По привычке причмокивает губами, совсем как ученик первого
класса, а ему уже за пятьдесят... Черт, как незаметно бегут годы! Кажется,
совсем недавно закончили с Юрком юридический факультет, и вот оба уже в
чинах, у самого - лысина, а у Юрка от забот побелела голова Но голос у
него не изменился. Такой же бодрый и густой. Девушки, бывало, влюблялись в
него по телефону....
- Ты меня слышишь, Юрко? - спросил Козюренко, потому что показалось,
что тот молчал чуть не минуту.
- Конечно.
- Свяжись с облпотребсоюзом. Надо, чтобы оттуда послали в Желеховскую
заготконтору на должность убитого Пруся хорошего человека. Да, правильно,
начальником цеха по переработке овощей. В этой заготконторе, как я
понимаю, есть комбинаторы и сукины сыны, а желательно было бы, чтобы они
этого нового человека приняли, как своего... Я хотел бы с этим человеком
поговорить перед тем, как он приедет в Желехов. И еще... ужинать буду у
тебя, если организуешь сегодня репродукцию этой проклятой картины...
- Как тебе не стыдно, - даже захлебнулась мембрана. - Это же шедевр
мировой живописи!
- И этот шедевр может исчезнуть, если я не буду иметь репродукцию.
- Можешь считать, что она уже у тебя.
- Ты уверен?
- Я знал, что она тебе понадобится. Директор картинной галереи уже
привез ее.
- Ну, дружище, ты меня растрогал. Нужны также данные о деятельности
партизанского отряда Войтюка.
- В котором был Прусь?
- А ты, вижу, в курсе...
- К нам такие криминалисты приезжают не каждый день. Сейчас я пошлю
кого-нибудь из ребят в архив.
- Тогда, возможно, тебе придется угощать меня сегодня еще и обедом...
- С радостью. Сейчас позвоню Нине...
- Не надо, зачем ей лишние хлопоты?
- Э-э, голубчик, мне же потом достанется - почему не предупредил...
Положив трубку, Роман Панасович придвинул к себе дело Пруся. Уже
просматривал его, но должен знать все досконально.
С маленького фото на него смотрел человек с лохматыми бровями и
мясистым носом. Смотрел так сурово и подозрительно, что Козюренко
показалось - улыбка никогда не касалась его губ. Этот мрачный человек
родился в тринадцатом году в небольшом селе под Львовом. Родители его -
крестьяне, и сам он тоже жил в селе.
С сорок третьего года - в партизанском отряде. После войны все время
в Желехове, в заготконторе. Только сначала он был обыкновенным рабочим,
потом мастером и, наконец, начальником цеха. Что ж, рост закономерный.
Прусь заочно окончил техникум пищевой промышленности. Был он человеком не
очень-то и грамотным, судя по нескольким ошибкам в автобиографии, но,
конечно, дело свое знал, ибо в райпотребсоюзе отзывались о нем как о
специалисте хорошо, не раз премировали и объявляли благодарности. Жил
скромно. Дом, правда, построил большой, с мансардой. Но он был почти пуст.
В трех нижних комнатах стояли почерневшие от времени стол, стулья,
дешевенький шкаф и продавленный диван. Только в мансарде, где Прусь жил,
весь пол закрывал красивый ковер, а над широкой тахтой, застланной
пушистым гуцульским покрывалом, нависал импортный торшер. На сберкнижке
лежало всего триста рублей. И денег у убитого не нашли. Прусь жаловался
сотрудникам, что задолжал, строя дом, и вынужден считать копейки. Но люди
видели, как он навеселе приезжал из Львова на такси. Высаживался, правда,
где-нибудь на безлюдных улицах. Да разве можно что-нибудь скрыть от
любопытных глаз желеховцев?
В дверь постучали, и Козюренко оторвался от бумаг.
- Пришел Якубовский, - доложил дежурный по райотделу.
- Пусть войдет.
Якубовский чем-то походил на Пруся, и в то же время был совсем не
похож на него "Такой же мрачный и подозрительный, - подумал Роман
Панасович. - Не даст никому спуску, особенно соседу, построившему себе дом
лучше, чем у него".
- Я - следователь, - отрекомендовался Козюренко и подвинул
Якубовскому стул. - Надеюсь, догадываетесь, почему пришлось побеспокоить
вас?
Якубовский посмотрел исподлобья и еле заметно шевельнул губами.
- Знаю, - ответим хмуро. - Ищете убийцу Пруся.
- И питаем надежду, что вы поможете нам.
- Извините, пан начальник, я ничего не знал и не знаю.
- Ну зачем же так категорично? - засмеялся Роман Панасович. - Вы
приобрели дом на Корчеватской улице четыре года назад?
- Да.
- До этого знали Пруся?
- Нет.
- Итак, вы знакомы четыре года. Этого достаточно, чтобы изучить друг
друга, а может, и подружиться, как и надлежит добрым соседям. Как вы
думаете?
- Да, достаточно, - утвердительно кивнул Якубовский.
- Вы были в хороших отношениях с покойным?
- Что нам делить?
- И не ссорились?
- Иногда, по-соседски... С кем не бывает? Курица перебежит или
что-нибудь еще...
- Правда, разве можно из-за курицы убить человека? - Роман Панасович
заметил, как шевельнулись брови у Якубовского. Но тот ответил твердо:
- Конечно, нельзя.
- И все же вы хватались за топор? - спросил Козюренко ровным тоном. -
Почему?
Якубовский не поднимал глаз.
- Это, прошу пана начальника извинить, так уж случилось, не
отказываюсь. Я был крайне раздражен и только погрозил Прусю.
- Но все же грозили ему. Вот и люди слышали... Есть свидетельство...
- У нас люди все слышат! - зло сверкнул глазами Якубовский.
- А разве это плохо?
Якубовский вдруг повернулся к Козюренко всем телом. Положил узловатые
руки на стол, будто хотел опрокинуть его на Романа Панасовича. С нажимом
сказал:
- Я знаю, вы заподозрили меня. Но не убивал. Твердо говорю: не
убивал!
- А мы вас ни в чем не обвиняем. Кстати, где вы были ночью с
восемнадцатого на девятнадцатое мая?
- Где же я могу быть? Дома. Раньше со старухой в кино ходили, а после
ее смерти я даже телевизор не включаю.
- В котором часу легли спать?
- Как всегда, в десять.
- Во двор выходили?
- Да.
- И ничего подозрительного на соседней усадьбе не заметили? У Пруся
еще горел свет?
- В верхней комнате.
- А Прусь не выходил на балкон или в сад?
- Нет. Правда, мне показалось... Но, может, я и ошибся...
- Что вам показалось?
- Сперва увидел какую-то тень у крыльца, Вроде бы кто-то мелькнул
там. Я подошел - за смородиной никого. Но было уже темно, плохо видно, да
и к Прусю никто не ходил.
- Вообще никто не ходил? Или просто вы не видели?
- Извините, я уже на пенсии, и жена год как померла, так приходится
по хозяйству крутиться. Все время во дворе - увидел бы. Иногда кто-нибудь
из заготконторы заглянет - вот и все гости.
- А с кем Прусь вернулся домой вечером восемнадцатого мая?
- Один.
- Но ведь вы видели тень возле крыльца. Окно в мансарде в то время
светилось?
- Я подумал, что Прусь мог выйти, не выключив свет.
- Вы были у Пруся дома до обыска? Знаете расположение комнат?
И снова брови Якубовского дрогнули.
- На первых порах бывал... Но потом... - махнул он рукой.
- Когда в последний раз заходили к Прусю?
- Уже и позабыл. Может, года два...
- Что ж, товарищ Якубовский, мне хотелось бы побывать в вашей
усадьбе. Если не возражаете, конечно.
- Заходите.
- Можно сейчас?
Якубовский поднялся.
- Почему нельзя? Пошли.
Усадьба Якубовского, огороженная невысоким заборчиком, понравилась
Козюренко. Он постоял на дорожке, ведущей к калитке, взошел на крыльцо.
Окна мансарды Пруся отсюда не увидел. Спустился в сад. Из-под яблонь было
видно и мансардное окно, и крыльцо соседнего дома. Якубовский мог
незаметно, прячась за кустами смородины, подойти к самому забору и
перелезть через него - не забор, а одно название...
Но почему он должен подозревать Якубовского?
Козюренко попрощался с хозяином и вернулся в райотдел.

"ПЕЧЕНОЕ ЯБЛОКО"
Козюренко сидел за столом заместителя начальника райотдела, пил
невкусный и несладкий растворимый кофе и задумчиво рисовал на листе бумаги
чертиков. Они у него получались удрученные, худые и несчастные. Заметив,
что один из чертей чем-то похож на Якубовского, Роман Панасович скомкал
бумагу и с отвращением выбросил в корзинку. Вынул чистый лист, написал:
"Якубовский" - и поставил с обеих сторон по вопросительному знаку. Перешел
на диван, прилег, подложив под бок подушку. Это помогло сосредоточиться.
Еще раз освежил в памяти все детали - не допустил ли он где-то ошибку?
Труп Пруся увидел рабочий заготконторы, которого привез на
Корчеватскую на мотоцикле его товарищ. Это произошло около девяти утра во
вторник девятнадцатого мая. В восемь Прусь должен быть на работе, но не
явился, а без него не могли открыть подсобное помещение цеха. Входная
дверь дома Пруся была закрыта, но не заперта. Рабочий позвал Пруся и, не
услышав ответа, вошел в дом. Труп лежал в кухне у крышки над лазом в
погреб. Видно, убийца выбрал удобную позицию - за кухонной дверью: Прусь,
вылезая из подвала, непременно должен был повернуться к нему спиной.
В том, что Прусь достал из тайника картину и выносил ее из погреба, у
Козюренко не было сомнения: падая, убитый зацепил свернутым полотном
крышку над люком в полу - на ней остались следы краски и ворсинки,
идентичные найденным в тайнике. Итак, убийца точно знал, за чем Прусь
спустился в подвал, и ждал его с топором. Потом он тщательно обыскал
погреб - об этом свидетельствовали чуть сдвинутые со своих мест вещи.
Убийца старался не оставлять следов, но все же несколько раз ошибся.
Наконец, он нашел тайник и открыл его, вероятно, ножом. Ничего не увидев в
нем, инсценировал ограбление: вывернул у Пруся карманы, снял часы, забрал
деньги (в тот день Прусь получил зарплату, вряд ли успел много потратить)
и исчез.
Убийство произошло, как установила экспертиза, между одиннадцатью и
двенадцатью часами ночи. Перед этим Прусь распил с кем-то бутылку вина: на
журнальном столике возле тахты стояли два стакана - один пустой, в другом
было немного вина. На этом стакане еще во время первого обыска работники
милиции обнаружили отпечатки пальцев. Настораживало то, что человек,
убивший Пруся и шаривший потом в погребе, почти не оставил там следов, не
было и отпечатков пальцев - очевидно, действовал в перчатках. И вдруг
такой недосмотр. Хотя его могло что-то испугать, и у него уже не было
времени, чтобы подняться в мансарду и обтереть стакан.
Следы на стакане оставил не Якубовский. Вообще у него с Прусем были
не такие отношения, чтобы по-приятельски распивать в мансарде портвейн. Но
ведь гость Пруся мог уйти, не заперев дверь, и Якубовский воспользовался
этим. Только навряд ли он полез бы в погреб и искал тайник, а тем более -
картины...
Тут могли быть десятки вариантов, версий, ходов, и Козюренко не ломал
над ними голову. Считал, что прежде всего его задача - найти человека,
пившего в тот вечер с Прусем портвейн, а также человека, которого заметила
дежурная заготконторы и с которым Прусь обедал в чайной.
А может, это одно и то же лицо?
Начальник райотдела доложил Козюренко, что среди тех, кто жил в
гостинице "Красная звезда", дежурная не опознала "печеного яблока".
Восемнадцатого вечером из гостиницы выписались трое: двое львовян и один
житель Ковеля. Несколько часов назад спецпочта доставила их фотографии, и
теперь участковый уполномоченный вместе с работником областного управления
внутренних дел старшим лейтенантом Владовым, которого выделили в помощь
Козюренко, разыскивали тетку Марусю - вахтера заготконторы, которая
отдежурила свою смену и куда-то ушла.
Роман Панасович, пересев к столу, начал перелистывать материалы о
партизанском отряде, в котором воевал Прусь.
Отряд был небольшой, и масштабы его деятельности не очень впечатляли.
Положение отряда осложняло то, что приходилось отбиваться и от
гитлеровских карательных частей, и от местных бандеровцев. Партизаны все
время маневрировали, иногда перебазировались в карпатские леса, где
отсиживались в особенно опасные зимние месяцы.
Организовал отряд и руководил им односельчанин Пруся - бывший
председатель сельсовета Войтюк. Он погиб во время нападения на
гитлеровский обоз. Пока партизаны нагружали возы, к гитлеровцам подоспело
подкрепление. Завязался бой, Войтюк с группой бойцов задерживал врага,
чтобы дать возможность партизанским подводам отъехать как можно дальше.
Потом партизаны разделились на группы и стали отходить к базе. Войтюк на
сборный пункт уже не вернулся. Последним, кто его видел, был Прусь. В
архиве сохранилось свидетельство Пруся: гитлеровцы подстрелили его коня, и
он начал разгружать подводу, чтобы спрятать ящики. В это время на него
наткнулись Войтюк с Ивасютой - бойцом их отряда. Командир уже был ранен и
приказал отступать: враги были совсем близко.
Партизаны перебежали поляну, гитлеровцы убили Ивасюту, а Войтюк был
еще раз ранен. Однако Прусь не оставил его, нес на плечах почти полтора
десятка километров, но, к сожалению, спасти командира не удалось: Войтюк
умер у него на руках, и Прусь сам похоронил его.
Рассказ был настолько правдоподобен, что никто в нем не усомнился.
Новый командир отряда представил Пруся к награде, и после освобождения
Львова тот получил медаль "За отвагу".
Роман Панасович заварил себе еще полстакана кофе. Представил, как все
это могло произойти на самом деле. Поставив на подводу ящики с ценными
трофеями, Прусь погнал коня не к месту сбора партизанского отряда, а
хорошо знакомыми ему лесными дорогами в свое село. Козюренко проверял по
карте: село в восемнадцати километрах от дороги, где отряд напал на
гитлеровский обоз. Оставил трофеи у родных или знакомых, а может, просто
спрятал где-нибудь и уже потом двинулся на базу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11