Что он собирался делать в комнате?
Никто не слышал выстрела, однако же стреляли из револьвера, стреляли в упор, меньше чем в двух метрах от груди убитого. Так утверждают эксперты.
Если бы еще нашли револьвер, можно бы подумать, что Деревянная Нога, который стал неврастеником…
Помощник мэра не раздумывает о подобном и, подсчитывая свои взятки в картах, бормочет, словно отвечая на все вопросы:
– Что вы хотите? Он был оригинал…
Понятно! Но он же погиб! Кто-то убил его! А Фелиси сразу же после похорон выскальзывает из рук полиции, отправляется в Париж и там как ни в чем не бывало, глазеет на витрины, наедается пирожными с кремом, пьет портвейн, а потом разъезжает на метро.
– Интересно, кто теперь будет жить в доме?..
Игроки в карты переговариваются, перескакивая с одного на другое, и до Мегрэ, который не прислушивается, доносится только какое-то бормотание. Он не говорит им, что в доме будет жить Фелиси. Он словно плавает в пространстве… Перед его глазами вырисовываются какие-то картины и тут же стираются. У него едва сохранилось ощущение времени и места…
Фелиси, наверное, уже улеглась и читает в постели. Она не боится оставаться одна в доме, где убили ее хозяина. Эрнест Лапи, брат, который так обижен из-за завещания… Деньги ему не нужны, но он никак не может понять, почему его брат…
– …Построен лучше всех домов в поселке…
Кто это сказал? Наверное, Форрентен?
Мегрэ снова видит натертую до блеска лестницу. О Фелиси могут сказать все, что угодно, но чистота у нее в доме идеальная. Как любила говорить мать Мегрэ, так чисто, что можно есть на полу.
Дверь направо… Комната старика… Дверь налево… Комната Фелиси… Отсюда дверь ведет еще в одну, довольно большую комнату, где свалена ненужная мебель…
Мегрэ хмурится. Это не предчувствие, не какая-то догадка. Он просто смутно ощущает: тут что-то не так…
– Когда там жил молодой человек… – произносит Лепап.
Мегрэ вздрогнул.
– Вы имеете в виду племянника?
– Да… Он жил у дяди с полгода, а то и больше… Примерно год назад… Он, видно, не из очень здоровых… Кажется, врачи рекомендовали ему деревенский воздух, но он часто торчал в Париже.
– Какую комнату он занимал?
– Как раз… Вот это и есть самое забавное…
Лепап ему подмигивает. Форрентен недоволен, видно, управляющий не любит, чтобы рассказывали разные истории о поселке, где он чувствует себя полноправным властелином.
– Это ничего не значит, – протестует он.
– В конце концов, да или нет, но старик и Фелиси… Послушайте, господин комиссар… Вы представляете себе дом… Справа от лестницы только одна комната, спальня Деревянной Ноги… По другую сторону две, но смежные… Так вот, когда приехал молодой человек, дядя уступил ему свою комнату, а сам поселился с другой стороны, иначе говоря, с Фелиси. Он занимал первую, а служанка спала во второй, так что вынуждена была проходить через спальню хозяина.
Форрентен возражает:
– Ну и что с того? Разве лучше было поселить юношу восемнадцати лет рядом с молодой девушкой?
– Я ничего не говорю… Я ничего не говорю… – повторяет Лепап с лукавым видом. – Я ни на что не намекаю… Я только констатирую факт: старик жил рядом с Фелиси, тогда как племянник был отселен по другую сторону площадки… Но происходило ли там что-нибудь…
Мегрэ об этом не думает. Правда, он совсем не питает иллюзий насчет людей пожилого возраста и даже стариков. Впрочем, Жюлю Лапи стукнуло только шестьдесят, и он был еще в соку.
Просто это не соответствует представлению о нем, которое сложилось у комиссара. Ему кажется, что он начинает понимать этого одинокого брюзгу, чью соломенную шляпу он недавно примерял.
И беспокоят его совсем не отношения Деревянной Ноги и Фелиси. Тогда что же? Его тревожит история с комнатами.
И он повторяет, как школьник, который хочет вызубрить урок:
– Племянник слева… Он там один… Дядя справа, потом Фелиси.
Итак, старик устроился в комнате между двумя молодыми людьми. Хотел ли он помешать им встречаться без его ведома? А может быть, не позволить Фелиси шляться по вечерам? Нет, видимо, не в этом дело. Ведь когда племянник уехал, он снова поселил ее одну в комнате по другую сторону площадки.
– Получите…
Мегрэ встает. Нужно идти спать. Ему не терпится дождаться утра, снова отправиться в игрушечный поселок, снова увидеть розовые, освещенные солнцем домики, три комнаты, о которых шла речь. Прежде всего он позвонит в Париж и поручит Жанвье заняться тем молодым человеком, племянником.
До сих пор Мегрэ о нем и не думал. Никто не видел молодого человека в Жанневиле в то утро, когда совершено преступление. Это длинный, худой и нервный парень, от которого ничего особенно хорошего ждать не приходится, но и на убийцу он непохож.
Согласно данным, полученным комиссаром, его мать, сестра Жюля Лапи, вышла замуж за скрипача, который играл в кабачках. Он умер молодым. Чтобы воспитать сына, она поступила кассиршей в магазин тканей на улице Сантье. Два года назад и она умерла.
Через несколько месяцев после ее смерти Лапи взял племянника к себе. Они не поладили. Оно и понятно. Жак Петийон, как и его отец, стал музыкантом, а Деревянная Нога был не из тех людей, которые согласятся, чтобы у них в доме пиликали на скрипке или играли на саксофоне.
В настоящее время, зарабатывая себе на жизнь, Жак Петийон стал саксофонистом в одном из кабачков на улице Пигаль. Он живет на седьмом этаже в меблированных комнатах на улице Лепик.
Мегрэ уснул на перине, в которую он совсем погрузился, а над его головой всю ночь танцевали мыши. Пахло деревней, сеном, а также плесенью. На заре его разбудило мычанье коров, потом у «Золотого перстня» остановился утренний автобус. Мегрэ ощутил приятный запах кофе.
Да, нужно заняться комнатами. Но прежде позвонить Жанвье.
– Алло!.. Алло!.. Улица Лепик… Отель «Уют»… Скоро увидимся, старина…
Потом, тяжело ступая, Мегрэ направляется в Жанневиль, крыши которого словно вынырнули из полей колышущегося овса. Пока комиссар шел, его посетила странная мысль. Уж не потому ли он так спешит, что хочет поскорее увидеть окна «Мыса Горн», чтобы… Да! Ему не терпится увидеть Фелиси. Он уже представляет себе ее на кухне, видит ее острые черты лица, ее крутой, как у козочки, лоб, которым она словно собирается боднуть его. Она, конечно, примет его как можно неприветливей, измерит неописуемым взглядом своих прозрачных глаз.
Значит, он уже соскучился без нее?
Он понимает, он догадывается, он даже уверен, что Деревянной Ноге было так же необходимо общество его близкого врага, как и стакан вина, нацеженный из бочки, как воздух, которым он дышал, как вечерняя партия в карты и вечные споры с партнерами о третьей позиции или о козырях.
Еще издали он заметил Люка, который торчал в конце аллеи. Ночью ему, должно быть, было не жарко. Затем через открытое окно комнаты Фелиси он заметил ее силуэт – она вытряхивала простыни.
ЕГО увидели. ЕГО узнали. Вероятно, теперь уже мысленно готовят прием, который сейчас ему будет оказан.
Он невольно улыбнулся: а Фелиси-то здесь!

Глава третья
Тайны записной книжки

– Алло!.. Это вы, шеф?.. Говорит Жанвье…
Неприятный день! Чувствуется приближение грозы, но не только поэтому лицо Мегрэ порой чуть заметно покрывается потом, а пальцы дрожат от нетерпения. Он смутно вспоминает о том, как в детстве его охватывала тревога, когда он попадал туда, куда ходить не следовало, прекрасно понимая, что ему там не место.
– Где ты сейчас, старина?
– На улице Блан-Манто… Звоню из маленькой часовой мастерской… Наш парень сидит напротив один, в паршивеньком бистро… У него такой вид, словно он кого-то или чего-то ждет… Он только что выпил рюмку спиртного…
Молчание. Мегрэ прекрасно знает, что скажет сейчас инспектор.
– А не лучше ли, шеф, вам самому приехать сюда?..
Он намекает на это с самого утра, но Мегрэ не соглашается.
– Продолжай следить! Позвони, как только будет что-нибудь новенькое….
Комиссар уже начинает думать, не ошибся ли он, так ли нужно вести это расследование. Однако он никак не может решиться уйти отсюда, что-то его удерживает, он сам не смог бы сказать что.
А и впрямь, какое странное дело! К счастью, журналистов убийство Деревянной Ноги не интересует. А комиссар уже, по крайней мере, раз двадцать бормотал про себя:
– Однако же старика-то убили!
И все-таки преступление как будто отошло для него на задний план. Он то и дело невольно начинал думать о другом. А это другое – Фелиси!
Хозяин «Золотого перстня» одолжил ему старый велосипед, на котором Мегрэ похож на дрессированного медведя. Зато теперь он может, когда ему заблагорассудится, ездить из Оржеваля в Жанневиль и обратно.
Погода снова стоит прекрасная. Невозможно представить себе этот мирок без весеннего солнца, без цветов, растущих на клумбах и вдоль невысоких каменных стен, без рантье, работающих в своих садиках и лениво поворачивающих голову вслед Мегрэ или бригадиру Люка, которого комиссар оставил при себе в Жанневиле.
Люка хоть и молчит, но тоже находит это дело довольно странным. Ему надоело шагать взад и вперед возле «Мыса Горн».
Что ему, в конечном счете, поручено? Сторожить Фелиси? Все окна в доме открыты. Видно, как служанка ходит из комнаты в комнату. Утром она как ни в чем не бывало отправилась в лавку за покупками. Она знает, что бригадир следует за ней по пятам. Что они боятся, как бы она снова не сбежала?
Люка все время думает об этом, но не решается высказать свое мнение Мегрэ. Он с трудом сдерживается, курит трубку за трубкой, а иногда от нечего делать подбрасывает камешки носком сапога.
Однако с утра расследование пришлось повести в другом направлении. Сначала раздался телефонный звонок с улицы Лепик. Мегрэ ожидал его на террасе «Золотого перстня», возле лаврового деревца, посаженного в зеленую кадку.
У комиссара здесь уже есть свои привычки. Они появляются у него повсюду, куда бы он ни попал. Есть договоренность с почтовой служащей: она кричит ему в окно, когда его вызывает в Париж.
– Это вы, шеф?.. Говорит Жанвье… Я звоню из кафе на углу улицы Лепик…
Мегрэ представляет себе улицу, идущую под гору, тележки торговцев зеленью, хозяек в шлепанцах, разноцветную толпу, кишащую на площади Бланш между двумя лавочками – дверь отеля «Уют», где ему довелось когда-то вести расследование.
– Жак Петийон вернулся в шесть утра, изнемогая от усталости, и прямо в одежде свалился на кровать. Я пошел в «Пеликан», кабачок, где он работает. Там его всю ночь не было. Что мне делать дальше?
– Оставайся и жди… Когда он выйдет, последи за ним…
А что, если племянник Жоля Лапи не такой невинный, как кажется? Может быть, вместо того, чтобы прилипнуть к Фелиси, комиссару следовало серьезно заняться этим молодым человеком? Так, вероятно, думает Жанвье. Он намекает на это, когда во второй раз звонит по телефону.
– Алло!.. Это я, Жанвье… Петийон только что вошел в табачную лавочку на улице Фонтен… Он бледен как полотно… Все время нервничает, что-то его беспокоит… По дороге беспрестанно оглядывался, думая, что за ним следят, но меня как будто не заметил.
Итак, Жак Петийон поспал только несколько часов и снова пустился в путь. В табачной лавочке на улице Фонтен бывают главным образом разные подозрительные типы.
– Что он делает?
– Ни с кем не разговаривает… Глаз не сводит с двери… Словно кого-то ждет…
– Продолжай…
В перерыве между звонками Мегрэ собрал кое-какие сведения о племяннике старого Лапи. Почему он не может заинтересоваться этим парнем, который хочет стать большим виртуозом, а пока ради заработка играет на саксофоне в каком-то кабачке на Монмартре?
Петийону временами приходилось нелегко. Случалось по ночам грузить овощи на центральном рынке. Ему не всегда удавалось поесть досыта. Не раз он бывал вынужден даже закладывать в ломбард свой саксофон.
– Вам не кажется странным, шеф, что он провел всю ночь где-то на улице и даже не показался в «Пеликане»? Посмотрели бы вы на него… Я очень бы хотел, чтобы вы на него посмотрели… Чувствуется, что его что-то гнетет, что он чего-то боится… Быть может, если бы вы приехали сюда…
Но Мегрэ по-прежнему отвечает:
– Продолжай!
А пока комиссар, оседлав велосипед, снует взад и вперед между террасой «Золотого перстня», где он ожидает новых телефонных звонков, и розовым домиком, где хлопочет Фелиси.
Он входит, бродит по комнатам, как у себя дома. Она притворяется, что ей до него нет дела, занимается хозяйством, готовит себе еду, утром ходила к Мелани Шошуа за продуктами.
Иногда она смотрит комиссару в глаза, но по ее взгляду невозможно угадать, что она чувствует.
Ее-то Мегрэ хотелось бы припугнуть. С самого начала она слишком уж в себе уверена. Держится так, конечно, неспроста, и комиссар ожидает минуты, когда и она, в свою очередь, струхнет.
– Но старика-то ведь все-таки убили!
О ней, только о Фелиси думает Мегрэ. Он хочет вырвать у нее тайну. Он побродил по саду. Пять или шесть раз спускался в погреб выпить стаканчик розового вина – это уже тоже вошло у него в привычку. Ему удалось сделать открытие. Разгребая вилами кучу перегноя, сваленного у изгороди, он обнаружил там ликерную, рюмку, точь-в-точь такую, какую увидел в первый день на столе в беседке. Он показал ее Фелиси.
– Вам остается только обнаружить отпечатки пальцев, – сказала она презрительно, нисколько не смутившись.
Когда он поднялся в спальню, Фелиси осталась внизу. Сначала он тщательно обыскал комнату Жюля Лапи, потом прошел через площадку и, очутившись в спальне Фелиси, принялся выдвигать ящики. Она, конечно, слышала его шаги над головой. Интересно, она испугалась?
По-прежнему стояла прекрасная погода, в окно врывались струи благоухающего воздуха и пение птиц.
И тут, в глубине шкафа, где в беспорядке лежали чулки и белье Фелиси, комиссар нашел записную книжку. Не зря Деревянная Нога прозвал свою служанку Какаду. Даже белье она выбирала кричащих тонов, ярко-розовое, едко-зеленое, кружева хоть и не настоящие, но зато шириною в ладонь, прошивки…
Зная, что ее это взбесит, Мегрэ спустился вниз, уселся в кухне и стал перелистывать страницы записной книжки, датированные прошлым годом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14