– Это из-за моего братика. Со мной пусть он строит из себя кого угодно, но я не могу терпеть, чтобы он обижал моих родных.
– Но как же все произошло?
– Где же официант? – спросила Люлю, крутясь на стуле. – Официантов в «Дом» никогда не дозовешься. Нас обслуживает вон тот маленький брюнет?
– Да, – подтвердила Риретта. – А знаете ли вы, что я ему нравлюсь?
– Вот как! Отлично, но остерегайтесь смотрительницы в туалете, он все время торчит у нее. Он ухаживает за ней, но, по-моему, это лишь предлог, чтобы наблюдать за дамами, которые заходят в кабинки; когда они выходят, он смотрит им прямо в глаза, чтобы вогнать их в краску. Кстати, я вас покину на минутку, мне надо пойти позвонить Пьеру, представляю, как он удивится! Если увидите официанта, закажите мне кофе со сливками; я скоро вернусь и все вам расскажу.
Она встала, прошла несколько шагов и вновь вернулась к Риретте.
– Я ужасно счастлива, Риретта, дорогая моя.
– Милая Люлю, – растрогалась Риретта, беря ее за руки.
Высвободившись, Люлю легкой походкой пересекла террасу.
Риретта смотрела на ее удаляющуюся фигурку. «Я ни за что не подумала бы, что она на это способна. Как она радуется, – думала слегка шокированная Риретта, – что ей удалось бросить мужа. Если бы она слушалась меня, все случилось бы гораздо раньше. Но как бы там ни было, все это благодаря мне, в сущности, я сильно влияю на нее».
Через несколько минут Люлю вернулась.
– Пьер проглотил язык от удивления, – сказала она. – Он хотел узнать подробности, но я совсем скоро все ему расскажу, я ведь обедаю с ним. Он сказал, что мы, может быть, сможем уехать завтра вечером.
– Как я за вас рада, Люлю, – сказала Риретта. – Ну, рассказывайте скорее. Вы все решили этой ночью?
– Знаете, я ничего не решала, – скромно возразила Люлю, – все получилось само собой. – Она нервно постучала по столику. – Гарсон, гарсон! Этот официант совсем меня замучил, я хочу кофе со сливками.
Риретта была шокирована: на месте Люлю и в столь серьезных обстоятельствах ей было бы не до кофе со сливками. Люлю, конечно, очень мила, но удивительно, что порой она легкомысленна, как птичка.
– Если бы вы видели рожу Анри! – фыркнула от смеха Люлю.
– Меня беспокоит, что скажет ваша мать, – серьезно сказала Риретта.
– Моя мать? Она будет сча-стли-ва,– с уверенным видом сказала Люлю. – Он был груб с ней, знаете, она им сыта по горло. Всегда упрекал ее за то, что я дурно воспитана, что я такая и сякая, и сразу видно, что воспитание у меня плебейское. Знаете, отчасти я ушла от него и из-за мамы.
– Но что же случилось?
– Что? Он дал пощечину Роберу.
– Значит, Робер был у вас?
– Да, проходил мимо и зашел утром, мама хочет отдать его в ученики Гемпезу. Кажется, я вам об этом говорила. Короче, он пришел, когда мы завтракали, и Анри дал ему пощечину.
– За что? – спросила Риретта с легким раздражением. Она терпеть не могла манеру Люлю бессвязно рассказывать истории.
– Они о чем-то поспорили, – сказала Люлю неопределенно, – а малыш ему не уступил. Он его не испугался. «Старый дурак», – бросил он ему прямо в лицо. Потому что Анри, естественно, назвал его грубияном, он только и твердит об этом; я со смеху помирала. Тут Анри встал, мы завтракали в студии, и дал Роберу пощечину, за это я бы убила Анри своими руками!
– И вы ушли?
– Ушла, – удивилась Люлю, – куда?
– Я думала, что именно в этот момент вы и ушли. Послушайте, милая моя Люлю, расскажите мне все по порядку, а то я ничего не понимаю. Скажите, – прибавила она, что-то заподозрив, – вы в самом деле ушли от него?
– Ну да, я целый час толкую вам об этом.
– Ладно. Итак, Анри ударил Робера. А дальше?
– Дальше, – сказала Люлю, – я заперла его на балконе, это было очень смешно! Он был еще в пижаме, стучал по стеклу, но боялся разбить его, потому что скупой, как вошь. Я бы на его месте все перебила, даже если б и порезалась до крови. Затем притащились Тексье. И тогда он стал улыбаться мне через дверь, стараясь все выдать за шутку.
Прошел официант; Люлю схватила его за руку:
– Гарсон, ну куда вы пропали? Не затруднит ли вас подать мне кофе со сливками?
Риретта чувствовала себя неловко и заговорщицки, едва заметно улыбнулась официанту, но тот остался серьезно-мрачным и услужливо поклонился, исполненный укоризны. Риретта немного злилась на Люлю: та никогда не умела взять с подчиненными нужный тон, то вела себя слишком фамильярно, то держалась чересчур требовательно и сухо.
Люлю засмеялась.
– Мне смешно, потому что вспомнила Анри в пижаме на балконе, он дрожал от холода. Знаете, как я его там заперла? Он стоял в глубине комнаты, Робер плакал, а он читал ему нотации. Я вышла на балкон и крикнула: «Смотри-ка, Анри, такси сбило цветочницу». Он подошел и стал рядом со мной: он обожает цветочницу, потому что она швейцарка, и еще ему кажется, что она влюблена в него. «Где? где?» – спрашивал он. Я тихонечко отодвинулась, вошла в комнату и закрыла дверь. И крикнула ему через стекло: «Будешь знать, как издеваться над моим братом». Больше часа я продержала его на балконе, он смотрел на нас вытаращенными глазами, посинев от злости. Я показывала ему язык и кормила Робера конфетами; потом принесла в студию свои вещи и стала одеваться прямо перед Робером, потому что знала, что Анри этого не выносит: Робер целовал мне руки и шею, как настоящий маленький мужчина, просто прелесть; мы вели себя так, будто Анри вообще нет на свете. Из-за этого я даже умыться забыла.
– А Анри торчал за стеклом. Просто умора, – громко рассмеялась Риретта.
Люлю перестала смеяться.
– Боюсь, как бы он не простудился, – серьезно сказала она, – когда человек в ярости, ему все нипочем. – И, снова повеселев, продолжала: – Он нам грозил кулаками и все время что-то говорил, но я не разобрала и половины. Потом Робер ушел, и тут же позвонили Тексье; я их впустила. Когда Анри увидел их, он расплылся в улыбке, раскланивался с ними на балконе, а я им сказала: «Взгляните на моего мужа, сокровище мое, правда, он похож на рыбку в аквариуме?» Тексье поздоровались с ним через стекло, они были слегка озадачены, но они умеют себя держать.
– Я словно вижу все это, – рассмеялась Риретта. – Ха-ха! Ваш муж на балконе, а Тексье – в студии! – Она повторяла несколько раз: «Ваш муж на балконе, а Тексье – в студии…» Ей хотелось найти смешные и выразительные слова, чтобы описать сцену Люлю, она считала, что у Люлю нет чувства юмора. Но слова не нашлись.
– Я открыла балконную дверь, – сказала Люлю, – и вошел Анри. Он поцеловал меня перед Тексье и назвал маленькой плутовкой. «Маленькая плутовка, – повторил он, – надумала подшутить надо мной». Я улыбалась, Тексье расплылись в вежливой улыбке, все улыбались. Но когда Тексье ушли, он меня ударил кулаком по уху. Тогда я схватила щетку и огрела его по лицу: разбила ему губы.
– Бедняжка Люлю, – ласково сказала Риретта.
Но Люлю жестом отвергла всякое сочувствие. Она держалась прямо, с воинственным видом тряся каштановыми кудряшками, глаза ее метали молнии.
– И вот тут мы и объяснились: я вытерла ему губы салфеткой и сказала, что он мне надоел, что я его больше не люблю и ухожу. Он расплакался и сказал, что покончит с собой. Но на меня это уже не действует: вы помните, Риретта, в прошлом году эти его басни о Рейнской области, он каждый день пел все ту же песенку, что, мол, скоро начнется война. Люлю, меня мобилизуют, и я погибну на фронте, ты будешь жалеть обо мне, тебя замучает совесть за все те горести, что ты мне причинила. «Успокойся, – ответила я, – ты импотент и тебя не призовут». Потом я успокоила его, потому что он сказал, будто запрет меня на ключ в студии, и поклялась ему, что уйду не раньше, чем через месяц. После этого он ушел к себе в кабинет, у него были красные глаза и пластырь на губе – хорош красавчик. Ну а я немного прибралась, поставила разогревать чечевицу на плиту и собрала чемодан. И на кухонном столике оставила ему записку.
– Что же вы ему написали?
– Я написала так, – гордо сказала Люлю, – «Чечевица стоит на плите. Поешь и выключи газ. В холодильнике ветчина. С меня довольно, я ухожу. Прощай!»
Они рассмеялись так громко, что на них оглядывались прохожие. Риретта подумала, что они, должно быть, представляли очаровательное зрелище, и пожалела, что они не сидят на террасе кафе «Вьель» или «Кафе де ля Пе». Перестав смеяться, они замолчали, и Риретта вдруг поняла, что им больше нечего сказать друг другу. Она была немного разочарована.
– Мне надо бежать, – сказала Люлю, вставая, – в двенадцать у меня встреча с Пьером. Что же мне делать с чемоданом?
– Оставьте его мне, – предложила Риретта, – я отдам его на хранение смотрительнице туалета. И когда я вас снова увижу?
– Я зайду к вам в два часа, мне нужно сделать с вами кучу покупок: я не взяла и половины своих вещей, надо, чтобы Пьер дал мне денег.
Люлю ушла, а Риретта подозвала официанта. Она чувствовала какую-то тяжесть и грусть за обеих. Официант подбежал, Риретта давно уже заметила, что он всегда спешил подойти, когда она звала его.
– С вас пять франков, – сказал он. И немного сухо добавил: – Вам было так весело вдвоем, ваш смех был слышен внизу.
Люлю его обидела, с досадой подумала Риретта. И сказала, покраснев:
– Моя подруга сегодня с утра слегка нервничает.
– Она очаровательна, – с чувством возразил официант. – Благодарю вас, мадемуазель.
Он опустил в карман шесть франков и удалился. Риретта несколько удивилась, но пробило полдень, и она подумала о том, как Анри возвращается домой и находит записку Люлю, и на мгновение ее охватил прилив нежности.
– Я хотела бы, чтобы вы принесли все это завтра днем в отель «Театральный», улица Вандам, – сказала Люлю кассирше с видом важной дамы. Она повернулась к подруге:
– Вот и все, Риретта, никаких хлопот.
– На чье имя? – спросила кассирша.
– Мадам Люсьена Криспен.
Люлю перекинула пальто через руку и помчалась вниз; она сбежала по главной лестнице универмага «Самаритен». Риретта, стараясь не отстать, несколько раз чуть не упала, так как не смотрела под ноги, – она не отрывала глаз от танцующей перед ней голубой и канареечно-желтой тоненькой фигурки. «У нее и вправду непристойное тело…» Всякий раз, когда Риретта смотрела на Люлю со спины или в профиль, она поражалась непристойности ее форм, но никак не могла уяснить себе почему; такое создавалось впечатление. «Люлю, гибкая и тонкая, но есть в ней что-то неприличное, хотя я не понимаю что. Наверное, потому, что она всегда старается носить вещи в обтяжку. Она говорит, что стыдится своего зада, и носит юбки, которые вызывающе облегают ягодицы. Зад у нее маленький, это верно, меньше, гораздо меньше, чем у меня, но он больше бросается в глаза. Он круглый под тонкой талией, но хорошо наполняет юбку, можно подумать, что его нарочно в нее вложили; и потом, он такой вертлявый».
Люлю обернулась, и они улыбнулись друг другу. Риретта думала о нескромном теле своей подруги с каким-то смешанным чувством осуждения и нежности: эти маленькие торчащие груди, гладкая, немного смуглая кожа – если коснуться ее, наверняка покажется, что она резиновая, – эти узкие бедра, высокое дерзкое тело с тонкими конечностями. «Тело негритянки, – думала Риретта, – она похожа на негритянку, танцующую румбу». Зеркало возле входной двери отразило ее пышные формы. «Я более спортивная, – подумала Риретта, беря Люлю под руку, – она выглядит более эффектно, когда мы в вечерних платьях, но в обнаженном виде я наверняка буду смотреться лучше».
Они с минуту молчали, затем Люлю сказала:
– Пьер был так мил. И вы тоже очень милы, Риретта, я очень благодарна вам обоим.
Она выговорила это с принужденным видом, но Риретта не обратила никакого внимания: Люлю никогда не умела благодарить, она была слишком застенчивой.
– Мне все это надоело, – сказала вдруг Люлю, – хотя мне и необходимо купить бюстгальтер.
– Здесь? – спросила Риретта. Они как раз проходили мимо бельевого магазина.
– Нет. Но я вспомнила об этом, когда его увидела. За бюстгальтерами я пойду к Фишеру.
– На бульвар Монпарнас?! – воскликнула Риретта. – Будьте осторожны, Люлю, – посоветовала она серьезно, – вам не стоит часто бывать на бульваре Монпарнас, особенно в это время. Мы можем встретить Анри, что было бы ужасно неприятно.
– Анри? – спросила Люлю, пожав плечами. – Да нет, почему же?
Негодование красной краской залило щеки и лоб Риретты.
– Вы не меняетесь, милая моя Люлю, если вам что-то не по душе, вы это отрицаете – просто и ясно. Вы хотите пойти к Фишеру и уверяете меня, что Анри по бульвару Монпарнас не ходит. Вы отлично знаете, что он всегда проходит там в шесть часов, это его путь. Ведь вы сами мне говорили: он поднимается по улице Ренн и ждет автобуса на углу бульвара Распай.
– Во-первых, сейчас только пять, – возразила Люлю,– а во-вторых, он, наверно, не пошел на службу: после того, что я ему написала, он должен был лечь спать.
– Но, Люлю, – сказала вдруг Риретта, – есть другой Фишер, как вам известно, рядом с Опера, на улице дю Катр-Септамбр.
– Да, – согласилась Люлю как-то вяло, – но туда идти надо.
– Ах! Вы мне нравитесь, моя крошка! Надо идти! Да ведь это в двух шагах, гораздо ближе, чем Монпарнас.
– Мне не нравится их товар.
Риретта с насмешкой подумала, что во всех магазинах Фишера продается одно и то же. Но у Люлю бывали приступы непонятного упрямства; Анри явно был именно тем человеком, с кем ей меньше всего хотелось бы сейчас встретиться, но, казалось, она нарочно стремилась попасться ему под ноги.
– Ну что ж, – снисходительно сказала она, – пойдемте на Монпарнас, впрочем, Анри такой высокий, что мы заметим его раньше, чем он нас.
– Ну и что из того, если он нам встретится? – спросила Люлю. – Встретимся, и все тут. Он нас не съест.
Люлю настояла, чтобы идти до Монпарнаса пешком, сказала, что ей нужно подышать свежим воздухом. Они прошли по улице де Сень, затем по улице Одеон и улице де Вожирар. Риретта расхваливала Пьера и доказывала Люлю, как безупречно он вел себя в этом деле.
– Как я люблю Париж, как я буду скучать по нему!
– Молчите, Люлю. Когда я думаю, что вам выпало счастье поехать в Ниццу, я не понимаю сожалений о Париже.
1 2 3 4 5