Потом снова поговорю с Алиной, которая еще не все сказала и у которой было время подумать. Это, правда, не значит, что она окажется более разговорчивой, чем сегодня утром.Они вступили в короткую перепалку по поводу оплаты счета.— Это я напросился к вам, — протестовал следователь.— Но я здесь вроде как дома, — возражал Мегрэ. — В следующий раз будет ваша очередь.Хозяин спросил из-за прилавка:— Хорошо пообедали, господа?— Очень хорошо.Так хорошо, что оба немного отяжелели, и оба почувствовали это, когда вышли на солнышко.— Спасибо за обед, Мегрэ. Не оставляйте меня слишком долго в неведении.— Обещаю.И пока раскрасневшийся следователь пролезал за руль своей расхлябанной машины, комиссар снова прошел в дом, где совершилось убийство.Он хорошо пообедал. Жара хотя и вызывала желание поспать, была приятной, солнце сияло.Манюэль тоже любил хорошую еду, вино и эту полудрему в прекрасные летние дни…Барон, посвистывая, ходил по гостиной. Он снял пиджак, открыл окно, и Мегрэ догадался, что инспектору не терпится пойти поесть.— Можете идти. Оставьте отчет на моем письменном столе.Комиссар увидел Жанвье, тоже без пиджака, в кабинете, где он опустил венецианские шторы. Когда вошел Мегрэ, инспектор встал, поставил обратно на полку бульварный роман, который читал, и взял свой пиджак.— Служанка ушла?— Я ее допросил — она не слишком разговорчива.Оказывается, она новенькая, ее наняли в начале этой недели. Прежняя, кажется, вернулась к себе в провинцию, в Бретань, чтобы ухаживать за больной матерью.— В котором часу она сегодня пришла?— Говорит — в десять.В Париже, как и в других местах, существует несколько типов домашних работниц. Эта, которую звали мадам Мартен, принадлежала к самой неприятной категории, к категории женщин, несчастных в личной жизни, женщин, которые притягивают к себе всяческие бедствия и потому злы на весь мир.На ней было черное бесформенное платье, растоптанные туфли, и она смотрела на всех исподлобья свирепым взглядом, словно ждала, что на нее вот-вот нападут.— Я ничего не знаю, — заявила она Жанвье, прежде чем он успел открыть рот. — Вы не имеете права надоедать мне. Я работаю в этом доме только четыре дня.Угадывалась ее привычка во время работы цедить сквозь зубы что-нибудь ехидное.— Я ухожу отсюда, и никто не может меня задерживать. Ноги моей здесь больше не будет. Я все время подозревала, что они не женаты и что это когда-нибудь закончится драмой.— Вы полагаете, что смерть месье Пальмари связана с тем, что он не был женат?— Так всегда бывает, разве нет?— По какой лестнице вы поднимались?— По той, что для слуг, — кисло ответила она. — В молодости бывали времена, когда люди с радостью вели меня по главной лестнице.— Когда вы пришли, вы видели мадемуазель Бош?— Нет…— Вы сразу прошли на кухню?— Я всегда начинаю с кухни.— Сколько часов в день вы проводите здесь?— Два часа, с десяти до двенадцати, и все утро по понедельникам и субботам, но теперь, слава Богу, я в субботу не приду.— Что вы слышали?— Ничего.— Где была ваша хозяйка?— Не знаю.— А вы не должны были ее спросить, что вам делать?— Я достаточно опытна, чтобы знать, что мне делать.— А что именно вы должны были сделать сегодня?— Убрать покупки, которые она принесла, — они лежали на столе, почистить овощи, пропылесосить гостиную.— А что вы убирали в другие дни?— Спальню и ванную.— А кабинет?— Кабинет месье? Этим занималась сама мадемуазель.— Вы не слышали выстрелов?— Я ничего не слышала.— Ваша хозяйка не говорила по телефону?— Дверь была закрыта.— В котором часу вы видели мадемуазель Бош сегодня утром?— Точно не знаю. Через десять или пятнадцать минут после того, как пришла.— Какой у нее был вид?— Она до этого плакала.— А потом?— Она мне сказала: «Не оставляй меня одну. Я боюсь, что потеряю сознание. Кто-то убил папу».— Дальше…— Она направилась в спальню, я за ней. Она бросилась на кровать и стала рыдать.— А вы не пошли взглянуть на месье Пальмари?— Зачем?— Что вы о нем думали?— Ничего.— А о вашей хозяйке?— Тоже ничего.— Вы здесь с понедельника? Приходил сюда кто-нибудь с тех пор?— Нет. Это все? Мне можно идти?— С условием, что вы оставите свой адрес.— Я живу недалеко. В мансарде самого разваленного дома на улице Этуаль, номер двадцать семь «а». Застать меня можно только вечером, весь день я работаю в разных домах. И запомните, полицию я не люблю.Жанвье протянул комиссару протокол допроса.— Давно ушел Мере?— Минут сорок назад. Он все осмотрел в этой комнате, перелистал книги, заглянул в конверты с пластинками. Он ничего не нашел. Никакого тайника в стенах, ни одного ящика с двойным дном. На всякий случай он прошелся по комнате с пылесосом и унес пыль, чтобы сдать на анализ.— Иди обедать. Рекомендую тебе телячьи кружки «У овернца». А потом зайди за мной. Ты посоветовал полицейскому комиссару ничего не сообщать прессе?— Да. До скорого свидания. Кстати, следователь не очень вам надоел?— Напротив. Этот человек начинает мне нравиться.Оставшись один, Мегрэ снял пиджак, медленно набил трубку и стал осматриваться вокруг.Кресло на колесах, принадлежавшее Пальмари, которое Мегрэ впервые видел пустым, вдруг приобрело особое значение, в особенности потому, что на коже сиденья и на спинке сохранились отпечатки тела, а в мягкой обивке сбоку виднелась дырка от одной из пуль.Он машинально перелистал несколько книг, посмотрел пластинки и повернул ручку радиоприемника, потом поднял шторы на окнах, одно из которых выходило на улицу Акаций, а другое — на улицу Триумфальной арки.Вот уже три года, как Пальмари проводил все время в этой каморке, покидая ее, только чтобы лечь спать после того, как Алина разденет его, как ребенка.Если верить тому, что он говорил десять дней назад и что подтверждали инспекторы, Пальмари никто не посещал и, кроме радио и телевизора, Алина была для него единственной связью с внешним миром.В конце концов Мегрэ пересек гостиную и постучал в спальню. Не получив ответа, он открыл дверь и увидел, что Алина лежит на спине в своей огромной кровати, устремив глаза в потолок.— Надеюсь, я вас не разбудил?— Я не спала.— Вы поели?— Я не хочу есть.— Служанка заявила, что больше сюда не вернется.— Мне это безразлично. Если бы и вы могли не возвращаться…— Что бы вы стали делать?— Ничего. Если бы вас убили, неужели вашей жене было бы приятно, что ее квартиру заполонили какие-то люди, которые беспрестанно задают вопросы?— К несчастью, это неизбежно.— Я не знаю ничего больше варварского.— Нет, знаете — убийство.— И вы подозреваете, что это я его совершила? Несмотря на испытание, к которому ваш специалист приступил сегодня утром?— Я полагаю, вы стряпаете?— Как и все женщины, у которых нет кухарки.— Вы надеваете резиновые перчатки?— Я стряпаю без перчаток, а надеваю их, только когда чищу овощи и мою посуду.— Где они?— На кухне.— Покажите мне их, пожалуйста.Она неохотно поднялась, глаза ее потемнели от злости.— Пойдемте!Ей пришлось выдвинуть два ящика, прежде чем она нашла их.— Вот они! Вы можете послать их своим «артистам».Сегодня утром я их не надевала.Ни слова не говоря, Мегрэ сунул их в карман.— Несмотря на то, что вы думаете иначе, Алина, я чувствую к вам большую симпатию и даже испытываю некоторое восхищение.— Я должна быть этим растрогана?— Нет. Я хотел бы немного поговорить с вами в кабинете Манюэля.— А если я отвечу отрицательно?— Что вы этим хотите сказать?— Если я откажусь? Полагаю, тогда вы увезете меня в свой кабинет на набережной Орфевр?— Я предпочел бы, чтобы это произошло здесь.Она пожала плечами, прошла впереди него и опустилась на узкий диван.— Вы воображаете, что я вновь расстроюсь, увидев место преступления?— Нет. Но будет лучше, если вы перестанете скрывать от меня то, в чем будете вынуждены в один прекрасный день признаться.Она зажгла сигарету, равнодушно глядя на Мегрэ.Указывая на кресло на колесах, Мегрэ сказал:— Вы хотите, чтобы убийца был наказан?— Да, но я рассчитываю не на полицию.— Вы предпочитаете взять это на себя? Сколько вам лет, Алина?— Вы же знаете. Двадцать пять.— О, у вас вся жизнь впереди. Манюэль оставил завещание?— Я об этом никогда не беспокоилась.— У него был нотариус?— Он не говорил мне об этом.— Куда он помещал свои деньги?— Какие деньги?— Начнем с тех, которые приносил ему «Золотой бутон». Мне известно, что каждую неделю вы получали от управляющего деньги, причитающиеся Манюэлю. Куда вы их девали?На ее лице появилось выражение игрока, который учитывает все возможные последствия своего следующего хода.— Я клала их в банк, оставляя только то, что требовалось на хозяйство.— В какой банк?— Отделение «Лионского кредита» на авеню Гранд-Арме.— Счет на ваше имя?— Да.— А у Пальмари был счет?— Не знаю.— Послушайте, Алина. Вы ведь умная девушка. До сих пор, с Манюэлем, вы вели жизнь особого рода, более или менее вне общества. Пальмари был вожак, твердый человек, который в течение долгих лет заставлял работать на себя.Она иронически указала на кресло, потом на пятно крови, плохо стертое с ковра.Мегрэ оставил этот ее жест без внимания.— Если такой человек, как Пальмари, человек, который знал все тонкости дела, позволил перехитрить себя, то что же вы думаете о молодой женщине, отныне оставшейся без покровителя? Хотите знать мое мнение? По-моему, существуют только две гипотезы. Либо те, кто набросился на него, нападут скоро и на вас и тоже не промахнутся. Или же оставят вас в покое, и это для меня будет означать то, что вы с ними заодно. Видите ли, вы слишком много знаете, а в этой среде считается, что только мертвецы не выдают.— Вы пытаетесь меня запугать?— Я пытаюсь заставить вас подумать. Мы уже слишком долго соперничаем с вами в хитрости.— И по вашей теории это доказывает, что я способна молчать.— Вы разрешите мне открыть окно?Он открыл то окно, которое не выходило на солнечную сторону, но воздух на улице не был свежее.— Вот уже три года вы прожили здесь с Манюэлем, который, по его и по вашим словам, никак не был связан с внешним миром. На самом-то деле он имел контакты через ваше посредничество. Официально вы ходили только раз в неделю, изредка два раза, проверять счета в «Золотой бутон», получать долю дохода Пальмари и вносить деньги в банк на счет, открытый на ваше имя. И частенько у вас была необходимость ускользнуть от бдительности моих инспекторов — то ли для того, чтобы таинственно звонить куда-то по телефону, то ли просто для того, чтобы обеспечить себе несколько часов свободы.— Например, я могла бы иметь любовника…— Вас не смущает, что вы говорите об этом сегодня?— Я просто хочу показать вам, что возможно много вариантов.— Нет, крошка.— Я вам не крошка.— Знаю! А все-таки бывают минуты, когда вы ведете себя как девчонка и когда возникает желание дать вам пощечину. Я сейчас говорил о том, что вы умны.Но только, мне кажется, вы совершенно не представляете себе, в какое осиное гнездо попали. То, что вы согласились на такое положение, пока Пальмари был здесь, мог давать вам советы и защищать вас, это еще можно понять. А теперь вы одна, понимаете? Меня интересует, есть ли в доме еще оружие, кроме того, что сейчас находится у экспертов?— Кухонные ножи.— Если я уйду, если перестану вести наблюдение за вами…— Об этом я и мечтаю.Обескураженный, он пожал плечами. Она держалась железно, несмотря на заметную подавленность и какую-то тревогу, которую ей не удавалось полностью скрыть.— Начнем разговор с другого конца. Пальмари было шестьдесят лет. В течение пятнадцати лет он был владельцем «Золотого бутона», в котором сам работал до тех пор, пока не стал калекой. На одном только ресторане он заработал кучу денег, а у него были и другие источники дохода. Однако же, кроме покупки этой квартиры, мебели и текущих расходов, он не производил больших трат. Где же собранное им таким образом состояние?— Теперь его слишком поздно спрашивать об этом.— Вы знаете каких-нибудь его родственников?— Нет.— А вы не думаете, что, любя вас, Пальмари мог оставить наследство вам?— Мне ничего не известно о его банковском счете.— Подобные люди вообще избегают вкладывать свои деньги в банк. Там слишком легко выяснить дату вкладов.— Я продолжаю вас слушать.— Манюэль работал не один.— В «Золотом бутоне»?— Вы знаете, что я говорю не об этом, а о ювелирных изделиях.— Вы беседовали с ним на эту тему раз двадцать.И ничего не выяснили. Почему вы решили, что теперь, когда папа убит, вам удастся выяснить что-то у меня?— Потому что вы в опасном положении.— А это разве вас касается?Мегрэ показалось, что она начинает размышлять, но она, раздавив сигарету в пепельнице, вздохнула:— Мне нечего сказать.— Тогда извините, но мои люди будут здесь дежурить.И будет продолжаться слежка за вами. И наконец я вас официально прошу не уезжать из Парижа до окончания следствия.— Поняла.— Если вам захочется что-нибудь мне сообщить, позвоните. Вот мои номера…Она не дотронулась до карточки, которую он протянул ей, и в конце концов комиссар положил ее на столик.— Теперь, когда наш разговор окончен, я выражаю вам мои самые искренние соболезнования. Пальмари решил быть в стороне, но не скрою от вас, я испытывал к нему нечто вроде уважения. До свидания, Алина.Кто-то звонит в дверь, и это, конечно, Жанвье. Он кончил обедать. Он останется здесь, пока я не пришлю ему смену.Он чуть не подал ей руку. Чувствовал, что она взволнована. Зная, что она не ответит на его прощальный жест, он надел пиджак и направился к двери, чтобы открыть Жанвье.— Есть что-нибудь новое, шеф? — с порога осведомился инспектор.Мегрэ отрицательно покачал головой.— Останься здесь, пока я не пришлю тебе смену.Следи за ней и остерегайся черной лестницы.— Вы возвращаетесь на набережную Орфевр?Мегрэ вздохнул, неопределенно махнув рукой.— Не знаю.Несколько минут спустя он сидел в пивной на авеню Ваграм. Он предпочел бы атмосферу «У овернца», но в бистро не было телефонной кабины. Аппарат стоял возле прилавка, и клиенты могли слышать разговоры.— Официант, еще одну кружку и несколько телефонных жетонов. Ну, скажем, пять.Тучная проститутка с густо намазанным лицом улыбалась ему, не подозревая, кто он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14