— У вас у самой в сумочке сигареты! — возразил он.
— Каждому свое! Ваш дым мне не нравится!
Но он продолжал курить, исподтишка наблюдая за ней: такая вполне способна открыть дверцу и выскочить из машины на ходу.
— И давно уже? — вдруг спросил он.
— Что давно?
— Вы этим занимаетесь?
Ему вдруг почудилась легкая усмешка на ее тонких губах.
— Какое вам дело?
— Как угодно. Надеюсь, у меня в конторе вы наконец возьметесь за ум.
— И вы снова захотите увидеть мой пояс?
— Там посмотрим.
Дождь не прекращался. Но народу на парижских улицах становилось все больше. Чтобы проехать через Центральный рынок, пришлось снизить скорость. Наконец они выбрались на Набережную.
Мегрэ до сих пор не был уверен, не напрасно ли он ответил на утренний звонок. Во всяком случае, ему хотелось понять, что за упрямое создание сидит рядом с ним в машине.
Между ними уже завязалась схватка — необычный поединок, в котором оба противника словно испытывали друг друга.
— Надо думать, вы намерены допрашивать меня часами, не давая мне ни пить, ни есть? Обычно вы так и делаете, верно?
— Посмотрим, — повторил он.
— А я хочу сразу предупредить, что меня этим не испугаешь. Мне себя не в чем упрекнуть. А вы еще заплатите за все…
— Решено.
— В чем вы меня обвиняете?
— Пока не знаю.
— Тогда лучше отпустите меня. Это самое умное, что вы можете сделать.
Такси остановилось во дворе уголовной полиции, и Мегрэ полез было в карман за бумажником, собираясь расплатиться с шофером. Но, встретившись глазами с задержанной, сообразил: она только того и ждет, чтобы снова попытаться бежать, и сказал:
— Сейчас кто-нибудь выйдет к вам с деньгами.
В здание уже вернулись обитатели, почти изо всех отделов доносились голоса. Мегрэ открыл свой кабинет, впустил туда Селину Жермен, запер за ней дверь и предупредил шефа, что хотел бы с ним поговорить.
Минут десять они обсуждали этот случай, обо всем договорились, и Мегрэ, возвращаясь к себе, сказал рассыльному:
— Принесешь мне два кофе с рогаликами.
Наконец он отпер свою дверь — и застыл на пороге при виде усеянного рваными и скомканными бумагами пола, разбитого окна и расколотого надвое бюста Республики, прежде украшавшего камин.
Девушка, развалившись в его собственном кресле, с вызовом взглянула на комиссара.
— Я вас предупреждала! — заявила она. — И имейте в виду, что это еще не конец.
2
Этому допросу суждено было стать самым бесславным за всю карьеру Мегрэ. С самого начала все пошло вкривь и вкось, среди учиненного разгрома, с разбросанной по полу бумагой и кусками гипса, которые комиссар старался не замечать.
Войдя в кабинет, Мегрэ, даже не моргнув глазом, направился к своему креслу, схватил девушку за руку и пробурчал:
— Вы позволите?
Она встала, понимая, что последнее слово все равно будет за ним, и пересела на место, которое он ей указал, лицом к окну, так что дневной свет, безжалостный, как фотовспышка, падал прямо на нее. Она, казалось, ждала, что он вот-вот заговорит. В таком случае ее надежды не оправдались: комиссар прежде всего старательно набил трубку, помешал угли в камине, очинил карандаш и, наконец, открыл дверь посыльному из кафе, принесшему завтрак на двоих.
— Будете? — осведомился он у своей пленницы.
— Молока, конечно, нет? — заметила она ехидно.
— Я подумал, что черный кофе не даст вам заснуть.
— Терпеть не могу кофе без молока!
— Тогда не пейте.
Но она выпила, стараясь освоиться с грозной невозмутимостью собеседника. Тот доел свой завтрак и снял трубку.
— Алло!.. Соедините меня с жандармерией Орлеана. — И, дождавшись ответа, произнес: — Говорит Мегрэ… Не могли бы вы для меня кое-что выяснить, в частном порядке? Если нужно, я направлю официальное поручение…
Речь идет о некой Селине Жермен, проживающей в вашем городе на Ивовой улице…
Ему показалось, что по ее лицу скользнула усмешка.
В ту же секунду он нахмурился:
— Что-что? Вы уверены? А в пригороде?
Повесив трубку, он бросил на Селину Жермен долгий взгляд:
— Где ты живешь?
— Нигде!
— Где ты познакомилась с Жоржем Бомпаром?
— На улице.
Тут они схватились всерьез: нервы были напряжены до предела у обоих, и оба взвешивали каждое слово. За окном по-прежнему лил дождь и изредка доносились гудки проходивших под мостом буксиров.
— На какой улице?
— На Монмартре.
— Ты ловила клиента?
— Ну и что?
— В котором часу это было?
— Не знаю.
— Вы вошли в гостиницу вместе?
Поколебавшись, она сообразила: ему наверняка известно, что ее приятель явился в гостиницу один, и предпочла уточнить:
— Я пришла туда заранее и сняла номер. Он сам так захотел.
— Где ты родилась?
— Это мое личное дело.
— У тебя уже были неприятности с полицией нравов?
В дверь постучали. Инспектор Жанвье никак не решался заговорить, и Мегрэ кивком попросил его не стесняться.
— Я был на улице Миромесниль, но мне мало что удалось узнать. Жорж Бомпар действительно там проживает. Вот уже пятнадцать лет он снимает за две с половиной тысячи франков двухкомнатную холостяцкую квартиру, на шестом этаже, окнами во двор. По словам консьержки, дома он почти не бывал: он коммивояжер, постоянно в разъездах.
Мегрэ ощутил, как при этих словах девушка вздрогнула и чуть было не заговорила, но тут же справилась с собой и снова стала невозмутимой.
— Что еще?
— Это все. Бомпар вышел из дому вчера утром.
— Ему никто не звонил?
— У него нет телефона.
— И больше ничего?
— Ничего. Разве что мои личные впечатления… Судя по женским снимкам, которыми увешаны все стены, он не упускал случая развлечься…
— А ее фотографии ты там не видел?
— Дайте подумать. Кажется, нет.
— Привези мне все снимки и письма, если найдутся.
Отправив Жанвье, Мегрэ снова занялся огнем в камине, затем потер ладонью лоб, зевнул.
— Если тебе верить, то ты ничего не знаешь. Тебя зовут Селина Жермен, и ты работаешь на панели. Бомпар снял тебя на улице и повел в гостиницу.
— Не сразу. Сперва мы прошлись по ночным барам, потанцевали.
— А когда пришли в гостиницу?
— Я спустилась к нему в номер, как мы и договаривались. Мы легли…
— Знаю! Вас слышала соседка…
— Наверное, эта извращенка нарочно встала, чтобы послушать. А может, она и в замочную скважину подглядывала?
— Что дальше? Кто-то вышел?
— Не знаю. Я вернулась в свой номер.
— В одной сорочке?
— Я оделась, но не совсем. Должно быть, один чулок завалился под кровать. Криков я не слышала. Меня разбудила беготня по коридору и хлопанье дверьми. Я испугалась, что меня могут обвинить в убийстве, и хотела уйти из гостиницы. Но вы меня не пустили. Тогда я и вспомнила про чулок и засунула другой в сточную трубу. Этого вам достаточно?
Мегрэ поднялся, надел шляпу, но пальто брать не стал, открыл дверь и бросил:
— Пошли.
Не спуская с нее глаз, он вел ее по бесконечным коридорам, затем по узкой лестнице, пока наконец они не оказались в отделе опознания, где снимали данные со всех мужчин и женщин, задержанных в течение ночи.
Сейчас была очередь женщин. Их оставалось еще около двадцати, в основном проститутки самого низшего пошиба — все они давно привыкли к этой процедуре и раздевались безо всякого принуждения.
Человек, не знавший Мегрэ, мог бы принять его сейчас за старого увальня, равнодушно выполняющего свою нудную работу.
— Давай раздевайся… — вздохнул он, разжигая свою трубку.
Ему пришлось отвернуться, чтобы скрыть от нее хитрую улыбку.
— Мне совсем раздеться?
— Вот именно!
Он угадывал в ней внутреннюю борьбу и с некоторой тревогой ждал, чем она окончится. Наконец девушка буквально сорвала с себя жакет, кремовую шелковую блузку и присела, чтобы снять туфли.
Опустив глаза, Мегрэ заметил, как дрожат у нее руки, и чуть было не решился прекратить пытку.
Ты по-прежнему утверждаешь, что приставала к мужчинам в общественном месте?
Уставившись прямо перед собой, она кивнула, судорожно сжав зубы, переступила через юбку; ее маленькие твердые груди натягивали ткань сорочки.
— Становись в очередь… Тебя осмотрят.
Словно ненароком он подобрал ее одежду и отнес в соседнюю комнату. Здесь, в лаборатории, среди пробирок и проекторов, эксперты выполняли сложнейшие исследования.
— Взгляни-ка сюда, Элуа, что скажешь об этих вещичках?
Высокий молодой человек взял у него костюм, со знанием дела пощупал ткань и указал на этикетку:
— Изготовлено в Бордо. Превосходный материал, хороший покрой. Это могла бы носить молодая женщина из состоятельной буржуазной семьи.
— Спасибо тебе.
Вернувшись на женскую половину, он услышал какую-то громкую перебранку, и вскоре к нему подошел фотограф из отдела опознания:
— Мне с ней не сладить! Только соберусь снимать, она надувает щеки, кривит губы, зажмуривается — короче, становится неузнаваемой.
— Ладно, пусть одевается! — устало кивнул Мегрэ. — Конечно, ее отпечатков у вас нет?
— Нет! Она еще никогда не имела дела с полицией. А вот и доктор вас ищет…
Мегрэ был хорошо знаком с этим молодым врачом.
Они отошли в сторонку и долго что-то обсуждали вполголоса. Когда разговор был окончен, появилась задержанная, уже одетая, с застывшим взором и до того бледная, что Мегрэ стало ее жалко.
— Ну что, теперь будете говорить?
— Мне нечего сказать.
Они снова были в кабинете Мегрэ, и, как ни странно, между ними установилась какая-то близость. Конечно, они не стали друзьями — скорее наоборот, но и совсем чужими уже себя не чувствовали.
— Знаете, что мне сказал врач? — Она покраснела и едва не расплакалась. — Думаю, вы и сами догадываетесь? Всего месяц назад вы…
— Прекратите!
— Значит, вы признаетесь, что стали женщиной не больше, чем месяц назад. Вам следовало бы также признаться, что вы назвались чужим именем!
Она попыталась съязвить:
— Ну, раз уж у вас на все есть ответ…
— Вот именно! Я буду задавать вам вопросы и сам попытаюсь на них ответить. Вернее, попробую восстановить события. Вы живете где-то в провинции — не знаю уж, где именно, но, вероятно, недалеко от Бордо… — Ему показалось, что она обрадовалась, — значит, она не из Бордо! — Во всяком случае, вы были порядочной девушкой и, скорее всего, жили под крылышком у родителей. И вот в вашей жизни появился Жорж Бомпар… Он ухаживал за вами… Вы уступили ему, и он увлек вас за собой.
Она отвернулась, сообразив, что все это говорится нарочно, чтобы увидеть ее реакцию.
— Прямо бульварный роман, — заметила она ехидно, стараясь, хоть и без особого успеха, казаться вульгарной.
— Можно и так выразиться, тем более что мы уже почти добрались до того места, когда он вас бросил…
— То есть Жорж говорит, что мы должны расстаться, а я его убиваю и потом прячу нож… Кстати, куда же я дела нож?
— Погодите-ка, а кто вам сказал, что его зарезали?
— Ну… В коридоре… Там об этом говорили…
— Что ж, раз вы так хорошо начали, продолжайте и поведайте мне наконец, где вы спрятали орудие убийства.
— Думаете, вы очень ловкий?
— Ну, вы-то уж точно ловчили, это я знаю наверняка! Даже вытерпели осмотр врача и соседство проституток, лишь бы не признаваться, что насчет приставания к мужчинам вы все выдумали.
— Какой же вы наивный!
— С чего вы взяли?
— Пусть даже месяц назад я была девушкой — что с того? Долго еще вы собираетесь меня допрашивать?
— Сколько потребуется. Между прочим, имейте в виду, что три года назад один человек провел на этом самом стуле тридцать семь часов подряд. Он вошел сюда как свидетель, а вышел в наручниках. Сейчас он в Гвиане, на каторге.
Презрительная гримаска скользнула по ее лицу.
— Не стесняйтесь! — проронила она. — Задавайте ваши вопросы. Невольно приходит в голову, что вы просто старый развратник!
Мегрэ ничего не ответил, но, возможно, желая ее проучить, еще с четверть часа хранил молчание, перебирая ненужные бумаги.
— Сколько Бомпар заплатил вам за ночь? — спросил он вдруг, подняв голову. — Раз он подцепил вас на улице, то должен был…
— Должен был заплатить! Он дал мне тысячу франков.
— У вас в сумочке действительно лежит тысячефранковый банкнот. А прочие ваши клиенты столь же щедро оплачивали ваши услуги?
— Кто как.
Когда она вела себя так, как сейчас, Мегрэ хотелось дать ей пощечину. За последние тридцать лет в этом кабинете перебывали самые знаменитые преступники.
Один из них, в прошлом служитель правосудия, докатившийся до преступления, оказался до того изворотливым, что комиссару, чтобы скрыть свой гнев, пришлось несколько раз выходить из комнаты.
Но сейчас-то перед ним сидела девчонка! Говорит, ей девятнадцать, но он ничуть бы не удивился, окажись ей всего семнадцать лет.
Они провели тут, с глазу на глаз, уже много часов, а он так ничего и не узнал: ни как ее зовут, ни откуда она родом. Она ему нагло врет. И даже почти не скрывает этого. Словно дразнит его: «Я и не обязана говорить вам правду. Узнайте-ка ее сами!»
Жанвье привез с улицы Миромесниль целую кучу фотографий, некоторые оказались весьма откровенными.
Мегрэ пересмотрел их одну за другой, отметив про себя, что это зрелище вызвало у его собеседницы приступ холодной ярости.
— Ревнуете? — поинтересовался он.
— Кого? Случайного клиента?
Так или иначе, но ни одна из женщин на снимках не походила на Селину, да и о Бомпаре им пока мало что удалось узнать.
Они уже выяснили, где он служил, — в издательстве музыкальных произведений на бульваре Мальзерб. В ответ на их расспросы издатель поведал:
— Бомпар, хотя я знал его мало, был прелюбопытным субъектом. Отличный коммивояжер, правда, не без причуд: он, например, не любил дважды ездить в одни и те же места. Ему нравилось напускать на себя таинственность, и у нас все считали его бахвалом. Ему случалось намекать, будто он происходит из известной семьи. Одевался он весьма тщательно и оригинально — на мой взгляд, даже чересчур для своей профессии!
В три часа дня в кабинете Мегрэ царил прежний беспорядок, к которому прибавились кружки из-под пива, недоеденные бутерброды, и к тому же все кругом было усыпано пеплом от трубки Мегрэ и окурками: комиссар в конце концов послал за сигаретами для Селины.
1 2 3 4