит никакому злу случиться с ним — в этом я совершенно уверена.
Мне пришлось выслушать множество подобных мыслей, и она ни разу не вспомнила о разлуке и самоубийстве. Как легко меняется ветер молодой любви!
— После сегодняшнего подвига Тана — спасения барки государства от крушения — он, конечно же, должен завоевать высокое расположение фараона, правда, Таита? Пользуясь благосклонностью и бога, и фараона, он сможет остаться здесь, а мой отец не посмеет послать его прочь. Ты согласен, Таита?
Лостра как будто предлагала мне подтвердить и одобрить каждую счастливую мысль, которая приходила ей в голову, и она не разрешила мне покинуть женскую половину, пока я не запомнил по меньшей мере дюжину посланий бессмертной любви и не поклялся лично передать их Тану.
Когда же, измученный, я наконец добрался до своих комнат, мне не пришлось отдохнуть и там. Почти все мальчики-рабы ждали меня, такие же веселые и возбужденные, как и госпожа. Им не терпелось узнать мое мнение о событиях того дня, и особенно о том, как Тан спас барку фараона и о значении этого происшествия. Они толпились вокруг меня на террасе у реки, пока я кормил своих зверюшек, и изо всех сил старались привлечь мое внимание.
— Старший брат, правда, что Тан воззвал к богу о помощи и бог немедленно вмешался? Ты видел, как это случилось? Говорят, что бог повис над головой Тана в образе сокола, простирая крылья над его головой. Это правда?
— А правда, что фараон наградил Тана титулом Товарища фараона и подарил ему поместье в пятьсот федданов плодородной земли на берегу реки?
— Старший брат, говорят, что оракул святилища Тота, бога мудрости, в пустыне составил гороскоп Тана. Оракул предсказывает, что Тан будет величайшим воином в истории Египта и фараон будет почитать его выше всех своих людей.
Сейчас забавно вспоминать их детские возгласы и вопросы, понимая, сколько истины прозвучало в них. Однако в то время я отогнал от себя эти мысли, а заодно и мальчишек, придав своему лицу суровое выражение.
Я укладывался спать с мыслью о том, что население городов-близнецов Луксора и Карнака полюбило Тана всей душой, а это обременительная, если не сомнительная, честь. Слава в народе возбуждает зависть высоких сановников, а восхищение толпы переменчиво. Люди с равным удовольствием и разрушают кумиров, от которых устают, и ставят себе новых.
Гораздо безопаснее жить невидимым и незаметным, к чему я всегда и стремился.
ПОСЛЕ полудня шестого дня праздника торжественная процессия оставила виллу фараона в середине царских владений между Карнаком и Луксором и отправилась к храму Осириса по церемониальной аллее, окаймленной двумя рядами гранитных львов.
Огромная волокуша, на которой возвышался золоченый трон фараона, была столь велика, что людям, тесной толпой стоявшим по краям аллеи, приходилось высоко задирать головы, чтобы разглядеть царя. Волокуша двигалась по аллее, влекомая упряжкой из двадцати могучих быков с венками цветов на рогатых головах. Ее полозья с громким скрежетом царапали каменные плиты аллеи.
Во главе процессии шли сто музыкантов, которые играли на лирах и арфах, били в бубны и барабаны, гремели трещотками и систрами, дули в длинные прямые трубы из рогов сернобыков или витых рогов диких баранов. За ними следовал хор из ста лучших певцов Египта, исполнявший хвалебные гимны фараону и богу праздника Осирису. Хором, разумеется, управлял я. За нами следовала почетная стража из отряда Синего Крокодила с Таном во главе. Толпа приветствовала его криками. Когда он проходил мимо в своих блестящих доспехах и шлеме, украшенном страусиными перьями, многие девушки визжали от восторга и падали в обморок, не выдерживая прилива чувств, которые охватывали их при виде нового героя.
За почетной стражей шел великий визирь со своими знаменосцами, потом шествовала знать, а также часть отряда Сокола, и только за ними следовала огромная волокуша фараона. Всего же здесь собралось несколько тысяч самых богатых и влиятельных людей Верхнего царства.
Когда мы приблизились к храму Осириса, настоятель и все жрецы выстроились на лестнице, заняв места между высокими пилонами, чтобы встретить фараона Мамоса. Храм блестел свежей краской, и в теплых, светло-желтых лучах заходящего солнца барельефы на внешних стенах сверкали разнообразием цветов. Веселое облако знамен и флагов колыхалось на шестах, закрепленных в отверстиях стен.
У основания лестницы фараон спустился со своего трона и стал величественно подниматься по лестнице из ста одной ступени. Хор занял места по обеим сторонам лестницы. Я стоял на пятидесятой ступени и успел разглядеть царя за те несколько секунд, пока он поднимался по лестнице мимо меня.
Я уже видел фараона, поскольку он был моим пациентом, но забыл, как мал его рост для бога. Он едва доставал мне до плеча, однако высокая корона Египта придавала ему величие. В руках, сложенных по обычаю на груди, он держал плеть и посох — знаки царской власти и божественного происхождения. Я вновь отметил, как гладки и безволосы, почти женственны, его руки и как малы и стройны ноги. Пальцы рук и ног украшали кольца. На предплечьях были амулеты, а на запястьях — браслеты. Грудь украшала пластина красного золота, инкрустированная многоцветным фаянсом с изображением бога Тота, несущего перо истины. Эта драгоценность была настоящим сокровищем, и за пятьсот лет своего существования она украшала грудь семидесяти царей до нашего фараона.
Лицо его под высокой двойной короной покрывала пудра белого, как у покойника, цвета. Глаза были очерчены угольно-черной краской, а губы — ярко-алой. И все же, несмотря на толстый слой грима, лицо казалось вздорным, губы, тонкие и прямые, выглядели бессильными. Глаза, как и следовало ожидать, беспокойно скользили по окружающим.
Фундамент великого дома Египта дал трещину, и царство раздирали междоусобицы. Даже у бога есть свои тревоги. Когда-то царство простиралось от моря за семью рукавами дельты на севере до первых порогов к югу от Асуана и было величайшей империей на земле. Но он и его предки выпустили из рук царство, и теперь враги стаями кружили вокруг границ и поднимали вой, как гиены, шакалы и стервятники, пирующие на трупе Египта.
На юге угрожали черные племена Африки, на севере, по берегам великого моря, свирепствовали морские пираты, а в дельте Нила засели войска лжефараона. На западе, в пустыне, жили коварные бедуины и хитрые ливийцы, а на востоке, что ни день, появлялись новые огромные племена, и все они наводили ужас на нашу страну, которую многочисленные поражения научили робости и лишили уверенности в своих силах. Ассирийцы и мидийцы, касситы, хурриты, хетты — им, казалось, не было числа.
Каково же преимущество нашей древней цивилизации, если она дряхлеет и слабеет с течением времени? Как сможем мы сопротивляться варварам с их дикой яростью, жестокостью, наглостью и страстью к насилию и грабежу? Я был убежден, что этот фараон, как и те, которые предшествовали ему, не способен вернуть стране былую славу. Он даже не мог родить себе наследника. Отсутствие наследника короны Египта, казалось, беспокоило его даже больше возможной потери трона. Он уже возвел на брачное ложе двадцать жен. Все они рожали ему дочерей. У него было целое племя дочерей и ни одного сына. Фараон не желал признавать, что в этом виноват скорее всего он, их отец. Он советовался с каждым известным врачом Верхнего царства и посетил каждого предсказателя и каждое важное святилище.
Я знал об этом, потому что сам был одним из тех ученых лекарей, к которым он обращался. Признаться, не без трепета думал я, какой рецепт выписать богу, и даже удивлялся, зачем ему советоваться с простым смертным по такому деликатному вопросу. Тем не менее я прописал ему бычьи яйца, жаренные в меду, и посоветовал найти самую красивую девственницу в Египте и возвести ее на брачное ложе не позже чем через год после ее первых месячных.
Я не очень доверял своему собственному средству, однако яйца быка, приготовленные по моему рецепту, — блюдо вкуснейшее, а поиск самой красивой девственницы в стране развлечет фараона и позволит сочетать приятное с полезным. Да и с чисто практической точки зрения, если фараон будет спать с достаточно большим количеством молодых женщин, какая-нибудь из них наверняка родит ему сына.
Во всяком случае, я утешал себя тем, что мои лекарства не были столь суровыми, как средства, предлагаемые моими старшими собратьями. В особенности это касается отвратительных снадобий, выдуманных сумасшедшими знахарями из храма Осириса, которые называют себя врачами. Если мое лекарство не принесет никакой пользы, оно наверняка не повредит — в этом я был абсолютно уверен. Если бы я только знал, каковы будут последствия моего легкомысленного совета и как судьба накажет меня за него! Я бы скорее сам сыграл роль Тода в своей мистерии, чем вымолвил хоть слово фараону.
Я был польщен и несколько удивлен, когда услышал, что фараон принял мой совет всерьез и приказал своим номархам и правителям прочесать всю страну от Эль-Амарны до порогов в поисках быков с сочными яйцами и девственниц, которые могли соответствовать требованиям моего рецепта. Мои осведомители при царском дворе сообщали мне, что он уже отверг сотни претенденток на титул самой красивой девственницы в стране.
Но вот царь быстро прошел мимо меня и вошел в храм под подобострастные завывания жрецов и раболепные поклоны настоятеля. Великий визирь и его свита последовали за фараоном, а за ними беспорядочной толпой ринулись менее знатные подданные, которым хотелось занять места перед сценой. Места в храме было мало. Только могущественные и очень знатные люди могли купить себе место у вороватых жрецов и пройти во внутренний двор. Остальным пришлось смотреть мистерию через ворота во внешнем дворе. Многие тысячи придворных будут разочарованы, так как им придется довольствоваться чужими рассказами о представлении. Даже мне, устроителю спектакля, удалось пробиться через толпу только после того, как Тан увидел, в какую переделку я попал, и послал мне на помощь двух своих людей, которые проложили мне дорогу в помещение, отведенное актерам.
Перед началом спектакля нам пришлось вытерпеть несколько витиеватых речей. Их произносили все, начиная с местных чиновников и правителей и кончая самим великим визирем. Во время прелюдии я проверил еще раз, все ли готово к представлению. Я переходил от шатра к шатру, проверял костюмы и грим актеров, успокаивал некоторых из них, помогая преодолеть приступы страха перед сценой, или удовлетворял простые капризы.
Несчастный Тод с испугом думал, что его игра может не понравиться Интефу. Мне удалось успокоить его. Я заставил его выпить немного порошка красного шепена, чтобы ослабить боль, которую ему предстояло испытать.
Когда я подошел к шатру Расфера, тот пил вино с двумя дружками из дворцовой стражи и точил камнем клинок короткого бронзового меча. Я сам придумал для него грим, чтобы сделать его еще более отвратительным, чем в жизни, а это было совсем нелегкой задачей. И сразу понял, насколько удачен мой грим, когда он осклабился, обнажив свои черные страшные зубы, и предложил мне вина.
— Как твоя спина, красавчик? На, попробуй мужского питья! Может, оно вернет тебе яйца.
Я уже привык к его издевкам и сумел сохранить достоинство, сказав ему, что вельможа Интеф отменил приказ настоятеля и что первое действие будет разыгрываться в своем первоначальном виде.
— Я уже говорил с вельможей Интефом. — Он поднял меч. — Потрогай клинок, евнух. Я хочу, чтобы ты был доволен его работой.
Меня подташнивало, когда я выходил из его шатра.
Хотя Тан не появится на сцене до второго действия, он уже надел свой костюм. Спокойно улыбаясь, взял меня за плечо.
— Ну, дружище, сегодня твой день. После сегодняшнего представления твоя слава драматурга разнесется по всему Египту.
— Как и твоя. Впрочем, она уже успела разнестись. Твое имя у всех на устах, — сказал я ему. Но он отмахнулся от моих слов со скромным и беззаботным смешком, а я продолжил: — Ты приготовил свою заключительную речь, Тан?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15