— Я не в беде, — стояла она на своем. — А теперь оставь меня одну.
— Оставить тебя одну? — переспросил я. — Но я тебя люблю.
— А я тебя — нет! — отрезала она.
— Только потому, что плохо меня знаешь. После десяти или двенадцати лет, проведенных вместе, ты влюбишься в меня по уши.
— Что мне нужно сделать, чтобы заставить тебя уйти? — спросила она.
И тут я понял, что происходит: она приняла меня за типичного немытого и необразованного старателя, которые составляли абсолютное большинство ее аудитории. Вот и решил, что пора показать ей, что я — другой, сказать какую-нибудь романтическую фразу, которая тронет ее сердце. Порылся в памяти, вспоминая любовные истории, которые читал в молодости, и наконец нашел то, что нужно.
— Мелора, — я приложил руку к сердцу, чтобы подчеркнуть мою искренность, — мой любовный двигатель жаждет тебя.
— Можешь взять свой любовный двигатель и засунуть его сам знаешь куда! — огрызнулась она.
— Именно об этом я и думаю. — Я порадовался, что мой план блестяще удался. — Так приятно осознавать, что наши намерения совпадают.
Она встала, подошла к стене, сняла с крючка халат, надела его, повернулась ко мне лицом, уперев руки в бока.
— В последний раз спрашиваю: ты уйдешь по собственной воле?
— По собственной — нет, — твердо заявил я. — Один — нет.
— Хорошо. Только потом не говори, что я тебя не предупреждала.
Она открыла рот и начала кричать, с каждым мгновением все громче и пронзительнее. Скоро треснуло зеркало, на туалетном столике затряслись и посыпались с него стеклянные безделушки, к тому времени, когда она добралась до соль, миновав фа, из моих зубов повыпадали все пломбы, а она продолжала двигаться к ля. Я еще услышал, как за куполом люди кричат от боли, а потом провалился в темноту. Когда очнулся, почувствовал, как она ладонью шлепает меня по щекам, услышал, как она говорит: «Пора просыпаться».
— Что произошло? — пробормотал я.
Фарфоровые собачки больше не тявкали, от них остались одни осколки, маленькая, но радость.
— Меня не просто так зовут Сиреной Серебряной Жилы, — с самодовольной улыбкой ответила Мелора.
— Ладно, ты — сирена. — Я осторожно прошелся языком по дыркам в зубах. — Но зачем ты это сделала?
— Потому что я никуда не собираюсь уезжать, а тебя следовало в этом убедить.
— Но почему? — настаивал я.
Она посмотрела на меня.
— Потому что я — док Небучаднеззар. Мне принадлежит это шоу и Сирена Серебряной Жилы зарабатывает кучу денег.
— Так чего ты сразу мне этого не сказала? — удивился я. — Если ты не можешь уехать, я останусь с тобой.
На этот раз она таки добралась до си.
— Мне нравится жить одной, — объяснила она, когда вновь привела меня в чувство.
— Очаровать тебя трудно, — признал я, — но Катастрофа Бейкер не из тех, кто сразу сдается.
Еще три или четыре раза она вгоняла меня в небытие, но наконец пришел кто-то из местных и попросил ее угомониться, потому что в радиусе трех миль не осталось ни одного целого окна.
— Теперь ты уйдешь? — спросила она, когда я снова пришел в себя.
— Хорошо, хорошо, я все понял. Но придет день, когда ты пожалеешь о том, что отвергла искреннюю и беззаветную любовь, которую я предлагал тебе всего лишь за пятьдесят процентов дохода твоего парка развлечений.
Но ничто не могло убедить ее, и скоро я осознал, что меня просто ослепила ее красота, а может, крашеные волосы. Поэтому, побывав у дантиста и приведя зубы в порядок, я вновь очутился среди звезд, как и прежде, в одиночестве, постарев на пару дней, но став гораздо мудрее.
* * *
Силиконовая Карни хохотнула:
— Теперь я понимаю, почему тебя зовут Катастрофа!
— Для того есть и другие, не менее веские причины, мэм, и я уверен, что выжившие перечислят их тебе… если кто-то из них смог покинуть больницу.
— Люди постоянно говорят и поют о неразделенной любви, — констатировала Сахара дель Рио.
— Разумеется, — согласился с ней Ахмед Альфардский, в котором человеческого было, возможно, меньше, чем в большинстве остальных. — Это самое облагораживающее чувство.
— И нет ничего более раздражающего, — вставил Макс Три Ствола.
— А какая от нее польза? — спросил Аргиль, который сидел в углу с преподобным Билли Кармой. — Когда приходит пора произвести потомство, когда у самки «течка», тогда самцы борются за право соединить свои гены с ее, а потом все успокаиваются до следующего сезона ураганов.
— У нас все по-другому, — ответил Катастрофа Бейкер.
— Хорошо, — не стал спорить Аргиль, — до следующего сезона буранов. Велика разница.
— Этот момент ты уловил, — вмешался Ставлю-Планету О’Грейди. — Мужчины борются за женщин. А иногда, как в случае, о котором рассказал наш друг Бейкер, просто за существование.
— Ты думаешь, женщины не должны бороться? — с застенчивой улыбкой спросила Золушка. — Мы прилагаем ничуть не меньше усилий, только все делаем тоньше.
— Со всей этой борьбой хочется задаться вопросом, а остаются у кого-нибудь силы на сам процесс? — спросил Аргиль.
— Бывает, что, и нет, — согласился Макс. — Стыдно, конечно, но что делать?
Внезапно заговорил старик, сидевший в самом дальнем углу:
— Что ты об этом знаешь? Что вы все об этом знаете? Есть только одно слово, которое может сие описать. И слово это — трагедия.
— Что может быть трагичного в сексе? — удивился Бейкер.
— Я говорю не о сексе, — ответил старик. — О любви.
— Кто ты, и что ты об этом знаешь?
— Меня зовут Странник Джонс, и я ищу свою любовь больше сорока лет.
— Странник Джонс! — воскликнул Никодемий Мейфлауэр. — Не о тебе ли я слышал на Бараймие V?
— Не можешь ты быть тем Странником Джонсом, о котором я слышал на Сверкающей Синеве, — пробормотал Макс.
— Вроде бы Странник Джонс был на Новой Бирме, во Внешнем Пограничье, — добавил Могильщик Гейнс.
— Это все я, — ответил старик. — Я бывал на этих трех мирах и еще на семистах других.
— Ты — исследователь? — спросил Большой Рыжий.
— Нет, хотя на некоторые планеты моя нога ступала первой.
— Искатель приключений?
— Нет, хотя на мою долю их выпало немало.
— Тогда кто? — спросил Большой Рыжий.
— Я искал не приключения — человека. Вот моя грустная и трагическая история.
ТРАГИЧЕСКИЕ ПОИСКИ СТРАННИКА ДЖОНСА

Я не собирался становиться первооткрывателем двухсот или трехсот планет, не было у меня желания стать миллионным человеком, ступившим на землю еще нескольких сотен планет. Я хотел лишь одного: найти мою Пенелопу.
Искать я ее начал… один момент… сорок три года, восемь месяцев и девятнадцать дней тому назад. Первая планета, на которую я прилетел, была Кастор XII. Ее там, естественно, не оказалось.
Потом я побывал в системе Нельсон, на всех кислородных планетах системы Рузвельт. Даже приземлился на Вальпургии III, едва ли не самой странной из увиденных мною планет, но не нашел ее и там.
Я продолжал искать. Обследовал Внутреннее Пограничье, Монархию, Спиральный Рукав, Внешнее Пограничье, даже Большое и Малое Облака, но нигде не обнаружил ее следа. После того как стало ясно, что это будет эпическое путешествие, я переименовал мой корабль в «Летучего голландца».
В этом путешествии чего я только не увидел. Однажды стоял на вершине самой высокой горы в галактике. В другой раз ходил по дну глубочайшего хлорного океана. Выбрасывал алмазы размером с грецкий орех, потому что набил карманы более крупными. Убивал животных, в сравнении с которыми кораземы Адского Огня ван Винкля — домашние зверушки.
Я отказался стать королем Пурпурной планеты, отверг ухаживания женщины, которая красотой превосходила Золушку и Силиконовую Карни. Дорогие дамы, только не подумайте, что я хочу вас обидеть, вы прекрасны. Потому что знал — нельзя связывать себя узами, политическими или романтическими и, разумеется, Пенелопа должна была стать моей первой и единственной женщиной.
В какой-то момент я даже заручился поддержкой Золотой Банды. Они могли найти спрятанные сокровища и утерянные шедевры, но с Пенелопой потерпели неудачу. Я отправился на Домар и оплатил услуги их Мастера-телепата. Он мог читать мысли всех людей в радиусе пятидесяти тысяч световых лет, но и он не сумел подсказать мне, где искать Пенелопу.
Вот я и странствовал от одной планеты к другой, надеясь найти ее или встретить человека, который видел Пенелопу или хотя бы слышал о ней. Не замечал, как бегут годы, не оставлял надежды, что когда-нибудь найду ее и тогда все мои страдания и одиночество окупятся сторицей.
Вы и представить себе не можете, как это ужасно, думать, что ты вот-вот найдешь свою единственную женщину, чтобы потом выяснить, что там, куда тебя послали, ее не было и нет. Так часто в моей груди вспыхивала, а потом гасла надежда…
* * *
— Одну минуту, — прервал его Макс Три Ствола. — А почему ты не обратился к нам?
— Не понял.
— К завсегдатаям «Аванпоста», — пояснил Макс. — В целом мы повидали куда больше миров, чем ты. Расскажи нам что-нибудь о ней и, готов спорить, один из нас укажет тебя правильный путь.
Джонс несколько раз моргнул.
— Ну, думаю, волосы у нее скорее всего светлые. Не соломенные. Пожалуй, песочно-желтые. И она, конечно, стройная. Очень хорошенькая, но не бросающаяся в глаза, как эти дамы. — Он помолчал. — Ничего плохого в этом, кстати, нет. Моя мать, к примеру, плохо одевалась и не была семи пядей во лбу, но мой отец с радостью отдал бы за нее жизнь и когда ей исполнилось восемьдесят пять, несмотря на весь ее жир и морщины. Красота определяется глазами того, кто смотрит, а для моих глаз Пенелопа — самая красивая женщина галактики. — Вновь пауза. — Платье у нее из льняной материи, в бело-синюю клетку, на шее — красный шелковый шарфик, на голове — большой бархатный берет. Таким, по моему разумению, должен быть ее наряд.
— Ты же не видел ее сорок три года, — заметил Макс. — Ее волосы могли поседеть, она — поправиться или похудеть на тридцать — сорок фунтов, и, уж конечно, она будет в другой одежде. Так что лучше назови нам те ее приметы, которые практически наверняка не изменились. Почему бы тебе не начать, скажем, с ее роста?
Джонс нахмурился, пробежался пальцами по густым, всклоченным седым волосам.
— Даже не знаю… — Потом коснулся указательным пальцем носа. — Думаю, вот здесь была бы ее макушка.
— Хорошо. Теперь перейдем к имени.
— Пенелопа, — ответил Странник Джонс. — Прекрасное имя, Пенелопа. Такое поэтичное.
— А второе? Которое теперь вместо фамилии?
Джонс пожал плечами.
— Понятия не имею.
— Один момент, — нахмурился Макс. — Ты искал ее сорок три года и даже не знаешь ее полного имени?
— Разве роза пахла бы не столь нежно, если б звалась по-другому? — обиделся Джонс.
— Ты прав, но найти ее было бы проще, если бы ты говорил людям, что ищешь розу, — раздраженно бросил Макс. — Ладно… что ты вообще о ней помнишь?
— Мне ничего не нужно о ней помнить, — ответил Джонс. — Я знаю о ней все, что нужно знать.
— Кроме имени и местопребывания, — уточнил Макс. — Где ты с ней встретился? Где видел в последний раз?
Джонс смутился.
— Я никогда с ней не встречался, — наконец выдавил он из себя.
— Ты сорок три года ищешь женщину, которую никогда не видел? — недоверчиво спросил Макс.
— Судя по твоему голосу, ты думаешь, что это какая-то блажь, но ты ошибаешься!
— Об этом забудь. — Макс попытался зайти с другой стороны. — Должно быть, это выдающаяся женщина, раз ты разыскиваешь ее всю сознательную жизнь.
— Такого я сказать не могу.
— Ага… Похоже, я чего-то не понимаю. Может, ты объяснишь?
— Все дело в одной поэме.
— Поэме?
Джонс закрыл глаза.
— Она заканчивается вот такими строками:
Где-то там, за морями,
Светлоокую я найду Пенелопу,
Поцелуями губы покрою горячими,
На главу возложу цветочный венок.
Он помолчал.
— Как только я прочитал эти строки, так сразу понял, что где-то там меня ждет Пенелопа, и я должен ее найти.
— А если ее зовут Гертруда или Беатрис? — спросил Макс.
— В поэме сказано — Пенелопа.
— В поэме также сказано, что поэт ее и найдет.
— Поэт мертв уже семь тысячелетий. Я о нем читал. Ни на какой Пенелопе он так и не женился.
— Итак, из-за этих строк, ты потратил сорок три года на поиски женщины, которая или никогда не существовала, или уже семь тысяч лет как умерла?
— В поэме множество строк. Я процитировал только четыре. И она не где-то. Если есть женщина для каждого мужчины, то Пенелопа — моя женщина. Единственная женщина.
— Как же ты узнаешь ее, когда увидишь? — спросила Золушка.
— Я ее узнаю, — ответил Джонс с абсолютной, фанатичной уверенностью.
— Удачи тебе, Странник Джонс. — Золушка подошла к нему. — Но на случай, что ты ее не найдешь… я в ужасе от мысли, что ты можешь сойти в могилу, не познав поцелуя настоящей, из крови и плоти женщины.
Она обняла его за шею и наклонилась, чтобы поцеловать. Он чуть не упал со стула, пытаясь избежать ее губ.
— Извини, я не хочу тебя обидеть, — он поднялся на ноги, — но ради нее я должен блюсти себя в чистоте, потому что я знаю: она блюдет себя ради меня.
— У тебя какое-то странное понятие о чистоте, — заметил Макс.
— Что с того. — Джонс направился к двери. — С моей точки зрения, у всех вас странное понятие о любви. — Он помолчал. — Я потерял здесь целый день. Пора вновь отправляться на поиски.
— Будь осторожен, — предупредил Ахмед Альфардский. — Где-то рядом идет война.
Джонс улыбнулся.
— Если люди, инопланетяне, метеоритные дожди и суперновые не смогли удержать меня от поисков моей Пенелопы, неужели кто-то может подумать, что меня остановит какая-то война?
— Войны останавливали людей, занимавшихся более важными делами, — ответил Ахмед.
Джонс улыбнулся.
— Вы не знаете Странника Джонса. — Он открыл дверь. — Да и нет более важного дела.
С тем он и ушел.
В зале надолго повисла тишина. Наконец Ставлю-Планету О’Грейди достал блокнот.
— Кто-нибудь хочет сделать ставку?
— На то, что он ее найдет, или на то, что она существует? — спросил Бейкер.
О’Грейди пожал плечами.
— Все равно, — с улыбкой ответил он.
Никодемий Мейфлауэр вздохнул и покачал головой.
— Он — не самый умный из тех, кто путешествует в космосе, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44