И именно тогда я обнаружил, что давно ненавижу этого
директора стекольной фирмы. Но предо мною был уже не крупнейший
капиталист, а самый обыкновенный каппа. Я извлек из вазы букет зимних роз
и, протянув его Гэру, сказал:
- Пожар потушен, но ваша супруга, вероятно, переволновалась. Возьмите
эти цветы и отправляйтесь домой.
- Спасибо...
Гэр пожал мне руку. Затем он вдруг самодовольно ухмыльнулся и
произнес шепотом:
- Ведь этот соседний дом принадлежит мне. И теперь я получу страховую
премию.
Эта ухмылка... Я и сейчас помню эту ухмылку Гэра, которого я тогда не
мог ни презирать, ни ненавидеть.

10
- Что с тобой сегодня? - спросил я студента Раппа. - Что тебя так
угнетает?
Это было на другой день после пожара. Мы сидели у меня в гостиной. Я
курил сигарету, а Рапп с растерянным видом, закинув ногу на ногу и опустив
голову так, что не видно было его сгнившего клюва, глядел на пол.
- Так что же с тобой, Рапп?
Рапп наконец поднял голову.
- Да нет, пустяки, ничего особенного, - печально отозвался он
гнусавым голосом. - Стою я это сегодня у окна и так, между прочим, говорю
тихонько: "Ого, вот уж и росянки-мухоловки расцвели..." И что вы думаете,
сестра моя вдруг разъярилась и на меня набросилась: "Это что же, мол, ты
меня мухоловкой считаешь?" И пошла меня пилить. Тут же к ней
присоединилась и мать, которая ее всегда поддерживает.
- Позволь, но какое отношение цветущие мухоловки имеют к твоей
сестре?
- Она, наверное, решила, будто я намекаю на то, что она все время
гоняется за самцами. Ну, в ссору вмешалась тетка - она вечно не в ладах с
матерью. Скандал разгорелся ужасный. Услыхал нас вечно пьяный отец и
принялся лупить всех без разбора. В довершении всего мой младший братишка,
воспользовавшись суматохой, стащил у матери кошелек с деньгами и удрал...
не то в кино, не то еще куда-то. А я... Я уже...
Рапп закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. Само собой разумеется,
что мне стало жаль его. Само собой разумеется и то, что я тут же вспомнил,
как презирает систему семейных отношений поэт Токк. Я похлопал Раппа по
плечу и стал по мере своих сил и возможностей утешать его.
- Это случается в каждой семье, - сказал я. - Не стоит так
расстраиваться.
- Если бы... Если бы хоть клюв был цел...
- Ну, тут уж ничего не поделаешь. Послушай, а не пойти ли нам к
Токку, а?
- Господин Токк меня презирает. Я ведь не способен, как он, навсегда
порвать с семьей.
- Тогда пойдем к Крабаку.
После концерта, о котором я упоминал, мы с Крабаком подружились,
поэтом у я мог отважиться повести Раппа в дом этого великого музыканта.
Крабак жил гораздо роскошнее, чем, скажем, Токк, хотя, конечно, не так
роскошно, как капиталист Гэр. В его комнате, битком набитой всевозможными
безделушками - терракотовыми статуэтками и персидской керамикой, -
помещался турецкий диван, и сам Крабак обычно восседал на этом диване под
собственным портретом, играя со своими детишками. Но на этот раз он был
почему-то один. Он сидел с мрачным видом, скрестив на груди руки. Пол у
его ног был усыпан клочьями бумаги. Рапп вместе с поэтом Токком
неоднократно, должно быть, встречался с Крабаком, но сейчас увидев, что
Крабак не в духе, перетрусил и, отвесив ему робкий поклон, молча присел в
углу.
- Что с тобой, Крабак? - осведомился я, едва успев поздороваться.
- Ты еще спрашиваешь! - отозвался великий музыкант. - Как тебе
нравится этот кретин критик? Объявил, что моя лирика никуда не годится по
сравнению с лирикой Токка!
- Но ведь ты же музыкант...
- Погоди. Это еще можно вытерпеть. Но ведь этот негодяй, кроме того,
утверждает, что по сравнению с Рокком я ничто, меня нельзя даже назвать
музыкантом!
Рокк - это музыкант, которого постоянно сравнивают с Крабаком. К
сожалению, он не состоял членом клуба сверхчеловеков, и я не имел случая с
ним побеседовать. Но его характерную физиономию со вздернутым клювом я
хорошо знал по фотографиям в газетах.
- Рокк, конечно, тоже гений, - сказал я. - Но его произведениям не
хватает современной страстности, которая льется через край в твоей музыке.
- Ты действительно так думаешь?
- Да, именно так.
Крабак вдруг вскочил на ноги и, схватив одну из танаградских
статуэток, с размаху швырнул ее на пол. Перепуганный Рапп взвизгнул и
бросился было наутек, но Крабак жестом предложил нам успокоиться, а затем
холодно сказал:
- Ты думаешь так потому, что, как и всякая посредственность, не
обладаешь слухом. А я - я боюсь Рокка.
- Ты? Не скромничай, пожалуйста!
- Да кто же скромничает? С какой стати мне скромничать? Я корчу из
себя скромника перед вами не больше, чем перед критиками! Я - Крабак,
гений! В этом смысле Рокк мне не страшен.
- Чего же ты тогда боишься?
- Чего-то неизвестного... Может быть, звезды, под которой родился
Рокк.
- Что-то я тебя не понимаю.
- Попробую сказать иначе, чтобы было понятнее. Рокк не воспринимает
моего влияния. А я всегда незаметно для себя оказываюсь под влиянием
Рокка.
- Твоя восприимчивость...
- Ах, оставь, пожалуйста. При чем тут здесь восприимчивость? Рокк
работает спокойно и уверенно. Он всегда занимается вещами, с которыми
может справиться один. А я вот не таков. Я неизменно пребываю в состоянии
раздражения и растерянности. Возможно, с точки зрения Рокка, расстояние
между нами не составляет и шага. Я же считаю, что нас разделяют десятки
миль.
- Но ваша "Героическая симфония", маэстро!.. - робко проговорил Рапп.
- Замолчи! - Узкие глаза Раппа сузились еще больше, и он с
отвращением поглядел на студента. - Что ты понимаешь? Ты и тебе подобные!
Я знаю Рокка лучше, чем все эти собаки, которые лижут ему ноги!
- Ну хорошо, хорошо. Успокойся.
- Если бы я мог успокоиться... Я только и мечтаю об этом... Кто-то
неведомый поставил на моем пути этого Рокка, чтобы глумиться надо мною,
Крабаком. Философ Магг хорошо понимает все это. Да-да, понимает, хотя
только и делает, что листает растрепанные фолианты пол своим семицветным
фонарем...
- Как так?
- Прочитай его последнюю книгу - "Слово идиота".
Крабак подал, вернее, швырнул мне книгу. Затем он вновь скрестил на
груди руки и грубо сказал:
- До свидания.
И снова мы с окончательно приунывшим Раппом оказались на улице. Как
всегда, улица была полна народу, в тени буковых аллей тянулись ряды
всевозможных лавок и магазинов. Некоторое время мы шли молча. Неожиданно
нам повстречался длинноволосый поэт Токк. Завидев нас, он остановился,
вытащил из сумки на животе носовой платок и принялся вытирать пот со лба.
- Давно мы с вами не виделись, - сказал он. - А я вот иду к Крабаку.
У него я тоже давно не был...
Мне не хотелось, чтобы между этими двумя деятелями искусства возникла
ссора, и я намеками объяснил Токку, что Крабак сейчас немного не в себе.
- Вот как? - сказал Токк. - Ну что же, визит придется отложить. Да
ведь Крабак - неврастеник... Кстати, я тоже в последнее время мучаюсь от
бессонницы.
- Может быть, прогуляешься с нами?
- Нет, лучше не надо... Ай?
Токк вдруг судорожно вцепился в мою руку. Он весь, с ног до головы,
покрылся холодным потом.
- Что с тобой?
- Что с вами?
- Мне показалось, что из окна той машины высунулась зеленая
обезьяна...
Обеспокоенный, я посоветовал Токку на всякий случай показаться
доктору Чакку. Но как я ни настаивал, он и слушать не хотел об этом. Ни с
того ни с сего он стал подозрительно к нам приглядываться и в конце концов
заявил:
- Я никогда не был анархистом. Запомните это и никогда не
забывайте... А теперь прощайте. И простите, пожалуйста, не нужен мне ваш
доктор Чакк...
Мы стояли в растерянности и смотрели в спину удалявшемуся Токку.
Мы... Впрочем, нет, не мы, а я один. Студент Рапп вдруг очутился на
середине улицы. Он стоял нагнувшись и через широко расставленные ноги
разглядывал беспрерывный поток автомобилей и прохожих. Решив, что и этот
каппа свихнулся, я поспешил выпрямить его.
- Что еще за шутки? Что ты делаешь?
Рапп, протирая глаза, ответил неожиданно спокойно:
- Ничего особенного. Просто так гадко стало на душе, что я решил
посмотреть, как выглядит мир вверх ногами. Оказывается, все то же самое.

11
Вот некоторые выдержки из книги философа Магга "Слово идиота ":
Идиот убежден, что все, кроме него, идиоты.
Наша любовь к природе объясняется, между прочим, и тем, что природа
не испытывает к нам ни ненависти, ни зависти.
Самый мудрый образ жизни заключается в том, чтобы, презирая нравы и
обычаи своего времени, тем не менее ни в коем случае их не нарушать.
Больше всего нам хочется гордится тем, чего у нас нет.
Никто не возражает против того, чтобы разрушить идолов. В то же время
никто не возражает против того, чтобы самому стать идолом. Однако спокойно
пребывать на пьедестале могут только удостоенные особой милостью богов -
идиоты, преступники, герои. (Это место Крабак отчеркнул ногтем).
Вероятно, все идеи, необходимые для нашей жизни, были высказаны еще
три тысячи лет назад. Нам остается, пожалуй, только добавить нового огня.
Наша особенность состоит в постоянном преодолении собственного
сознания.
Если счастье немыслимо без боли, а мир немыслим без разочарования,
то?..
Защищать себя труднее, нежели защищать постороннего. Сомневающийся да
обратит взгляд на адвоката.
Гордыня, сластолюбие, сомнение - вот три причины всех пороков,
известные по опыту последних трех тысяч лет. Вероятно, и всех добродетелей
тоже.
Обуздание физических потребностей вовсе не обязательно приводят к
миру. Чтобы обрести мир, мы должны обуздать и свои духовные потребности.
(Здесь Крабак тоже оставил след своего ногтя).
Мы, каппы, менее счастливы, чем люди. Люди не так развиты, как каппы.
(Читая это, я не мог сдержать улыбку).
Свершить - значит мочь, а мочь - значит свершить. В конечном итоге
наша жизнь не в состоянии вырваться из этого порочного круга. Другими
словами, в ней нет никакой логики.
Став слабоумным, Бодлер выразил свое мировоззрение одним только
словом, и слово это было - "женщина". Но для самоуважения ему не следовало
так говорить. Он слишком полагался на свой гений, гений поэта, который
обеспечивал ему существование. И потому он забыл другое слово. Слово
"желудок". (Здесь тоже остался след ногтя Крабака).
Полагаясь во всем на разум, мы неизбежно придем к отрицанию
собственного существования. То обстоятельство, что Вольтер, обожествивший
разум, был счастлив в своей жизни, лишний раз доказывает отсталость людей
по сравнению с каппами.

12
Однажды, в довольно прохладный день, когда мне наскучило читать
"Слово идиота", я отправился к философу Маггу. На углу какого-то
пустынного переулка я неожиданно увидел тощего, как комар, каппу,
стоявшего, лениво прислонившись к стене. Ошибки быть не могло, это был тот
самый каппа, который когда-то украл у меня автоматическую ручку.
"Попался!" - подумал я и немедленно подозвал проходившего мимо громадного
полицейского.
- Задержите, пожалуйста, вон того каппу, - сказал я. - Около месяца
назад он украл мою автоматическую ручку.
Полицейский поднял дубинку (в этой стране полицейские вместо сабель
имеют при себе дубинки из тиса) и окликнул вора: "Эй ты, поди-ка сюда!" Я
ожидал, что вор кинется бежать. Ничего подобного. Он очень спокойно
направился к полицейскому. Мало того, скрестив на груди руки, он как-то
надменно глядел нам в лицо. Это, впрочем, нисколько не рассердило
полицейского, который извлек из сумки на животе записную книжку и тут же
приступил к допросу:
- Имя?
- Грук.
- Чем занимаешься?
- До недавнего времени был почтальоном.
- Отлично. Вот этот человек утверждает, что ты украл у него
автоматическую ручку.
- Да, это было около месяца назад.
- Для чего?
- Дал ее поиграть моему маленькому ребенку.
Полицейский вперил в Грука острый взгляд:
- И что же этот ребенок?
- Неделю назад умер.
- Свидетельство о смерти при тебе?
Тощий каппа вытащил из сумки на животе лист бумаги и протянул
полицейскому. Тот пробежал его глазами, улыбнулся и, похлопав Грука по
плечу, сказал:
Все в порядке. Прости за беспокойство.
Совершенно ошеломленный, я уставился на полицейского. Тощий каппа,
что-то бурча себе под нос, удалился. Придя наконец в себя, я спросил:
- Почему вы его отпустили?
- Он невиновен, - ответил полицейский.
- Но ведь он украл мою ручку...
- Украл, чтобы дать поиграть своему ребенку, а ребенок умер. Если в
чем-либо сомневаетесь, прочтите статью номер одна тысяча двести
восемьдесят пять уголовного кодекса.
Полицейский повернулся ко мне спиной и быстро зашагал прочь. Что мне
оставалось делать? Я отправился к Маггу, твердя про себя: "Статья тысяча
двести восемьдесят пять уголовного кодекса".
Философ Магг любил гостей. В тот день в его полутемной комнате
собрались судья Бэпп, доктор Чакк и директор стекольной фирмы Гэр. Все они
курили, и дым от их сигар поднимался к семицветному фонарю. Самой большой
удачей для меня было то, что явился судья Бэпп. Едва успев сесть, я
обратился к нему, но вместо вопроса о статье тысяча двести восемьдесят
пять задал другой вопрос:
- Тысяча извинений, господин Бэпп. Скажите, наказывают ли
преступников в вашей стране?
Бэпп не спеша выпустил дым от сигары с золотым ободком и со скучающим
видом ответил:
- Разумеется, наказывают. Практикуется даже смертная казнь.
- Дело в том, что месяц назад...
1 2 3 4 5 6 7