зеркала в ванную комнату
Да и те уже давно на кладбище.
— Благодарю вас. Вы правильно сделали, что пришли.
— Вы узнали что-нибудь новое?
Мегрэ поколебался немного, но не стал ничего говорить о Жакетте, которая в этот момент беседовала в его кабинете с аббатом Барро.
В уголовной полиции кабинет комиссара частенько называли в шутку «исповедальней» — и вот теперь там впервые проходила настоящая исповедь.
— Нет, ничего определенного.
— Мне нужно вернуться на улицу Ульм.
Мегрэ проводил его до лестницы.
— Еще раз спасибо.
Он походил немного по широкому коридору, заложив руки за спину, попыхивая трубкой, и в конце концов зашел в кабинет инспекторов. Жанвье сидел там и, похоже, чего-то ждал.
— Аббат прибыл?
— Уже давно.
— И каков он из себя?
Жанвье ответил с довольно горькой иронией:
— Самый старый из всех!
Глава 8
— Позвони Люка.
— На улицу Сен-Доминик?
— Да. Я послал его сменить Лапуэнта.
Мегрэ начинал терять терпение. В соседнем кабинете продолжалась тихая беседа: даже если подойти к самой двери, можно было расслышать лишь невнятное бормотание, как возле настоящей исповедальни.
— Люка?.. У тебя все спокойно?.. Только журналисты звонят?.. По-прежнему отвечай им, что ничего нового нет… Что?.. Нет! Она не заговорила… Да, она у меня в кабинете, но не со мной и не с другим полицейским… со священником.
Через минуту позвонил судебный следователь, и Мегрэ повторил ему почти то же самое:
— Я не оказываю давление, будьте спокойны. Наоборот…
Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь в своей жизни обращался с кем-то так бережно, с таким терпением. Английская статья, которую прочел ему Пардон, то и дело приходила на ум и вызывала ироническую улыбку.
Автор статьи в «Ланцете» ошибся. В конечном итоге не учитель, не романист, даже не полицейский оказался в состоянии решить проблему Жакетты, а восьмидесятилетний аббат.
— Давно они там?
— Двадцать пять минут.
Он даже не мог утешить себя кружкой пива, потому что поднос остался в кабинете. К тому же и пиво, наверное, уже теплое. Оно и без того отнюдь не было ледяным. Возникло искушение спуститься в пивную «У дофины», но он так и не решился отойти.
Он чувствовал, что решение загадки — под рукой, тщился найти его, чисто по-человечески, а не как комиссар уголовной полиции, которому поручено обнаружить преступника.
Потому что это расследование лично затронуло его, всколыхнуло давние детские воспоминания.
Может быть, это навредило делу? Если Сент-Илер десятки лет был послом, если его платоническая любовь к Изабель длилась около пятидесяти лет, то он, Мегрэ, двадцать пять лет проработал в уголовной полиции и лишь накануне был уверен, что любые образчики человеческой породы прошли перед ним.
Он не мнил себя сверхчеловеком, не считал себя непогрешимым. Наоборот: всякое расследование, даже самое простое, он начинал с каким-то смирением.
Он не доверял видимости, не делал поспешных выводов. Он терпеливо старался понять, зная, что самые очевидные мотивы, как правило, не относятся к сути дела.
Если он и невысоко ставил людей и их возможности, то все же продолжал верить в человека.
Он искал в людях слабые места. А когда находил их и надавливал пальцем, не праздновал победу, а ощущал какую-то тоску.
Но с недавнего времени Мегрэ потерял почву под ногами, ибо без всякой подготовки столкнулся лицом к лицу с людьми, о существовании которых и не подозревал. Их манеры, слова и поступки были ему чужды, и он тщетно пытался как-то классифицировать их.
Он хотел бы полюбить этих людей, даже Жакетту, которая вымотала из него всю душу.
Он открывал в их жизни изящество, гармонию, искренность, которые пленяли его.
Но время от времени он холодно повторял про себя:
«И все же Сент-Илер был убит!»
Кем-то из них — это было почти очевидно. А именно Жакеттой, если в научных методах остался хоть какой-нибудь смысл.
И он начинал ненавидеть их всех, включая покойного, включая юношу, при встрече с которым он сильнее, чем когда бы то ни было, ощутил тоску по отцовству.
Ну почему эти люди не такие, как все? Почему он должен верить, будто им неведома корысть и низкие страсти?
Невинная история слишком возвышенной любви вдруг стала раздражать его. Он перестал в нее верить и принялся искать другое объяснение, более доступное его опыту.
Разве две женщины, столько лет любившие одного мужчину, не должны возненавидеть друг друга?
Разве семейство, породненное с большинством царствующих домов Европы, не воспримет как угрозу своему престижу смехотворный брак двух стариков?
Но никто из них не таил злобы на ближнего. Никто не имел врагов. Все жили в мире и согласии, кроме Алена Мазерона и его жены, которые все же разошлись.
Взбешенный нескончаемым бормотанием, Мегрэ чуть было не распахнул рывком дверь, но его остановил укоризненный взгляд Жанвье.
Этот тоже подпал под обаяние!
— Надеюсь, ты поставил охрану в коридоре?
Мегрэ дошел до того, что заподозрил, будто престарелый священник сбежит вместе со своей кающейся прихожанкой.
И все же он чувствовал, что истина где-то близко, — но нужная мысль ускользала. Все было очень просто, и он это знал. Если подумать, то все человеческие драмы очень просты.
Уже вчера, уже этим утром у него возникали неясные догадки.
Кто-то деликатно постучал в дверь кабинета, и комиссар подскочил на месте.
— Проводить вас? — осведомился Жанвье.
— Если не трудно.
В дверях стоял аббат Барро, в самом деле очень старый, весь высохший, как скелет, с растрепанными, очень длинными волосами, похожими на нимб. Его заношенная сутана лоснилась, на ней пестрели грубые заплаты.
Жакетта по-прежнему очень прямо сидела на своем стуле. Изменилось только выражение ее лица. Напряжение исчезло, борьба была окончена. Она больше не бросала вызов, не собиралась упрямо хранить молчание.
Улыбки не было, но все ее лицо светилось безмятежностью.
— Простите, господин комиссар, что я заставил вас так долго ждать. Видите ли, проблема, которую мадемуазель Ларрье предложила моему вниманию, весьма деликатного свойства, и я должен был тщательно рассмотреть ее, прежде чем дать ответ. Признаюсь, я чуть было не попросил разрешения позвонить епископу, чтобы спросить у него совета.
Жанвье, пристроившись на краю стола, торопливо записывал. Мегрэ, чтобы соблюсти приличия, занял свое место.
— Садитесь, господин аббат.
— Вы позволите мне остаться?
— Полагаю, ваша прихожанка все еще нуждается в добрых советах?
Священник уселся, вытащил из-под сутаны самшитовую табакерку и взял понюшку. Этот жест и крошки табака на выцветшей сутане опять вызвали в памяти у Мегрэ что-то давно забытое.
— Мадемуазель Ларрье, как вы знаете, очень набожна и именно из благочестия совершила поступок, который я счел своим долгом ей простить. Она боялась, что граф де Сент-Илер не удостоится христианского погребения, и поэтому решилась молчать до похорон.
Словно блеснул под солнцем взмывший к небу воздушный шарик — Мегрэ внезапно все понял, и ему стало стыдно, что он не догадался раньше, хотя решение и лежало на поверхности.
— Граф де Сент-Илер покончил с собой?
— К несчастью, это правда. Но, как я уже говорил мадемуазель Ларрье, мы не можем поручиться, что он не раскаялся в последний момент. В глазах Церкви мгновенной смерти не существует. Мы признаем бесконечность времени, как и бесконечность пространства, и ничтожно малый промежуток времени, ускользающий от внимания врачей, может оказаться достаточным для покаяния. Не думаю, чтобы Церковь отказала графу де Сент-Илеру в последнем благословении.
Тут глаза Жакетты впервые наполнились слезами, и она вынула из сумочки платок, чтобы утереть их. Лицо ее жалобно сморщилось, словно у обиженной девочки.
— Говорите, Жакетта, — подбодрил ее священник. — Повторите то, что вы сказали мне.
Она всхлипнула:
— Я легла и уснула. Потом услышала выстрел и бросилась в кабинет.
— И обнаружили вашего хозяина лежащим на ковре с развороченным лицом.
— Да.
— Где был пистолет?
— На письменном столе.
— И что вы сделали?
— Пошла к себе в комнату и взяла зеркало: нужно было убедиться, что он больше не дышит.
— Вы уверились, что он мертв. Потом?
— Прежде всего я подумала, что нужно позвонить принцессе.
— Почему же вы этого не сделали?
— Было уже около полуночи.
— Кроме того, вы боялись, что она не одобрит ваш план?
— Мне это не сразу пришло в голову. Я подумала: вот придет полиция — и вдруг сообразила, что графа, как самоубийцу, станут хоронить по гражданскому обряду.
— Сколько времени прошло с тех пор, как вы убедились, что ваш хозяин мертв, до того момента, как вы произвели выстрелы?
— Сама не знаю. Может быть, минут десять? Я встала подле него на колени и начала молиться. Потом поднялась, взяла пистолет и выстрелила не глядя, прося прощения у покойного и у Неба.
— Вы выстрелили три раза?
— Сама не знаю. Я давила на гашетку, пока не кончились патроны. Тогда я заметила блестящие штучки на полу. Я таких раньше не видела. Я поняла, что это гильзы, и собрала их. Этой ночью я не сомкнула глаз.
А ранним утром пошла и выбросила пистолет и гильзы в Сену, с моста Согласия.
— Вам известно, почему ваш хозяин покончил с собой?
Жакетта взглянула на священника, и тот жестом ободрил ее.
— Он уже давно был обеспокоен, удручен.
— По какой причине?
— Несколько месяцев назад доктор порекомендовал ему отказаться от спиртного, даже от вина. А он так любил вино. Несколько дней он отказывал себе, а потом начал понемножку пить. От этого у него болел желудок, и он даже вставал по ночам принимать бикарбонат. В конце концов, мне приходилось каждую неделю покупать новую упаковку.
— Как зовут его врача?
— Доктор Урго.
Мегрэ снял трубку:
— Соедините меня, пожалуйста, с доктором Урго. — У Жакетты он спросил: — Он давно лечил графа?
— Можно сказать, всю жизнь.
— Сколько лет доктору Урго?
— Точно не знаю. Примерно как мне.
— Он еще практикует?
— Посещает старых пациентов. Его сын открыл кабинет на бульваре Сен-Жермен, в том же доме, на той же площадке.
До самого конца дело это проходило не только в одном квартале, но и среди людей, принадлежавших к одной породе.
— Алло! Доктор Урго? Это комиссар Мегрэ.
Его попросили говорить погромче, прямо в трубку: врач извинился, что стал немного туг на ухо.
— Как вы догадываетесь, я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу одного из ваших пациентов. Да, да, речь идет о нем… Жакетта Ларрье находится у меня в кабинете; она только что заявила, что граф де Сент-Илер покончил с собой. Как?.. Вы ждали, что я приду к вам?.. Вам приходила в голову такая мысль?.. Алло! Да, я говорю прямо в трубку… Она заявила, что уже несколько месяцев у графа де Сент-Илера болел желудок… Я прекрасно вас слышу… Доктор Тюдель, судебный эксперт, который делал вскрытие, удивился, что органы старика в таком хорошем состоянии… Как?.. Вы все время твердили это вашему пациенту?.. А он не верил вам?.. Да… Да… Понимаю. Вам не удалось убедить его… Он отправился к вашим коллегам… Спасибо, доктор… Мне придется еще раз побеспокоить вас, чтобы по всей форме взять показания… Нет, нет! Напротив, это очень важно.
Посуровев, он повесил трубку, и Жанвье показалось, что комиссар взволнован.
— Граф де Сент-Илер, — объяснил он несколько мрачным тоном, — вбил себе в голову, будто у него рак. Несмотря на уверения лечащего врача, он ходил на обследования к самым разным специалистам и всякий раз думал, что от него скрывают правду.
Жакетта прошептала:
— Он всегда так гордился своим здоровьем! Он часто повторял мне, что не боится смерти и готов к ней, но вряд ли вынесет болезнь. Когда он болел гриппом, например, то забивался в свою нору, как больное животное, и едва допускал меня к себе. Все из кокетства. Один его друг много лет назад умер от рака и года два был прикован к постели. Ему делали сложные операции, подвергали различным процедурам, а граф говаривал с нетерпением: «Почему ему не дадут умереть спокойно? Будь я на его месте, я бы попросил, чтобы меня как можно скорее спровадили на тот свет».
Внук Изабель, Жюльен, неточно припомнил слова, произнесенные Сент-Илером за несколько часов до смерти. Ожидая встретить счастливого человека, чья мечта вот-вот сбудется, юноша увидел перед собой озабоченного, встревоженного старика, который явно чего-то боялся.
Юноша по крайней мере поверил ему, именно потому, что ему еще далеко до старости. Жакетта сразу поняла. И Мегрэ, который прошел уже полпути и стоял ближе к старикам, чем к студентам с улицы Ульм, тоже понял теперь: Сент-Илер боялся, что днем раньше, днем позже окажется прикован к постели.
А тут еще старинная любовь, за все пятьдесят лет ничем не омраченная, должна была войти в реальную жизнь.
Изабель, которая видела его только издалека и сохранила воспоминания об их молодости, станет сиделкой, а не женой, познает только отвратительные страдания одряхлевшего тела.
— Вы позволите? — сказал он внезапно и направился к двери.
Он прошел по коридорам Дворца правосудия, поднялся на четвертый этаж и полчаса провел с судебным следователем за закрытой дверью.
Когда он вернулся к себе в кабинет, все трое сидели на своих местах, и Жанвье в нетерпении кусал карандаш.
— Вы свободны, — объявил комиссар Жакетте. — Вас отвезут домой. Или лучше к нотариусу Обонне, где вас ждут. А вас, господин аббат, доставят в ваш приход.
Но в ближайшие дни нужно будет исполнить некоторые формальности, подписать показания. — Он повернулся к Жанвье: — Займешься этим?
Еще час он провел с начальником уголовной полиции, а потом спустился в пивную «У дофины», где выпил две большие кружки пива прямо у стойки.
Мадам Мегрэ, должно быть, ждала, что он позвонит и попросит не ждать его к обеду, как это часто бывало в середине расследования.
Она удивилась, в половине седьмого заслышав его шаги на лестнице, и открыла дверь в тот самый момент, когда он взошел на площадку.
Он был необычайно серьезен, серьезен и спокоен, но она не решилась расспрашивать, а он крепко обнял ее, не говоря ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
— Благодарю вас. Вы правильно сделали, что пришли.
— Вы узнали что-нибудь новое?
Мегрэ поколебался немного, но не стал ничего говорить о Жакетте, которая в этот момент беседовала в его кабинете с аббатом Барро.
В уголовной полиции кабинет комиссара частенько называли в шутку «исповедальней» — и вот теперь там впервые проходила настоящая исповедь.
— Нет, ничего определенного.
— Мне нужно вернуться на улицу Ульм.
Мегрэ проводил его до лестницы.
— Еще раз спасибо.
Он походил немного по широкому коридору, заложив руки за спину, попыхивая трубкой, и в конце концов зашел в кабинет инспекторов. Жанвье сидел там и, похоже, чего-то ждал.
— Аббат прибыл?
— Уже давно.
— И каков он из себя?
Жанвье ответил с довольно горькой иронией:
— Самый старый из всех!
Глава 8
— Позвони Люка.
— На улицу Сен-Доминик?
— Да. Я послал его сменить Лапуэнта.
Мегрэ начинал терять терпение. В соседнем кабинете продолжалась тихая беседа: даже если подойти к самой двери, можно было расслышать лишь невнятное бормотание, как возле настоящей исповедальни.
— Люка?.. У тебя все спокойно?.. Только журналисты звонят?.. По-прежнему отвечай им, что ничего нового нет… Что?.. Нет! Она не заговорила… Да, она у меня в кабинете, но не со мной и не с другим полицейским… со священником.
Через минуту позвонил судебный следователь, и Мегрэ повторил ему почти то же самое:
— Я не оказываю давление, будьте спокойны. Наоборот…
Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь в своей жизни обращался с кем-то так бережно, с таким терпением. Английская статья, которую прочел ему Пардон, то и дело приходила на ум и вызывала ироническую улыбку.
Автор статьи в «Ланцете» ошибся. В конечном итоге не учитель, не романист, даже не полицейский оказался в состоянии решить проблему Жакетты, а восьмидесятилетний аббат.
— Давно они там?
— Двадцать пять минут.
Он даже не мог утешить себя кружкой пива, потому что поднос остался в кабинете. К тому же и пиво, наверное, уже теплое. Оно и без того отнюдь не было ледяным. Возникло искушение спуститься в пивную «У дофины», но он так и не решился отойти.
Он чувствовал, что решение загадки — под рукой, тщился найти его, чисто по-человечески, а не как комиссар уголовной полиции, которому поручено обнаружить преступника.
Потому что это расследование лично затронуло его, всколыхнуло давние детские воспоминания.
Может быть, это навредило делу? Если Сент-Илер десятки лет был послом, если его платоническая любовь к Изабель длилась около пятидесяти лет, то он, Мегрэ, двадцать пять лет проработал в уголовной полиции и лишь накануне был уверен, что любые образчики человеческой породы прошли перед ним.
Он не мнил себя сверхчеловеком, не считал себя непогрешимым. Наоборот: всякое расследование, даже самое простое, он начинал с каким-то смирением.
Он не доверял видимости, не делал поспешных выводов. Он терпеливо старался понять, зная, что самые очевидные мотивы, как правило, не относятся к сути дела.
Если он и невысоко ставил людей и их возможности, то все же продолжал верить в человека.
Он искал в людях слабые места. А когда находил их и надавливал пальцем, не праздновал победу, а ощущал какую-то тоску.
Но с недавнего времени Мегрэ потерял почву под ногами, ибо без всякой подготовки столкнулся лицом к лицу с людьми, о существовании которых и не подозревал. Их манеры, слова и поступки были ему чужды, и он тщетно пытался как-то классифицировать их.
Он хотел бы полюбить этих людей, даже Жакетту, которая вымотала из него всю душу.
Он открывал в их жизни изящество, гармонию, искренность, которые пленяли его.
Но время от времени он холодно повторял про себя:
«И все же Сент-Илер был убит!»
Кем-то из них — это было почти очевидно. А именно Жакеттой, если в научных методах остался хоть какой-нибудь смысл.
И он начинал ненавидеть их всех, включая покойного, включая юношу, при встрече с которым он сильнее, чем когда бы то ни было, ощутил тоску по отцовству.
Ну почему эти люди не такие, как все? Почему он должен верить, будто им неведома корысть и низкие страсти?
Невинная история слишком возвышенной любви вдруг стала раздражать его. Он перестал в нее верить и принялся искать другое объяснение, более доступное его опыту.
Разве две женщины, столько лет любившие одного мужчину, не должны возненавидеть друг друга?
Разве семейство, породненное с большинством царствующих домов Европы, не воспримет как угрозу своему престижу смехотворный брак двух стариков?
Но никто из них не таил злобы на ближнего. Никто не имел врагов. Все жили в мире и согласии, кроме Алена Мазерона и его жены, которые все же разошлись.
Взбешенный нескончаемым бормотанием, Мегрэ чуть было не распахнул рывком дверь, но его остановил укоризненный взгляд Жанвье.
Этот тоже подпал под обаяние!
— Надеюсь, ты поставил охрану в коридоре?
Мегрэ дошел до того, что заподозрил, будто престарелый священник сбежит вместе со своей кающейся прихожанкой.
И все же он чувствовал, что истина где-то близко, — но нужная мысль ускользала. Все было очень просто, и он это знал. Если подумать, то все человеческие драмы очень просты.
Уже вчера, уже этим утром у него возникали неясные догадки.
Кто-то деликатно постучал в дверь кабинета, и комиссар подскочил на месте.
— Проводить вас? — осведомился Жанвье.
— Если не трудно.
В дверях стоял аббат Барро, в самом деле очень старый, весь высохший, как скелет, с растрепанными, очень длинными волосами, похожими на нимб. Его заношенная сутана лоснилась, на ней пестрели грубые заплаты.
Жакетта по-прежнему очень прямо сидела на своем стуле. Изменилось только выражение ее лица. Напряжение исчезло, борьба была окончена. Она больше не бросала вызов, не собиралась упрямо хранить молчание.
Улыбки не было, но все ее лицо светилось безмятежностью.
— Простите, господин комиссар, что я заставил вас так долго ждать. Видите ли, проблема, которую мадемуазель Ларрье предложила моему вниманию, весьма деликатного свойства, и я должен был тщательно рассмотреть ее, прежде чем дать ответ. Признаюсь, я чуть было не попросил разрешения позвонить епископу, чтобы спросить у него совета.
Жанвье, пристроившись на краю стола, торопливо записывал. Мегрэ, чтобы соблюсти приличия, занял свое место.
— Садитесь, господин аббат.
— Вы позволите мне остаться?
— Полагаю, ваша прихожанка все еще нуждается в добрых советах?
Священник уселся, вытащил из-под сутаны самшитовую табакерку и взял понюшку. Этот жест и крошки табака на выцветшей сутане опять вызвали в памяти у Мегрэ что-то давно забытое.
— Мадемуазель Ларрье, как вы знаете, очень набожна и именно из благочестия совершила поступок, который я счел своим долгом ей простить. Она боялась, что граф де Сент-Илер не удостоится христианского погребения, и поэтому решилась молчать до похорон.
Словно блеснул под солнцем взмывший к небу воздушный шарик — Мегрэ внезапно все понял, и ему стало стыдно, что он не догадался раньше, хотя решение и лежало на поверхности.
— Граф де Сент-Илер покончил с собой?
— К несчастью, это правда. Но, как я уже говорил мадемуазель Ларрье, мы не можем поручиться, что он не раскаялся в последний момент. В глазах Церкви мгновенной смерти не существует. Мы признаем бесконечность времени, как и бесконечность пространства, и ничтожно малый промежуток времени, ускользающий от внимания врачей, может оказаться достаточным для покаяния. Не думаю, чтобы Церковь отказала графу де Сент-Илеру в последнем благословении.
Тут глаза Жакетты впервые наполнились слезами, и она вынула из сумочки платок, чтобы утереть их. Лицо ее жалобно сморщилось, словно у обиженной девочки.
— Говорите, Жакетта, — подбодрил ее священник. — Повторите то, что вы сказали мне.
Она всхлипнула:
— Я легла и уснула. Потом услышала выстрел и бросилась в кабинет.
— И обнаружили вашего хозяина лежащим на ковре с развороченным лицом.
— Да.
— Где был пистолет?
— На письменном столе.
— И что вы сделали?
— Пошла к себе в комнату и взяла зеркало: нужно было убедиться, что он больше не дышит.
— Вы уверились, что он мертв. Потом?
— Прежде всего я подумала, что нужно позвонить принцессе.
— Почему же вы этого не сделали?
— Было уже около полуночи.
— Кроме того, вы боялись, что она не одобрит ваш план?
— Мне это не сразу пришло в голову. Я подумала: вот придет полиция — и вдруг сообразила, что графа, как самоубийцу, станут хоронить по гражданскому обряду.
— Сколько времени прошло с тех пор, как вы убедились, что ваш хозяин мертв, до того момента, как вы произвели выстрелы?
— Сама не знаю. Может быть, минут десять? Я встала подле него на колени и начала молиться. Потом поднялась, взяла пистолет и выстрелила не глядя, прося прощения у покойного и у Неба.
— Вы выстрелили три раза?
— Сама не знаю. Я давила на гашетку, пока не кончились патроны. Тогда я заметила блестящие штучки на полу. Я таких раньше не видела. Я поняла, что это гильзы, и собрала их. Этой ночью я не сомкнула глаз.
А ранним утром пошла и выбросила пистолет и гильзы в Сену, с моста Согласия.
— Вам известно, почему ваш хозяин покончил с собой?
Жакетта взглянула на священника, и тот жестом ободрил ее.
— Он уже давно был обеспокоен, удручен.
— По какой причине?
— Несколько месяцев назад доктор порекомендовал ему отказаться от спиртного, даже от вина. А он так любил вино. Несколько дней он отказывал себе, а потом начал понемножку пить. От этого у него болел желудок, и он даже вставал по ночам принимать бикарбонат. В конце концов, мне приходилось каждую неделю покупать новую упаковку.
— Как зовут его врача?
— Доктор Урго.
Мегрэ снял трубку:
— Соедините меня, пожалуйста, с доктором Урго. — У Жакетты он спросил: — Он давно лечил графа?
— Можно сказать, всю жизнь.
— Сколько лет доктору Урго?
— Точно не знаю. Примерно как мне.
— Он еще практикует?
— Посещает старых пациентов. Его сын открыл кабинет на бульваре Сен-Жермен, в том же доме, на той же площадке.
До самого конца дело это проходило не только в одном квартале, но и среди людей, принадлежавших к одной породе.
— Алло! Доктор Урго? Это комиссар Мегрэ.
Его попросили говорить погромче, прямо в трубку: врач извинился, что стал немного туг на ухо.
— Как вы догадываетесь, я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу одного из ваших пациентов. Да, да, речь идет о нем… Жакетта Ларрье находится у меня в кабинете; она только что заявила, что граф де Сент-Илер покончил с собой. Как?.. Вы ждали, что я приду к вам?.. Вам приходила в голову такая мысль?.. Алло! Да, я говорю прямо в трубку… Она заявила, что уже несколько месяцев у графа де Сент-Илера болел желудок… Я прекрасно вас слышу… Доктор Тюдель, судебный эксперт, который делал вскрытие, удивился, что органы старика в таком хорошем состоянии… Как?.. Вы все время твердили это вашему пациенту?.. А он не верил вам?.. Да… Да… Понимаю. Вам не удалось убедить его… Он отправился к вашим коллегам… Спасибо, доктор… Мне придется еще раз побеспокоить вас, чтобы по всей форме взять показания… Нет, нет! Напротив, это очень важно.
Посуровев, он повесил трубку, и Жанвье показалось, что комиссар взволнован.
— Граф де Сент-Илер, — объяснил он несколько мрачным тоном, — вбил себе в голову, будто у него рак. Несмотря на уверения лечащего врача, он ходил на обследования к самым разным специалистам и всякий раз думал, что от него скрывают правду.
Жакетта прошептала:
— Он всегда так гордился своим здоровьем! Он часто повторял мне, что не боится смерти и готов к ней, но вряд ли вынесет болезнь. Когда он болел гриппом, например, то забивался в свою нору, как больное животное, и едва допускал меня к себе. Все из кокетства. Один его друг много лет назад умер от рака и года два был прикован к постели. Ему делали сложные операции, подвергали различным процедурам, а граф говаривал с нетерпением: «Почему ему не дадут умереть спокойно? Будь я на его месте, я бы попросил, чтобы меня как можно скорее спровадили на тот свет».
Внук Изабель, Жюльен, неточно припомнил слова, произнесенные Сент-Илером за несколько часов до смерти. Ожидая встретить счастливого человека, чья мечта вот-вот сбудется, юноша увидел перед собой озабоченного, встревоженного старика, который явно чего-то боялся.
Юноша по крайней мере поверил ему, именно потому, что ему еще далеко до старости. Жакетта сразу поняла. И Мегрэ, который прошел уже полпути и стоял ближе к старикам, чем к студентам с улицы Ульм, тоже понял теперь: Сент-Илер боялся, что днем раньше, днем позже окажется прикован к постели.
А тут еще старинная любовь, за все пятьдесят лет ничем не омраченная, должна была войти в реальную жизнь.
Изабель, которая видела его только издалека и сохранила воспоминания об их молодости, станет сиделкой, а не женой, познает только отвратительные страдания одряхлевшего тела.
— Вы позволите? — сказал он внезапно и направился к двери.
Он прошел по коридорам Дворца правосудия, поднялся на четвертый этаж и полчаса провел с судебным следователем за закрытой дверью.
Когда он вернулся к себе в кабинет, все трое сидели на своих местах, и Жанвье в нетерпении кусал карандаш.
— Вы свободны, — объявил комиссар Жакетте. — Вас отвезут домой. Или лучше к нотариусу Обонне, где вас ждут. А вас, господин аббат, доставят в ваш приход.
Но в ближайшие дни нужно будет исполнить некоторые формальности, подписать показания. — Он повернулся к Жанвье: — Займешься этим?
Еще час он провел с начальником уголовной полиции, а потом спустился в пивную «У дофины», где выпил две большие кружки пива прямо у стойки.
Мадам Мегрэ, должно быть, ждала, что он позвонит и попросит не ждать его к обеду, как это часто бывало в середине расследования.
Она удивилась, в половине седьмого заслышав его шаги на лестнице, и открыла дверь в тот самый момент, когда он взошел на площадку.
Он был необычайно серьезен, серьезен и спокоен, но она не решилась расспрашивать, а он крепко обнял ее, не говоря ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14