Ну как тут удержаться от Улыбки? И как, опять-таки, было удержаться от улыбки, когда, завидя подходившего Мегрэ, привратница чопорно поджала губы.
— Это дама с третьего этажа?
— А кто вы такой?
— Комиссар уголовной полиции.
— Значит, сами знаете не хуже моего.
— Это зять потребовал, чтобы она съехала?
— Уж всяко не я, это их дела!
Как все понятно! Семья в трауре, и в гостиной часами не смолкает шепот: выясняют, прилично ли держать в доме «эту тварь» при столь скорбных обстоятельствах.
Потом к ней отправляют капитана объявить о решении семейного совета.
Невзначай Мегрэ остановился перед бело-синей железной вывеской «Танцы». По стене рядом с дверью карабкались вьющиеся растения, оживляя общий вид заведения. После слепящей улицы внутри казалось темно и прохладно; в отсветах солнечных лучей драгоценными камнями сверкали металлические инкрустации пианолы.
В зальце стояло несколько столиков, скамьи, а перед ними свободное пространство. Одну стену прикрывал старый задник, должно быть некогда попавший сюда из театра.
— Кто там? — раздался голос с верхней площадки лестницы.
— Человек.
Сверху спустилась женщина в шлепанцах и халате.
— А, это вы.
Как и весь Шарантон, она уже знала Мегрэ в лицо.
Когда-то она была хороша собой, потом от сидячей жизни в этой теплице раздобрела и опустилась, но даже непрезентабельный наряд не мог скрыть ее былой привлекательности.
— Хотите чего-нибудь выпить?
— Налейте-ка нам обоим по аперитиву.
Себе женщина налила горечавки. У нее была привычка ставить на стол сдвинутые локти, так что стиснутые груди чуть ли не до половины вылезали из халатика.
— Я так и думала, что вы зайдете. Ваше здоровье!
Она была спокойна: появление полиции ее не пугало.
— Это правда то, что тут рассказывают?
— О чем? — невинным тоном спросил Мегрэ.
— О Бебере. Ладно! Я и так говорю много лишнего.
Тем хуже. Кстати, все равно никто ничего толком не знает. Говорят, это старик Гассен…
— Ранил Дюкро?
— Во всяком случае, он рассказывает об этом так, словно все знает. Еще стаканчик?
— А Дюкро?
— Что?
— Он вчера не появлялся?
— Он часто заходит посидеть со мной. Мы ведь старые приятели, хоть он и разбогател. Не загордился. Садится вот тут, где вы сейчас. Тянем по стаканчику. Иногда он просит сунуть в пианолу монетку — музыки хочет.
— Вчера он заходил?
— Да. Танцы у меня бывают по субботам и воскресеньям, ну иногда еще в понедельник. В другие дни я тоже не закрываюсь, да это только так, по привычке, все равно коротаю время в одиночестве. Пока был жив муж, все было иначе, тогда мы держали ресторанчик.
— Куда он ушел?
— О чем вы! Позвольте вам сказать, тут вы заблуждаетесь. Я его хорошо знаю: ему случалось приласкать меня, еще когда у него был всего один плохонький буксиришка. И никогда, уж не знаю — почему, он даже не попытался пойти дальше. Но как-никак, а привычка!..
Вы сами знаете, не хуже моего, что это такое, но вчера он был совсем расстроенный…
— Пил?
— Два, может, три стаканчика. Да ведь ему это все равно что ничего. Он мне сказал: «Знала б ты, Марта, как мне осточертели все эти придурки. Уж лучше всю ночь по бардакам шляться. Как подумаю, что они там творят над малышом…»
На этот раз, услышав уже знакомое «придурки», Мегрэ не улыбнулся. Обвел взглядом убогое убранство, столики, скамьи, задник, потом посмотрел на женщину, которая мелкими глотками допивала аперитив.
— Не припомните, в котором часу он ушел?
— Вроде бы в полночь. А может, и раньше. Вы только представьте себе, какое это несчастье иметь столько денег и не быть счастливым!
И опять Мегрэ не улыбнулся.
Глава 6
— И вот что любопытно, — заключил Мегрэ, — я совершенно уверен, что дело-то проще некуда.
Разговор происходил в тот же вечер у начальника уголовной полиции, когда кабинеты уже опустели. За Парижем садилось багровое солнце, размалевывая красносине-желтыми пятнами Сену в том месте, где через нее перешагивает Новый мост. Стоя у окна, оба болтали о том о сем и рассеянно поглядывали на умиротворенную праздную толпу внизу.
— А что касается Дюкро…
Зазвонил телефон, начальник снял трубку.
— Добрый вечер, сударыня. Передаю трубку.
Комиссар услышал расстроенный голос жены:
— Ты же забыл мне позвонить… Да нет, мы ведь договорились, что позвонишь в четыре. Вещи уже прибыли, и мне нужно туда отправляться. Можешь сейчас приехать?
— Да, да, выезжаю, — торопливо ответил Мегрэ и, поднявшись из кресла, пояснил начальнику: — Совсем забыл о переезде. Вещи отправили фургоном еще вчера, и жене нужно ехать туда их принимать.
Начальник пожал плечами, и Мегрэ задержался в дверях.
— Вы хотите что-то сказать, шеф?
— Только одно: с вами будет то же, что и со всеми, — не пройдет и года, как вы снова окажетесь на службе, но уже в банке или страховой компании.
В кабинет пробрались сумерки. Голос начальника звучал меланхолично, но оба делали вид, что этого не замечают.
— Клянусь — ни в коем случае!
— До завтра. Смотрите, не дайте маху с Дюкро: у него в кармане два, а то и три депутата.
Мегрэ взял такси, но все равно опоздал. Жена совсем закрутилась. Две комнаты уже опустели, в других повсюду громоздились тюки и свертки. В кухне что-то варилось, но не на плите — ее уже увезли, — а на спиртовке.
— Ты в самом деле никак не можешь поехать сейчас со мной? Тогда приезжай завтра вечерним поездом. Надо же решить, куда что ставить.
Однако приехать завтра Мегрэ не только не мог — не хотел.
Как странно входить в опустошенный дом, который покидаешь навсегда. Но еще страннее казался комиссару вид некоторых собранных для отправки вещей и все, что, переходя с места на место, говорила жена.
— Видел, какие привезли складные кресла? Да где же ты? А насчет мебели звонила госпожа Биго. Там чудная погода, вишни уже распустились, все белым-бело. Да, а ту козу, о которой она говорила, продавать не хотят, но хозяин обещал оставить нам козленка.
Мегрэ улыбался и согласно кивал головой, но мысли его были далеко.
— Только обязательно поешь! — крикнула из соседней комнаты г-жа Мегрэ. — Самой-то мне не хочется.
Ему тоже не хотелось: успел на ходу немного перехватить. Оставалось стащить вниз громоздкие узлы и всякую неудобную мелочь, даже садовые инструменты.
Все это тут же до отказа забило такси.
— Вокзал Орсе.

У дверей вагона Мегрэ обнял жену и уже около одиннадцати в одиночестве брел по берегу Сены, чем-то — или кем-то? — недовольный.
Дальше, на набережной Целестинцев, он прошел мимо темных окон конторы Дюкро. В неясном свете газового фонаря тускло поблескивали медные таблички. А вдоль берега мирно покачивались суда.
Почему начальник так сказал? Это же глупо! Мегрэ на самом деле тянуло в сельскую тишь, где можно ничего не делать и только читать. Он устал!
Однако даже в мыслях ему не удавалось последовать туда за женой. Он попытался припомнить, что она говорила о козе и всякой всячине, но тут же, глядя на россыпь огней на том берегу Сены, стал думать совсем о другом.
Где сейчас Дюкро? Подавил отвращение к «балагану» и вернулся домой? А может, взгромоздив локти на стол, обедает в каком-нибудь шикарном ресторане? Или в кабачке, где столуются шоферы? А что дальше? Опять будет ходить из бардака в бардак с траурной лентой на рукаве, оплакивая сына?
И об этом Жане Дюкро тоже ничего не известно. Просто удивительно — ну ровным счетом ничего! Конечно, встречаются такие типы, их жизнь как книга за семью печатями. А ведь им занимаются два инспектора в Латинском квартале, в Архивном институте, в Шарантоне.
«Приятный молодой человек, немного замкнутый, не блещет здоровьем…»
Какими страдал недостатками, чем увлекался — об этом ничего. Никто не знает даже, где он проводил вечера.
«Скорее всего сидел дома, занимался, наверстывал упущенное за время болезни».
Ни семьи. Ни приятелей. Ни подружки. И вот, в одно прекрасное утро кончает с собой, повинившись в покушении на отцеубийство!
Однако были же те три месяца, что он провел на «Золотом руне» с Алиной.
Жан… Алина… Гассен… Дюкро…
Появились решетки Берси, потом справа трубы электростанции. Мимо спешили трамваи. Временами Мегрэ ни с того ни с сего останавливался, потом шел дальше Впереди его ждет шлюз номер 1, высокий дом, баржа, два бистро — все эти декорации, скорее весь наш грубый реальный мир, мир вещей, красок, запахов, запутанных человеческих жизней, клубок которых он пытается распутать.
Это его последнее дело. В домик на берегу Луары уже перевезена мебель. Да, но вот, расставаясь с женой, он ее едва обнял. Со злостью таскал узлы. Даже не дождался отхода поезда.
Что стоит за словами начальника?
Мегрэ внезапно остановился и решительно сел в трамвай. Хватит бесцельно бродить по набережной.

Чем выше поднималась луна, освещая мельчайшие закоулки, тем пустыннее выглядел пейзаж. Бистро слева уже закрылось; у Фернана трое клиентов еще играли с хозяином в карты.
Они услышали шаги на тротуаре. Фернан поднял голову и сразу же узнал переступившего порог комиссара.
— Снова в наши края, да так поздно? Есть что-нибудь новенькое?
— Ничего.
— Хотите выпить?
— Благодарю, нет.
— Зря. Поболтали бы немного.
Мегрэ вошел и тут же почувствовал, что это не надо было делать. Игроки ждали, с картами в руках. Хозяин налил стопку себе, потом Мегрэ.
— Ваше здоровье!
— Ты играешь или нет?
— А как же! Вы позволите, господин комиссар?
Мегрэ остался стоять, всем нутром чуя какой-то подвох.
— Не хотите присесть? Бью козырем.
Мегрэ выглянул наружу, но увидел все те же контуры застывших в лунном свете декораций.
— Странная это история с Бебером, вы не находите?
— Играй! Трепаться будешь потом.
— Сколько с меня? — спросил Мегрэ.
— Нисколько. Всех угощаю я.
— Нет. Нет.
— Всенепременно. Минуточку, и я в вашем распоряжении. Игра! — Он бросил карты и направился к стойке. — Чего вам налить? Того же? А вам, ребята?
В атмосфере бара, поведении клиентов, в их голосах было что-то нарочитое, фальшивое, особенно у хозяина: тот прямо из кожи вон лез, чтобы разговор ни на минуту не смолкал.
— Знаете, Гассен-то так и не просыхает. Словно обет дал. Тебе большой стакан, Анри? А тебе?
На уснувшей набережной лишь одно это бистро оставалось открытым. Мегрэ, которому надо было разом следить за происходящим снаружи и внутри, шагнул к двери.
— Да, комиссар, чуть не забыл вам сказать…
— Что еще? — проворчал, повернувшись Мегрэ.
— Постойте-ка!.. Вот балда! Опять забыл!.. Чего вам налить?
Слова прозвучали так неестественно, что даже игроки смущенно переглянулись. Фернан и сам это почувствовал: у него разом покраснели скулы.
— Что тут, черт возьми, происходит? — вспылил Мегрэ.
— Что вы имеете в виду?
Комиссар придержал открытую дверь и оглядел суда, застывшие на воде канала.
— Почему ты стараешься задержать меня тут?
— Я? Клянусь…
Наконец в темной массе корпусов, мачт и кают комиссар углядел крошечную светящуюся точку. Не дав себе труда затворить за собой дверь, он пересек набережную и очутился прямо перед мостками, ведущими на «Золотое руно».
В двух шагах от себя он едва не проглядел человека.
— Что вы тут делаете?
— Жду клиента.
Мегрэ обернулся. Чуть поодаль стояло такси с потушенными фарами.
Под ногами комиссара глухо заскрипело дерево узких сходней. Стекло в двери слабо светилось. Ни минуты не раздумывая, он распахнул ее и шагнул вниз.
— Можно войти?
Каюту освещала керосиновая лампа. Постель была уже разобрана. На столе, покрытом клеенкой, стояла бутылка и два стакана.
А за столом молча, настороженно сидели друг против друга два человека: старик Гассен и Эмиль Дюкро. В маленьких глазках Гассена таилась угроза, Дюкро сидел, положив локти на стол, сдвинув на затылок фуражку.
— Входите, комиссар. Я так и думал, что вы тут появитесь.
Дюкро держался совершенно естественно, приход комиссара его не обеспокоил и не удивил. От пузатой керосиновой лампы волнами расходился теплый воздух. Стояла полная тишина, и могло показаться, что эти двое уже Бог знает сколько времени просидели тут, не произнося ни слова и не шелохнувшись. Дверь второй каюты была закрыта. Значит, Алина спит? А может быть, тихонько лежит в темноте, прислушиваясь к голосам в соседней каюте?
— Мое такси еще не уехало?
Дюкро попытался стряхнуть с себя напряжение.
— Любите голландскую водку?
Он сам пошел к буфету за стопкой, налил в нее прозрачной жидкости и уже потянулся за своей, как вдруг Гассен одним махом смел со стола все, что на нем было.
Бутылка, стопки — все покатилось по полу. Из бутылки, чудом не разбившейся, вылетела пробка, и в горлышке забулькало.
Дюкро даже не вздрогнул. Уж не ожидал ли он чего-нибудь подобного? А Гассен был уже совсем готов сорваться: он тяжело дышал и, сжав кулаки, подался вперед.
В соседней каюте послышалось чье-то шевеление.
Гассен еще секунду пребывал в нерешительности, потом обхватил руками голову и рухнул на стул, всхлипнув:
— Проклятая судьба!
Дюкро кивнул на люк, на ходу похлопал старика по плечу. И все. Они сошли по сходням и окунулись в чистый свежий воздух. Шофер поспешил к машине. Дюкро чуть помешкал, придержав Мегрэ за руку.
— Я сделал, что мог. Вам в Париж?
Они поднялись по каменной лестнице. Дверца автомобиля была открыта, мотор тихо урчал. За окнами бистро маячил силуэт: должно быть, Фернан разглядывал машину.
— Это вы дали распоряжение, чтобы вас там никто не беспокоил?
— Кому?
Мегрэ махнул рукой, и Дюкро его понял.
— Он что, пытался вас не пустить?
Дюкро усмехнулся, польщенный и недовольный одновременно.
— Экие идиоты! — буркнул он. — Садитесь. Прямо, в центр.
Он снял фуражку и пригладил рукой волосы.
— Я был вам нужен?
Мегрэ промолчал, да Дюкро и не ждал ответа.
— Вы подумали о моем давешнем предложении?
Но на благоприятный ответ Дюкро уже не надеялся.
Вероятно, был бы им даже разочарован.
— Жена вчера вечером уехала расставлять мебель в нашем доме.
— Где?
— Между Меном и Туром.
Набережные давно опустели. До самой улицы Сент-Антуан им встретились всего две машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14