— А у вас ночью был ордер?— У нас срочность была, — хмыкнул Листровой.— А кто вам сказал, что у меня ее нет? Кто сказал — пусть бросит в меня камень.Листровой опять почесал щеку. Резонно…— Вы, конечно, на машине?— Конечно.— Ну, поехали. Я, признаться, сам еще и не был там, только по бумажкам…— Странные бумажки, — начал раскручивать его Бероев, когда они уже вышли из кабинета и потопали, обгоняя расходящихся по домам сотрудников, по коридорам и лестницам управления. — И главное, чем дальше, тем страннее, правда, Павел Дементьевич?— Я молчу, — сказал Листровой.— Да-да. Я говорю. Три вопиющих противоречия, не считая более мелких. Я просто-таки поражен вашим самообладанием, говорю совершенно серьезно. Вы, наверное, об эти противоречия еще с утра или, по крайней мере, с середины дня лбом бьетесь — и еще не спятили. Я бы, наверное, спятил… особенно если б меня начальство подгоняло, как вас, и орало: папа приехал! папа приехал!Листровой недоверчиво покосился на товарища Бероева. Можно было подумать, он под столом в кабинете Листрового весь день сидел… без звания. Бероев невозмутимо шагал рядом, глядя вперед. Кабинет мой на прослушке, что ли?! Или просто у аса интуиция такая многопудовая?— Первое: Симагин не мог находиться одновременно и в квартире, где было совершено убийство, и на другом конце города, где он якобы зарезал писателя. Но если бы не предсмертная записка писателя, вы никогда бы не соотнесли убийство и Симагина, значит, не взломали бы квартиру Симагина, не нашли бы расписания уроков и не поспешили на квартиру, где было совершено убийство. Второе: факт насилия, учиненного в этой квартире над девочкой, очевиден, и практически столь же очевидно то, что Симагин его не совершал. Но совершить его, кроме Симагина, было некому. И третье: Симагин никак не мог из изолятора звонить своей женщине. Но, очевидно, он ей звонил, поскольку, кроме него, никто — ведь не ваши же следователи? — не мог предупредить ее о том, что к ней придут, что надо отвечать честно и так далее. Верно?— Верно, — вынужден был ответить Листровой. Как ухватывает, скотина, с невольным восхищением подумал он, как формулирует! Песня!Они уселись на заднее сиденье «Волги», друг с другом рядышком, аки голубки. Листровой успел поймать изумленные взгляды двух своих сослуживцев, как раз выходящих из подъезда. Небось, решили, что — все. отпрыгался Листровой, подумал Листровой с внутренней ухмылкой. А вот хрен вам. На задание еду. Государственной важности.— К Площади Мужества, Коля… — сказал Бероев своему шоферу.— Яволь, — ответил тот, и «Волга» покатила.— Какие же можно сделать отсюда выводы? Выводов можно сделать три. По крайней мере. Таких расплывчатых кустовых выводов, каждый из которых может сам дать, в свою очередь, несколько версий… Во-первых, Симагиных несколько. Функционирует двойник или двойники, и тот Симагин, который настоящий Симагин, который сейчас зализывает травмы, полученные при сопротивлении задержанию, — и Бероев испытующе огрел Листрового неожиданно тяжелым взглядом; тот едва сумел сохранить отсутствующий вид, — это самый незначительный из Симагиных, сданный своими старшими коллегами вам в качестве козла отпущения. Второй вывод: Симагина кто-то самым тщательным образом подставил, навел вас на него. Но, чтобы так филигранно и, я бы сказал, необъяснимо с научной точки зрения организовать подобную подставу, организатор должен быть поистине дьяволом во плоти. И третье…Он замолчал, с несколько деланным вниманием разглядывая пробку при въезде на Литейный мост. Внимательно слушавший Листровой с досадой покосился на Бероева. До первых двух он и сам уже додумался и отступил, поняв всю неподъемность отработки этих версий находящимися в его распоряжении средствами, да еще в пожарном порядке; третьей версии у него не родилось.— И третье? — наконец не выдержал он, когда «Волга» уже катила мимо Военно-медицинской.— Третье… — задумчиво проговорил Бероев. — Это то, что преступник Симагин сам является дьяволом во плоти. И его возможности неизвестно на сколько превышают возможности обычного человека.Листровой разочарованно расслабился и отвернулся к окошку. «Волга» с трудом продиралась сквозь потоки машин, юлящие по узеньким проспектам сикось-накось, как Бог на душу положит. То на тротуар приходилось выезжать, распугивая и доводя до окончательного остервенения людей, устало мечущихся по магазинам после успешного завершения рабочего дня, то скакать по рельсам, безбожно подрезая и так еле плетущиеся, дергающиеся на метр-два вперед и снова тормозящие переполненные гробы трамваев… Только ходили вверх-вниз широкие лопатки молчаливого шофера Коли, обтянутые тугой, пропотевшей под мышками футболкой. Улицы города на Неве, колыбели, блин, трех революций, были рассчитаны на вдесятеро меньший объем перевозок.Третья версия оказалась бредом. Не бывает таких возможностей, чтобы вылезти с пятого этажа по гладкой стене никем не замеченным, сбегать за полгорода убить осквернителя и порушителя семейного очага, потом по стене же вернуться, убить девочку и, мирно помывшись и отутюжившись, дождаться милиции. Специально, чтоб по морде получить?Минуту спустя Листровой заколебался. Уж что-что, а бредить офицер КГБ не стал бы. Просто он что-то знает — то, чего не знает Листровой. И от того, каким должно быть это знание — чтобы товарищ Бероев мог ляпнуть такое, — Листрового пробрала дрожь.Он покосился на Бероева. Бероев сделал вид, что не почувствовал взгляда, смотрел вперед: А ведь он склоняется к третьей версии, обжигающе накатило на Листрового понимание. Не знаю, почему и зачем, ничего не знаю и ведать не ведаю вовсе, что там за очередного дьявола они опять выдумали в своих застенках… но явно товарищ Бероев без звания намерен выстругать из Симагина злодея, наделенного какими-то там фантастическими способностями. Он и на квартиру к нему для этого едет сейчас. Вот это да. Это во что же я влип? Это куда же меня вмазали? Это что же, я сейчас косвенным… да и не очень-то косвенным! — образом способствую тому, что из нормального придурошного интеллигентишки будут делать, скажем, супершпиона?А из бабы его — кого сделают? Ох, женщина Ася!.. Это тебе не в свой необозримый духовный мир вслушиваться: ожила совсем или еще не совсем? еще люблю или уже не люблю?— Павел Дементьевич, — просительно сказал Бероев, — расскажите мне, если можно и если есть что, о своих личных, неформальных впечатлениях о Симагине и этой его… подруге. То, что в протокол не помещается.Ну как в воду глядел. Подруга-то зачем тебе, товарищ без звания?— А вы сами не хотите с ними встретиться?— С женщиной не хочу. Может быть, захочу потом, но сейчас не хочу. А с Симагиным хочу, но чуть позже. Дело в том, что он меня знает, или, по крайней мере, вспомнит. А это мне пока не нужно.Ах вот какие пироги с котятами. Коллеги, что ли? В разведшколе ЦРУ, понимаете ли, вместе обучались, а потом судьба развела.— Вряд ли я смогу многое добавить к тому, что вы, вероятно, и так прочли между строк протокола, товарищ Бероев, — сказал он с невиданным для себя красноречием. Бероев даже покосился чуть иронично: опять Саади… — Обыкновенные блаженные.— И Симагин? — цепко спросил Бероев.— В меньшей степени… — пробурчал Листровой. Он лихорадочно пытался продумать, как разговаривать с товарищем без звания дальше. Сказать ли, что он на самом деле думает? Или крутиться, как угорь на сковородке? От решения, похоже, зависело многое. Но ему не хватало духу. Было страшно выбрать первое — и было противно выбрать второе.— По-моему, вы никак не можете решить, — сказал Бероев, — в чем именно соврать мне и на сколько. — Бероев помолчал, потом ослепительно улыбнулся: — Можете быть во мне уверены, Павел Дементьевич, я ничего не передам вашему начальству.— С меня и вашего начальства за глаза хватит… — пробурчал Листровой. — Я же чувствую, что у вас против Симагина во-от такой зуб.— А у вас — нет? — Товарищ без звания опять удивился с максимально возможной картинностью. — Человек совершил два убийства, изнасиловал милую, славную девочку — и у вас нет на него зуба?— Нет, — отрезал Листровой.— Очень интересно, — проговорил Бероев. И вдруг по памяти процитировал Листровому его же слова из составленной им по памяти записи разговора с Асей: — Вы, как я погляжу, чрезвычайно высокого мнения об этом Симагине.Листровой опять с уважением посмотрел кагэбэшнику в лицо. Вот это подготовочка… Фотопамять.— Чрезвычайно высокого, — процитировал он Асю в ответ.— Откуда же оно взялось, Павел Дементьевич?— А хрен его знает, — сказал Листровой честно. — На самом-то деле я и двух слов с подозреваемым не сказал. А он мне — и одного не ответил. Вы же читали.— Жалоб нет, — процитировал Бероев с такой интонацией, словно сказал: да, читал. — Но впечатление-то было?— Было.— Какое?Листровой помедлил. «Волга» проскочила мимо бассейна и нырнула под мост. И вот уже Лесной.— Такое, — сухо и очень официально, будто выступал свидетелем на суде, заявил Листровой, — что никого он не убивал и никого не насиловал.— Ах вот даже как, — после паузы сказал Бероев задумчиво.— Да уж вот так, — вызывающе ответил Листровой.— Вы почувствовали к нему необъяснимое, но мощное и мгновенное расположение, — подсказал Бероев. — Да?— Нет.— Будто бы?— Будто не будто, а… не преступник он, и все.Бероев тихо посвистел сквозь зубы. Опять мост. Кушелевка. Кое-как залатанный завод с вертолетом во дворе… впрочем, нет, вертолета давно нету — чуть под землю не ушел во время прорыва метро, хвост отломился…— Павел Дементьевич, а вы когда-нибудь подвергались гипнозу?Приехали, ёхана-бабай! Так вот он к чему клонил! Дьявола во плоти ему подавай, как же я забыл-то! Это, значит, Симагин своими заплывшими от фингалов глазами меня загипнотизировал, и мне теперь кажется, будто он непохож на убийцу! Ну, удумали, госбезопасность хренова!Все расположение к товарищу без звания, еще державшееся кое-как на протяжении разговора, испарилось мигом.— Вы из меня идиота-то не делайте, — сухо сказал Листровой. — На одном гипнозе на пятый этаж по гладкой стене с набережной не запрыгнешь.Наверное, это самый храбрый мой поступок в жизни, подумал он. Этак вот запросто сказать ему: не делайте из меня идиота. На второй такой меня сегодня уже не хватит. Доломает он меня, ох доломает…— Вы меня не так поняли, — закрутился товарищ без звания. — Конечно, гипноз этого не объясняет… но…Листрового, однако, хватило и на второй. Не слушая, он перебил Бероева, обратись не к нему, а прямо к шоферу — как свой к своему, когда начальство в нетях:— Коля, сейчас налево и вон по Тореза метров триста, а потом между домами направо во двор. Мне план ребята чертили… -поясняюще снизошел он до Бероева.Тот вник и больше с вопросами не приставал. Нет, мужик все ж таки мог бы стать человеком, если бы… если бы… Листровой не знал что. Вернее, знал, но не решался сформулировать это знание даже мысленно. Впрочем, с ним такое сегодня уже было.Листровой не знал, что самый храбрый поступок в этой жизни он совершит завтра.Обиталище преступника с фантастическими способностями было типичной холостяцкой квартиркой, а изначально — трехкомнатным блаженством шестидесятников: одна, на самом-то деле, приземистая, расплющенная комнатища, перегороженная трясучими ширмочками стен; Листровой знал такие дворцы — не вздохнуть, что называется, не пернуть. Да, ребята навели тут вчера порядок, подумал Листровой, критически и с каким-то смутным негодованием оглядывая бардак. Впрочем, могло быть гораздо хуже, у ребят просто времени не было развернуться как следует — буквально минут через семь они наткнулись на расписание и рванули туда, кое-как вправив на место и запломбировав дверь. Аккуратно тут было, вылизано — пока мы не ворвались; и книг-то, книг… Господи, названия такие, что не понять ни слова. Стол письменный занял половину самой большой комнаты… как звучит — самая большая комната! если всю мебель вынести, то в длину можно будет сделать шагов пять. Вот на нем, на этом-то столе, вероятно, и лежала эта злополучная бумажка. Если бы не она, Симагин спокойнехонько ушел бы от девочки Кирочки, она бы спокойненько остыла к маминому приходу, и имели бы мы еще один обыкновенный безнадежный «глухарь», а не нынешнее безобразие… А вот здесь — явно комната ребенка. Сына, судя по вывернутому, похоже, из-под дивана планетоходику, по книжкам… Странно — про сына ничего не… Ёхана-бабай! Ася же говорила про сына, пропавшего в армии! А тут, выходит, музей тех лет, когда они еще вместе жили… ну, чокнутый, ей-ей, чокнутый. Фетишист. И картинка какая-то карандашом рисованная сорвана со стены, на полу валяется… Кто-то, разумеется, уже успел встать, вон каблук отпечатался — иначе уж мы не умеем; на копейку сделаем, на рупь насрем… Нет, не хочу я ничего осматривать, ничего выдвигать и выворачивать, и переворачивать, и вытряхивать… Пусть вон товарищ без звания рыщет, если ему так приспичило — а я усядусь напротив, кину ногу на ногу, будто миллионер на собственной яхте, и как бы ни при чем. А ведь приспичило ему, ох приспичило! Шифровки надеется найти, что ли? Рацию бундесверовского производства? Здрасьте, дети, я ваш папа, я работаю в гестапо…Бероев понял, что Листровой как союзник потерян. Он тщательно и аккуратно просматривал содержимое письменного стола, стараясь ничего не пропускать и одновременно очень стараясь не терять времени, потому что Машенька уже могла начать беспокоиться, а здесь, в квартире Симагина, даже телефона не было. Следовало позвонить из машины, конечно, но почему-то он постеснялся при Листровом; а теперь уже поздно. Никак он не мог предположить, что в квартире ученого, чуть было не приобретшего мировое имя — да приобретшего, конечно, приобретшего, только быстро ушедшего в тень и потому не отложившегося в долгосрочной памяти зарубежных коллег; а вот в долгосрочной памяти зарубежных разведок наверняка отложившегося — никак Бероев не ожидал, что в его квартире не окажется телефона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52