— А потом что еще?— А потом вы устанете и уснете.— А вы сами ходили?— Да.— В одиночку?— Разумеется.Отхлестать бы ее по щекам. Ну и совет, пройти двенадцать километров по этому солнцу, чтобы посмотреть Ботанический сад!— Вы, разумеется, откажетесь пойти со мной?— Да, буду вынуждена отказаться.— Потому что вам это скучно?— Не совсем так.— В общем-то, опять то же самое! Потому что я иностранец! Вы окажетесь под подозрением! О, я начинаю вас понимать! Я видел женщин, которые из бара уходят с моряками. Но я знаю, что они сотрудничают с ГПУ! Сознайтесь же!— Почему нет? Иногда им задают вопросы.— И вам тоже?— Я этого не говорила.— Но вы не посмеете утверждать обратное. Сегодня ночью в пятнадцати метрах от меня убили человека. Она с любопытством посмотрела на него.— На стрелявшем была зеленая фуражка.— А у вас полиция никогда не стреляет?— Может быть. Но разница в том, что там окружающие реагируют на это, стараются узнать, что случилось. А вчера никто из тех, кто при этом был, даже шагу не сделал.— Значит, им это было неинтересно. Однако в ее светлых глазах появилось подобие улыбки, смягчившей обезоруживающую простоту ответа.— Соня…— Третий раз вы называете мое имя и ничего не добавляете.— А вы хотите, чтобы я что-то добавил?— Нет.Он тоже улыбнулся. Напряжение чуть ослабло. Ему вдруг показалось, что они не так далеки друг от друга, как раньше.Послышался стук закрываемых ставень. Это в кооперативе кончился товар, и Адиль бей увидел, что человек сорок пошли прочь с пустыми сумками, как это бывало каждый день.— Я забыла напомнить вам про белье, — сказала девушка, вставая с места.В доме напротив открылось окно. Колин вернулся домой первым, и его зеленая фуражка уже висела на вешалке. Он закурил сигарету, отошел вглубь комнаты, распаковал принесенную еду и выложил ее на стол. На окно консульства он не взглянул ни разу.— Вы его видели нынче утром? — спросил Адиль бей.— Конечно.— Он вам ничего не сказал?— А что он должен был сказать? Кстати о белье, дайте мне, и я отнесу его в прачечную вместе с нашим. Сегодня как раз наш день. Где оно?Дверь из кабинета в спальню была открыта. Около разобранной постели на полу валялась пижама Адиль бея. Соня ее подобрала.— В этом шкафу?— Да… Соня… Я хотел бы спросить вас…— Опять по поводу этой ночи? Я вас не понимаю. Вы придаете значение тому, что вовсе ничего не значит.— Я не об этом человеке.— Тогда о чем же?— Обо мне… Если бы я попросил вас…Он говорил, понизив голос, чтобы в доме напротив не услышали. Соня держала в руках груду белья. Вернулась домой г-жа Колина, и они услышали, как звякнули тарелки.— Скорее, мне пора идти обедать. Это конец. Она уходит. Еще минута — и будет слишком поздно.— Если я вас попрошу как-нибудь вечером… Она не дала ему договорить.— Это все не так просто, — вздохнула она, направляясь к двери.Но она не сказала “нет”. Она не рассердилась, не рассмеялась. Между окнами спальни и первым окном кабинета была глухая стена. Соня догадалась, почему он стоит именно тут, где она должна пройти и где их не увидят из дома напротив, но она не отступила назад!— Соня!Он обнял ее, настолько взволнованный, что даже не решился сразу поцеловать. Он держал ее за плечи. Такие худенькие плечи. И не очень упругое тело. Наклонившись к ее шее, потерся щекой, отбросил волосы и у дивился, сочувствовав, что она поддается объятиям.— Соня…Он коснулся ее губ. Потом прижал ее губы к своим и чуть было не потерял равновесия, так далеко она откинулась назад. Когда она выпрямилась, он остался неподвижным, растерянным. Белье она по-прежнему держала в руке, странно улыбалась и поправляла другой рукой волосы.— Зачем вы надушились? — спросила она.— Это одеколон. Вам не нравится?— Не знаю. Я вам купила копченую рыбу и брынзу. Она уже не стояла под защитой стены без окон и посмотрела в окно на брата и золовку, начинавших обедать.— До скорой встречи.Адиль бей, оставшись один, не чувствовал себя ни счастливым, ни даже веселым. Он открыл принесенные ею покупки, но еда не вызывала аппетита.Он услышал шаги Сони на улице и стал смотреть в окно.Колин мазал черный хлеб маслом, пил чай, громко прихлебывая, а жена что-то быстро говорила, — вероятно, рассказывала о своем первом рабочем дне.Соня вошла к ним в комнату, положила белье в угол, бросила черную шляпку на кровать и села на свое обычное место, спиной к окну.Должно быть, речь шла об Адиль бее, оттого что Колин несколько раз посматривал на консульство, но лицо его не выражало ни малейшего интереса.Отчего же смеялась г-жа Колина? Не улыбалась — смеялась! Над чем? Над тем, что произошло в это утро? И что ее муж записывал в блокнот, вместо того чтобы есть?Вот так сидели они все трое за столом в прохладной комнате, с аппетитом поглощали убогую еду, возле кроватей и умывальника, стоявшего вплотную к книжным полкам. Колин по привычке между бутербродом покуривал сигарету с картонным мундштуком, потом откладывал ее на подоконник.Неужели Соня не обернется? Адиль бей ждал. В какое-то мгновение он понял, что она сейчас обернется.И она действительно обернулась, как бы спрашивая:«Что ж вы не едите?»Это длилось мгновение, потом брат взглянул в окно, потом золовка опять расхохоталась, и Адиль бей закрыл окно.Он чувствовал себя униженным. Совсем ничтожным. Недоверчиво взглянул в зеркало и окончательно расстроился из-за болезненного вида.И тут же написал письмо в Стамбул, заказав невероятное количество брома. Глава 6 В дальнейшем Адиль бей часто возвращался мысленно к тому мгновению, когда Соня обернулась, ища его глазами, а потом опять принялась за еду, в то время как брат и золовка наблюдали за ней, он — совершенно невозмутимо, а она — насмешливо фыркая.Да, на этом кончилась целая эпоха его жизни и началась другая, но он-то этого еще не знал и был недоволен тем, что гроза все медлила.Работать не хотелось. Когда Соня вернулась, он не вышел из спальни, сел на край кровати в надежде, что ей понадобится о чем-нибудь спросить его. Но этого не случилось, и тогда, часа в четыре, он провел гребенкой по волосам и вошел, в кабинет.— Вы спали? — спросила она.— Нет.Он почувствовал сразу же, что все изменилось, но не мог понять, что именно.Соня была в веселом, даже очень веселом настроении. Это веселье не было бурным. Она писала, и на лице ее, как всегда, сохранялось выражение прилежной девочки. Но глаза смеялись, и когда она вскинула голову, он увидел в глубине этих глаз пляшущие золотые искорки.Она улыбалась Адиль бею, и он вернулся в спальню, чтобы справиться со своим лицом.Три-четыре раза возвращался он в кабинет и уходил оттуда, то поглядывая на Сонину тонкую белую шейку в вырезе черного платья, то пытаясь вновь разглядеть золотые искры в глубине глаз.В пять часов она встала, чтобы убрать бумаги. В половине шестого, как всегда, надела шляпку и, уже выходя из кабинета, уверенно и откровенно повернулась к Адиль бею.Она, должно быть, знала, что ее ждет. Он двинулся ей навстречу — пристыженный, на что-то решившийся, несчастный. Ему хотелось взять ее за плечи, отвести на то же место, что утром.— Слушайте, Соня…Она стояла выпрямившись, держа сумочку обеими руками, и казалась еще более тоненькой, совсем девочкой.— Вы действительно этого хотите? Потом добавила тем же тоном, протянув правую руку дверной задвижке:— Ждите меня сегодня вечером. Света не зажигайте.Позже он увидел, как она вернулась домой с пляжа и ужинала с братом и золовкой. Они зажгли лампы и закрыли окна.Адиль бей бродил в темноте по консульству, то присаживался ненадолго, то опять ходил взад-вперед.И Соня пришла. Он услышал ее шаги. Она открыла дверь, а потом, перед тем как закрыть ее, выглянула в коридор. Он видел только светлые пятна — лицо, шею, руки. В доме напротив все еще горел свет. С высокого неба упали, вырвавшись наконец на свободу, первые капли дождя.Адиль бей не сказал ни слова, не пошевелился, а Соня положила сумочку на письменный стол, сняла шляпку, подошла наконец к нему и сказала:— Вот и я!
Сколько же раз приходила она за две недели? Десять, возможно? Адиль бей подстерегал ее, когда она в конце дня готовилась уйти. Она кивала ему в знак согласия все с той же улыбкой или же говорила “нет”.И стоило ей это произнести, как она переставала слушать его просьбу. Нет, и все тут.Девушка приходила, когда становилось совсем темно, уходила, когда брат ее удалялся от окна, где курил перед сном.В первый вечер кто-то постучал в дверь, и они застыли в неподвижности, в темноте, прислушиваясь к уходящим шагам. Позже зазвонил телефон, но Соня не дала снять трубку.Окна в доме напротив распахнулись, несмотря на дождь: г-жа Колина легла спать, а сам Колин в одиночестве наслаждался прохладным воздухом.Как близко они находились, те и другие! Соня была спокойна, так спокойна, что Адиль бей удивился: зачем же она пришла? А он весь дрожал, обнимая ее, снимая с нее черное платье, обнажая почти детское тело, открывшееся ему без кокетства и без страсти.— Почему вы так взволнованны? Он видел ее глаза совсем близко, эти глаза с любопытством смотрели на него и как будто размышляли.— Странный вы человек!Она сказала это, зашнуровывая ботинки, в то время как Адиль бею хотелось прижаться лбом к окну.Теперь, по прошествии трех недель, он затруднился бы ответить: стал он счастливее или, наоборот, несчастнее Соня днем по-прежнему старательно работала и держалась спокойно, как будто между ними ничего и не было.Адиль бей внимательно наблюдал за домом по ту сторону улицы. Колин и его жена тревожили его все больше и больше. Могли ли они не знать? А если Колин знал, почему с таким равнодушием посматривал на консульство?Он пытался говорить Соне “ты”, но из этого ничего не вышло. Держа ее в объятиях, он внезапно испытывал отчаяние.— Что с вами? — спрашивала она, улыбаясь. Что с ним? Он страдал оттого, что она была здесь, принадлежала ему, но добиться настоящей близости не мог.— Вы не любите меня, Соня.— Смотря что значит любить.Она была нежна, иногда даже ласкова. Он почти не выходил из консульства. Зато однажды, в десять часов утра, явилась Неджла Амар и воскликнула:— Так-то вы приходите ко мне в гости!В кабинете было много народу. Адиль бей почувствовал неловкость, взглянул на Соню, а та, придерживая бумаги карандашом, указала глазами на гостью, а потом на дверь спальни.— Вы знаете, что мой муж возвращается на той неделе?— Это вы мне звонили? — спросил он невпопад.— Нет. Но сознайтесь, что я имела право ждать от вас известий.Кто же тогда звонил по телефону, в тот первый вечер? Кто стучал в дверь?— Не знаю, что с вами такое, Адиль, но вы, по-моему, очень изменились.Она сняла шляпу, перчатки, посмотрела в зеркало.— Что вы поделывали с того дня?— Ничего.— Вы меня не поцелуете?По ту сторону закрытой двери Соня принимала посетителей. Персиянка ушла только два часа спустя, видимо недовольная. Они почти поссорились.— Признайтесь, вам что-то обо мне наговорили! — воскликнула она в какую-то минуту.— Клянусь вам…— С кем вы встречались?— Ни с кем.— Однако вас видели в баре.— Я заходил туда один раз.Когда Неджла прошла через кабинет. Соня на нее даже не взглянула. Адиль бей сел на свое место. Секретарша указала ему на человека, сидящего в углу, лицом и одеждой напоминающего пирата.— Он хочет поговорить с вами наедине.— Иди сюда! — сказал консул.— Только когда вы закончите с остальными. Соня, как всегда, записывала.— Твоя очередь.Мужчина многозначительно посмотрел на девушку и пробормотал по-турецки:— Вы думаете, можно говорить? Соня поняла. Она приподнялась, будто ждала распоряжения.— Останьтесь. Ты можешь говорить. Мужчина протянул ему грязные документы, которые вытащил из-за пазухи.— Это твой паспорт?— Нет. Это паспорт того, кто умер. Он велел мне, если с ним случится беда, принести его документы сюда, чтобы дали знать его сестре, она живет в Смирне.Соня поняла, что записывать не надо, и воспользовалась этим, чтобы привести в порядок другие бумаги.— Объясни.Мужчина пошел к двери, открыл ее, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.— Я шестерых переправил в Анатолию, по горным тропам. Когда мы уже почти что были на месте, нас обстреляли и одного из шестерых убили.— Ты многих так переправил?Тот не ответил, забрал свою меховую шапку и, уходя, пробормотал:— Так вы сделаете с бумагами все, что надо? Утро прошло. В кабинете было пусто и грязно. Соня надевала шляпку.— Вы не сердитесь? — спросил Адиль бей.— Из-за чего?— Из-за этой женщины.— Вы иначе и не могли поступить. С вашего разрешения я днем не приду, сегодня визит эскадры.— Хорошо.Разве он мог поцеловать ее, сказать ей что-то нежное, когда она стояла перед ним такая прямая, точно жесткая. Вдобавок он все думал о том человеке, который сейчас ушел из консульства, и злился на Неджлу, оттого что в воздухе пахло ее духами.— До завтра, Адиль бей.— До завтра.
Остаток дня Адиль бей болтался по улицам. В городе был какой-то праздник. На первом же перекрестке ему преградила путь конная милиция.Он пошел другой дорогой. На главной улице стояли зеваки, изо всех окон свисали красные флаги. От дома к дому были протянуты полотнища с какими-то надписями. Над крышами парил чудовищно увеличенный, многометровый портрет Сталина.В тот момент, когда впереди показалась головная часть шествия, конная милиция молча, без единого слова, с плетками в руках, оттеснила толпу, и Адиль бея прижали к какой-то подворотне.Он почти ничего не видел: шли люди, несли флаги, лозунги, знамена с портретом Ленина. Потом появился военный оркестр, а за ним прошествовали моряки, все в белом, с синими воротниками и длинными лентами на бескозырках.Никто не кричал. Никто не разговаривал. Только музыка гремела в тишине. Шествие двинулось дальше, толпа отхлынула. Все зеваки бросились в одном и том же направлении. Адиль бей издалека увидел помост, украшенный красным бархатом, но его опять затолкали, и он оказался на берегу моря.На рейде среди иностранных судов стояли пять военных кораблей. Катера с шумом носились по сверкающей воде. Молодые люди устанавливали на фасаде Дома профсоюзов и клубов гигантские надписи из электрических лампочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15