более длинный и извилистый путь логоса оказался прежде всего безопаснее. А ведь в Междуречье, центре тогдашней мировой цивилизации, вплоть до завоевательных походов Кира, достижения «рацио» были ничтожны в сравнении с достигнутыми уже возможностями магии…
И если сейчас моги, не признающие никаких запретов, инсценируют самые сложные, многоступенчатые заморочки, то за этим скрывается высокоточная техника защиты. В отличие от практик и отдельных приемов, правила ТБ не «патентуются», а сразу доводятся до сведения всех могуществ; более того, тут же проверяется их усвоение. Ученики и стажеры шлифуют ТБ неустанно, при каждом занятии, иначе им никогда не стать могами. «Сначала экран, потом допуск» – гласит популярное изречение, которое я не раз слышал не только у василеостровцев, но и от охтинских, сосновополянских, воронежских могов. Это и понятно, если учесть, что и короткая история могуществ тоже имеет свои печальные страницы. Лагута, Теодорис, Граф, Лама-цзы – вечная память основателям первого в мире василеостровского могущества…
Не менее печальна участь впавших в неможество; каково тому, кто стал немогом, когда уже был могом, – никто не может понять.
Одним словом, чтобы дать толчок, вскрыть связанные чары, достаточно обычной дерзости Основного Состояния, обычного бесстрашия «я могу» (конечно же, недоступного немогам), но чтобы отводить от себя возвратку и вновь пускать ее в дело, чтобы устранить побочные эффекты, чтобы руководить кораблекрушением, оставаясь внутри девятибалльного шторма, нужно воистину быть мастером своего дела, воистину могом.
Кстати, инсценированная заморочка имеет как бы несколько зон. Самая плотная, центральная зона, или «кольцо», внутри которого никакой самоотчет невозможен, в ней буквально теряют голову; в кольце мог и держит замороченных немогов или периодически проводит их через кольцо. Ближайшая внешняя от кольца зона называется «гальюн» – находящиеся в этой зоне испытывают сильнейшие галлюцинации («гальюнчики»), полную дискоординацию движений и физическую слабость, очень часто с головными болями и рвотой. Это самая узкая зона, примерно 1,5-2 м. Извне вход в гальюн свободен, а выскакивающий в эту зону из кольца как бы отшвыривается обратно. То есть возвратка здесь как бы имеет постоянное направление (без сюрпризов, как выражаются василеостровцы); так что могу находиться здесь проще всего с точки зрения ТБ (но Зильбер по большей части стоял в кольце). Потом идет еще какая-то зона, видимо, трудно различимая – ибо я так и не добился ее характеристик, – а потом, в радиусе десяти метров от центра, довольно широким кольцом 15-30 м идет «связка», которую я бы определил как «зону повышенной странности». В связке резко возрастает вероятность странностей, обычно в легкой форме и с весьма индивидуальными вариациями. Скажем, никто из посетителей ресторана (а почти все они попали в связку) не бросился вызывать милицию; только один попытался разнять дерущихся; в основном смотрели «как зачарованные» (разумеется, союз «как» здесь не нужен), были косвенными участниками заморочки. Визги и крики стихли уже через три минуты, и создалось впечатление, словно зрители пришли смотреть фильм или пьесу. Сходство вполне понятное, учитывая, что действие происходило «в рамке», в кольце, которое Зильбер, правда, слегка перемещал – но старался не мешать зрителям, т.е.все-таки «держался в рамках».
Мне тоже «досталось» от повышенной странности – я вдруг обнаружил, что пью шампанское из стакана Зильбера, неторопливо, по глоточку, любуясь классной инсценировкой. Вообще говоря, это было, конечно, фамильярностью, т.е. типом поведения, который в отношении могов едва ли может кому-то прийти в голову – ну примерно как увидев льва, вышедшего на тебя из зарослей, мало кто первым делом испытает желание подергать его за хвост.
Кстати, если мог ведет заморочку из связки, то возвратка, хотя и получается не такой плотной, «жесткой», как в кольце, преподносит зато больше всего сюрпризов, поэтому, согласно ТБ, из связки нельзя вести «разомкнутые» заморочки; или должен в этом случае страховать второй мог.
А закончил Зильбер так:
– Ну все, ребята, а теперь мир. Побаловались и хватит.
Измочаленные драчуны стояли, переминаясь с ноги на ногу. Один из них попытался еще что-то сказать, вроде «кала…», но тут же прикусил язык. Пожимая плечами, пострадавшие стали подавать друг другу руки. Это почему-то не удовлетворило Зильбера.
– Ну нет, так не пойдет. В бананово-лимонном Сингапуре так не принято. Невежливо просто получается. Вы должны подойти вот к этому уважаемому балыку и подуть ему на лысину. А то он вас не простит. Кажется, он очень злопамятный.
После ряда неловких движений, открываний и закрываний рта процедура была проделана, после чего Зильбер обошел всех четверых, дружелюбно потрепал их по щекам и пошел к столику.
Компания, не говоря ни слова и не взглянув на девиц, вышли из зала, делая вид, что ничего особенного не случилось; остальные присутствующие тоже усиленно делали вид. Женщины о чем-то некоторое время совещались, затем одна из них встала и решительно подошла к нашему столику.
– Меня зовут Лена, – сказала она, обращаясь к Зильберу. – Я вами восхищена. Я…
Но дальше Лена сбилась и замолчала.
Последовала долгая пауза, примерно минуту – Зильбер вопросительно смотрел на Лену, потом неожиданно отодвинул стул и сказал: «Присаживайся».
Предпочтения могов всегда казались мне загадочными.
Taken: , 1Сон мога
Когда Васиштха ушел от Лагуты, он вдруг обнаружил, что забыл передать важное известие, для которого, собственно, и приходил: завтра, в пять часов, сбор у Рама в котельной. А было уже поздно.
И Лагута спохватился, что не спросил, во сколько завтра встреча. Так и лег спать. Ему приснилось, как он плывет на лодочке по широкой спокойной реке, и вдоль берегов растет высокий бамбук. Это была река Янцзы. Он плыл долго, наслаждаясь речной прохладой, и уже у самого устья, где река впадает в море, ему встретился парусник. Под парусами плыл Васиштха. Когда суденышко поравнялось с лодкой, Васиштха сказал: «Завтра, у Рама». И показал раскрытую ладонь.
Лагута вовремя пришел в котельную.
– Понравилось ли тебе путешествие по Янцзы? – спросил он у Васиштхи. Но Васиштха видел другой сон: он шел с паломниками в Палестину. Ночью паломники сидели у костра, и мимо в полутьме проходил караван. Верблюды вступали в полосу света и исчезали во тьме. В одном из караванщиков Васиштха вдруг узнал Лагуту и успел сказать ему о предстоящей встрече и даже показать открытую ладонь – дескать, в пять, – и вереница верблюдов потянулась дальше.
История эта может показаться красивой легендой. Она и в самом деле стилистически обработана, но вовсе не является легендой; вместо нее можно было бы привести десятки других случаев коммуникации во сне, притом коммуникации задуманной и осуществленной.
Дело в том, что сон (правда, не всякий) может рассматриваться как особо заостренное, очищенное состояние приема, СП. Как и человек, находящийся в СП, настроен на рецептивность, на вслушивание в избранные голоса мира, так и сон есть прослушивание (просматривание) того, что не отключилось при засыпании, т.е. восприятие слабых импульсов, которые в бодрствующем, заполненном гулом бытия существовании просто не слышны. Отключение сильных импульсов и приводит ко сну.
Разберем технику «направленного сна», используя историю с Васиштхой и Лагутой. Перед Васиштхой стояла технически сложная задача – передать во сне информацию. Допустим, что было соблюдено необходимое предварительное условие, именно: адресат тоже поставил себе направленную задачу – получить информацию. Васиштха приступает к делу. Он начинает отключать импульсы. Сначала внешнюю сенсорику – зрение (закрывает глаза), слух (можно несколько метафорически сказать – «закрывает уши») и т.д. Затем начинается вещь потруднее: отключение внутренней сенсорики – т.е. избавление от всех источников внутреннего психического напряжения, от забот. Для этого уже необходим навык контролирующего сознания – достигаемая в СП способность обозревать внутренний строй души, сигнализацию. Васиштха гасит свечки одну за другой, погружая храм во тьму ночи. Но тут есть одна важная особенность. Дело в том, что после отключения некоторой части внутренней сенсорики, определенной квоты, безразлично, какой именно, засыпание наступает с неизбежностью. Обычно процесс угашения и носит стихийный характер – как только импульсация уменьшилась до определенной величины, до величины альфа-ритма, человек и засыпает, при этом оставшаяся случайная выборка неотключенных импульсов как раз и задает материал сновидениям.
Сновидение – это выбор из выборки. Но Васиштху не устраивает «лишь бы что», поскольку импульс достаточно слаб; для гарантированной передачи его в сновидение необходимо как можно тщательнее очистить поле сознания; как бы принять по реестру все имеющиеся источники тревоги, все что «дает о себе знать» и последовательно выключить, устранить из возможного участия в сновидении. Поэтому, после отключения внешней сенсорики и самых заметных внутренних импульсов, он «ставит распорку», которая предохраняла бы от неминуемого падения в сон. Это может быть даже легкий болевой заряд, боль, сконцентрированная до порога ощутимости. «Распорка» не дает захлопнуться крышке, пока продолжается чистка.
Наконец, когда тщательно выслеженная импульсация отключена, мог последним движением выбивает распорку (т.е. сбрасывает боль) и мгновенно погружается в сон.
Включен (в идеале) только один сторожевой пост СП, в данном случае – заказ передать информацию.
Вспомним, кстати, что гипноз является разновидностью сна – гипнотический сон отличается от обычного прежде всего глубиной, то есть количеством «обесточенных центров» (и не удивительно, ибо человек устроен так, что отключение извне дается легче, чем «самоотключение»), остается, в сущности, единственная ниточка, может быть, канатик, который в медицине называется раппорт. Потягивая за этот канатик, гипнотизер двигает сомнамбулу, а тот и действует – как во сне.
Самый интересный вопрос, конечно, – каким образом они «встретились», Васиштха и Лагута? Как это вообще происходит? Я не раз пытался выспросить могов о механизме направленного сна, но вразумительного ответа не получил; моги не любят теоретизировать. Жаргонный ответ звучал примерно так: «Надо распознать нужное поле <сознания> на встречном и дать сброс в боковой канал, а программу вспышки предварительно записать. Но нельзя идти вслед, на попутку – будет только картинка без передачи». Эта информация, полученная от Зильбера, была самой членораздельной. Васиштха, например, секунду подумав, сказал: «Э, нет. Ты лог, ты и объясняй. Я не мастер переводить на любовь с итальянского». Фимоид был еще лаконичнее и сказал только: «Кю».
Я и попробую объяснить, раз уж взялся за эти записки. Начать можно было бы с самых общих слов о близости родственных душ. Но ясно, что некоторые состояния – совместной тревоги, совместной догадки, общей тайны и, особенно, взаимной влюбленности могут быть переданы без слов. Происходит вдруг некий обмен, вспышка невербальной коммуникации – и все становится ясно. Мы поняли друг друга – так можно назвать эти мало изученные в психологии состояния. Поэты иногда оказываются проницательнее психологов – взять хотя бы вот эти строки Петра Вегина:
Я тебя не видел долго,
Я пришел к тебе во сне.
Не застал тебя я дома –
Ты во сне ушла ко мне.
В самом деле – взять курс на встречное движение в волнах альфа-ритма – еще не самое сложное. Куда сложнее – не разминуться в пути.
В любой нормальной психике возникают сверхслабые импульсы избирательного реагирования. Но у немога усилителем их может быть только любовь или смертельная опасность, только тогда можно угадать желание женщины или единственный выход, да и то такое усиление бывает парализовано нетерпением или страхом. Моги, в практику которых входит отработка состояния приема, поступают иначе – они убирают помехи, шум, создаваемый более сильными или более непосредственными витальными потребностями, ну и в первую очередь, конечно же, – общий «шум» работающего сознания. Нечего и говорить, что кроме того мог избавлен от обычного состояния всех немогов – неуверенности, от «вредной привычки» сопровождать всякий импульс контр-импульсом, результатом чего оказывается ничтожный к.п.д.
И тогда сознание само устремляется по каналу избирательного реагирования слабому потоку, еще до всяких слов соединяющему Я и Ты. Во сне Лагуты поток был и в самом деле рекой, и она текла туда (а для этого достаточно быть уверенным, что она течет туда), так что могу оставалось только неспешно вести свою лодку. В отличие от канатика-раппорта это была тончайшая серебристая нить, которую не то что тянуть, но и разглядеть не мог бы никто, кроме мога, кроме двух настроенных в унисон сознаний, кроме могущества равных.
А у Васиштхи канал был визуализирован иначе – как караван, вереница верблюдов, но и разная символика не помешала им узнать друг друга.
Впрочем, еще Фрейд понимал, что самые причудливые по материалу сновидения могут обладать одним содержанием, но зато он не понимал, что идентичный материал («раскраска») может нести разное содержание…
Кстати, можно добиться как раз идентификации материала («сюжета»), но тогда все сведется к общей картинке, как выразился Зильбер, «расплывется»; совместных грез умеют добиваться и наркоманы – правда, с помощью словесных уточнений.
Могам же необходимо было обменяться разным содержанием; как я понимаю, ту самую мерцающую лампочку заботы, которую намеренно не отключили, – в нужный момент надо перевести на режим «вспышки», осуществить своевременный «выброс задания» из плавного течения сна, после чего само сновидение идет по затухающей и меркнет. Физиологический ритм сна избавился от частицы произвольности и продолжается уже сам по себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15