— Ну конечно, но все же какая-то сила привела его в движение.— Земное притяжение, — уточняет дама.— А вот мысль о фатуме вам не приходила?— Видите ли, господин, если вам на голову свалится цветочный горшок и если вы при этом уцелеете, лучше всего подумать не о фатуме, а о том, как бы вызвать по телефону «скорую помощь». Ну, а если не уцелеете… Что ж, в этом случае вы можете быть уверены: проблема фатума вас больше никогда не будет беспокоить.Справившись таким образом с трудным философским вопросом, Флора берет только что налитый бокал «дюбоне» — Феличе ни секунды не заставил себя ждать — и отпивает большой глоток. Полагаю, что вопреки проискам зловредной судьбы Бенато сделал бы то же самое, если бы не ухитрился опрокинуть свое вино. Правда, пострадал костюм не дамы, а его собственный. Вездесущий соотечественник Бенато подоспел как раз вовремя, чтобы прикрыть залитую скатерть двумя салфетками и подать новую порцию «дюбоне». Опасаясь, что случившееся может повториться, я и Флора следим за развитием событий с известным напряжением, да и сам Бенато, как видно, не свободен от подобных опасений, потому что предпочитает одним духом опорожнить свой бокал.Пока мой партнер в ожидании салата из крабов обсуждает с нами одну из своих любимейших тем, а именно непрекращающиеся зверские убийства, что, конечно же, дело рук мафии, немка слегка наклоняется ко мне и шепчет безучастным тоном:— Сегодня утром убит этот, как его, Пенеф.— Как?— Так же, как Гораноф: ножом в спину.— Но вы, как я вижу, не слушаете меня? — бормочет с легким укором Бенато. — А я говорю о том, что в наше время преступность приобретает действительно угрожающие масштабы…Наконец на столе появляются крабы, а затем и телятина по-итальянски, с зеленью и овощами, кофе и по наперстку коньяку, чтоб лучше усваивалась пища. Таким образом, если не принимать во внимание несколько разбитых бокалов и опрокинутые приборы, обед проходил вполне нормально не только для Бенато, но даже для Флоры, которая, несмотря на преждевременную гибель знакомого соседа, явно не утратила аппетита.— Давайте выпьем еще по чашечке кофе, — предлагаю я в надежде услышать то, что и слышу:— Прекрасная идея, но лично мне пора. Не хотелось бы расставаться с такой приятной компанией, но у меня неотложная встреча.Бенато не только расстаться с нами трудно, он уже говорит с трудом, так его разбирает послеобеденная сонливость, и встреча с собственной постелью для него и в самом деле неотложна.Мне остается только смириться с этим, и, заказав еще один кофе, я обращаюсь к Флоре:— Когда это обнаружилось?— В одиннадцатом часу. Возвращается домой Виолета, идет на кухню и натыкается в прихожей на труп. В спине торчит нож. Его убили, вероятно, за несколько минут до ее прихода. Когда Виолета ушла из дому, чтобы съездить на Остринг, в кондитерскую, был десятый час.— Между десятью и одиннадцатью — исправно действуют, — заключаю я.— Пускай над этим ломает голову полиция, мой мальчик. Для нас важнее другое — кто следующий?— Уместный вопрос. Я рад, что ты над этим призадумалась.— Чему тут радоваться?— Скорее поймешь, что тебе полезно сотрудничать со мной.— Если ты не станешь водить меня за нос, — вставляет Флора.— Об этом можешь не беспокоиться. Лучше подумай о другом: у тебя опасные соперники, дорогая.— Я это и без тебя знаю. Надеюсь, они не только мои соперники, но и твои.— Меня не интересуют…Фраза остается незаконченной, потому что моя собеседница знаком предупреждает меня о приближении кельнера. А когда Феличе удаляется, разговор принимает иное направление:— Ну как, встреча состоится?— Я затем и пришла, чтобы тебя осчастливить. Ее ирония не предвещает ничего хорошего.— Где и когда?— Ровно в шесть. Внизу, у лифта.— У какого лифта? Что у кафедрального собора? — невинно спрашиваю я.— Да. У лифта Эмпайр Стейтс билдинг не так удобно.До шести еще далеко. И так как Флоре захотелось остаться в центре и сделать кое-какие покупки на главной улице, я еду к Острингу с намерением узнать подробности убийства от своей сожительницы — милая Розмари всегда все знает.Оказывается, ее нет дома. После памятной ночи, которую я провел у Флоры, в наших отношениях с квартиранткой стал ощущаться легкий холодок. Совсем легкий и едва заметный, но все же холодок.— У меня создалось впечатление, что вы слишком усердно, я бы сказала, чересчур самоотверженно кинулись в атаку на эту немку, — заметила было Розмари, когда я пришел домой на следующее утро.— Если мне память не изменяет, вы сами поставили передо мной задачу, — попытался я оправдываться.— Да, но не в этом, не в сексуальном смысле, как вы это поняли.— В сексуальном смысле… Стоит ли преувеличивать…— Вы не подумайте, я не ревную, просто я боюсь за вас, — сказала Розмари, — отклонения от нормального вкуса начинаются с пустяков — скажем, человека потянет на вульгарную бабищу или что-нибудь в этом роде. А потом незаметно дело доходит и до грубых извращений.— Стоит ли преувеличивать? — примирительно повторяю я. — Все делается только ради вас.— Ну и какой же результат? Я имею в виду не то, что вас так занимает, а то, что интересует меня.— Если вы полагаете, что такую крепость, как Флора, можно взять за одну ночь…— И сколько же вам понадобится, чтобы полностью овладеть этой цитаделью? Тысяча и одна ночь? Или чуть больше?— Ваша ирония становится безвкусной, милая. Отрицать не стану, это доставляет мне некоторое удовольствие. Но возможно, вы все-таки ревнуете.— И не надейтесь. Мне абсолютно безразлично. И если мне было немножко обидно, то только потому, что за всю ночь вы не вспомнили обо мне и о том, что меня заботит.— Не знаю, как вас убедить, но я ни о чем другом и не думал.— Только фактами, милый. Одними только фактами, и ничем иным.— Факты пока что таковы: Флора действительно интересуется брильянтами и находится здесь именно из-за них.— Об этом нетрудно догадаться.— И за Флорой, точно так же, как и за вами, стоит другой.— Я подозревала.— И этот другой — немецкий торговец Макс Бруннер.— Чем же он торгует?— Не брильянтами. Но, как вам известно, брильянтами интересуются не только ювелиры. Иначе ювелирам было бы некому их сбывать.— Как вы вовремя мне это сказали. А какие у нее отношения с Пенефом?— Вы можете быть вполне спокойны. Она обозвала его кретином.— Это еще ни о чем не говорит. Кретины для того и существуют, чтобы быть орудием в руках умных.— Убежден, что на него она уже не рассчитывает. Не знаю, почему именно, но не рассчитывает.— А как она относится ко мне?— Просто боготворит вас.Мы продолжали разговор в том же духе еще какое-то время. Однако, чтобы не показаться совсем неблагодарной, Розмари все же признала, что мои сведения небесполезны, и выразила надежду, что в ближайшее время я выясню еще кое-какие детали и окончательно овладею этой крепостью — конечно, не карабкаясь на ее стены в буквальном смысле слова. В общем, все кончилось довольно мирно, однако в наших отношениях стал чувствоваться какой-то холодок. Едва ощутимый холодок — чтобы мы не закипели в пылу страстей.Поднявшись в спальню, я окидываю взглядом соседнюю виллу. Полиция, наверно, уже закончила свою работу. После двух убийств подряд в одном и том же месте люди приобретают определенные трудовые навыки, и все делается быстрее. В саду ни души, и холл с незашторенными окнами пустынный и немой. Немой — и все же говорит мне кое-что: значит, Розмари не пошла успокаивать то немощное существо. А может, уже раньше исполнила свою задачу.Мне больше нечего делать в этой пустой вилле, разве что ждать, пока кто-нибудь пожалует и по мою душу. Я выхожу и иду по аллее в сторону леса, просто чтобы немного размяться и попробовать взглянуть на ситуацию со стороны. Лес, этот тихий и прохладный колонный зал, неторопливо заключает меня в свои объятья; за его колоннадами, там, вдали, просматривается изумрудно-зеленое поле, за ним — голубая цепь гор, а еще дальше — заснеженные громады альпийских вершин, над которыми синеет небо.Я сворачиваю на тропинку, чтобы посидеть на первой попавшейся скамье, но скамья, оказывается, занята. На одном ее краю сидит пригорюнившись худенькая девушка в темном ученическом платье с белым воротничком. На коленях у девушки лежит плюшевый медвежонок. Заметив мое приближение, девушка вздрагивает, но я спешу ее успокоить:— Не бойтесь… Я ваш сосед, хозяин Розмари.— Мне кажется, я вас уже видела, — кивает девушка, которой, как я уже имел случай заметить, наверняка под тридцать.— Вы мне позволите присесть на минутку?— Почему нет? Скамейка не моя.— Мне бы не хотелось вам досаждать…— Что вы! Не станете же вы говорить об этом ужасном убийстве…— Не беспокойтесь, — заверяю я ее, хотя мне не терпится заговорить с нею именно об убийстве.— Тут все норовят меня успокаивать и все толкуют о вещах, которые меня расстраивают еще больше, будто мало мне того, что эта страшная картина до сих пор у меня перед глазами — труп… и эта кровь… Даже когда я закрою глаза…— Не стоит закрывать глаза, — советую я ей. — Если вы хотите отделаться от какого-то кошмара, вы должны не закрывать глаза, а открывать их как можно шире, смотреть на окружающие вас предметы: на красивые деревья, на луг, на горы и небо… вслушиваться в говор простых вещей…— Мне кажется, что простые вещи я в состоянии понять, — соглашается Виолета, прижимая к себе медвежонка, словно тот готов заплакать. — Единственное, чего я не понимаю, так это людей… И может быть, поэтому я всегда их боюсь, даже если они любезны и дружелюбны…— Люди бывают разные, — внушаю я ей. — И дружелюбие — это еще не все. Важно знать, что за этим дружелюбием кроется: сочувствие или расчет.— В сущности, что всем этим людям от меня нужно? — неожиданно спрашивает молодая женщина, словно мои банальные поучения задели скрытую рану. — И ваша квартирантка, и та рослая немка, которая сегодня утром угощала меня чаем с тортом в кафе… я господин Кениг. Вы слышали о таком?..— Знакомое имя… — отвечаю неуверенно.— Оно знакомо всему свету, потому что здесь каждый пятый — Кениг, но я имею в виду того господина, который вчера пришел ко мне и спросил, не продам ли я виллу, он, дескать, интересуется вполне серьезно, абсолютно серьезно, и не склонен верить, что я не собираюсь ее продавать, раз у меня есть где жить, я у него спрашиваю, о чем он толкует, а он все свое — ведь я где-то жила до сих пор, видя такое нахальство, я даю ему понять, что его вовсе не касается, где я жила, уперся как бык, конечно, не касается, просто я подумал, что вы продадите если не виллу, то хотя бы свое то, другое жилище, настаивает, чтобы я рассказала, где оно находится, открывается ли из него вид на озеро, я спрашиваю, о каком озере идет речь, а он говорит, мне лучше знать, и в конце концов, хоть это и грубо получилось, мне пришлось захлопнуть дверь у него перед носом…Она рассказывает эту маленькую повесть, которой вполне подошло бы название «Незваный гость», как бы скороговоркой, слегка задыхаясь, словно ощутив потребность излить накопившуюся горечь, и я отлично ее понимаю — не очень приятно, оказавшись в отчем доме, почувствовать, что ты попал в гадючник.— А как вы все это объясняете? — осмеливаюсь я спросить.— Никак, абсолютно никак. Вы же слышали: мне легче понять язык вещей или животных, чем людей.Она снова укладывает медвежонка у себя на коленях, словно ему пришло время спать, и продолжает:— Может, это и лучше, когда не понимаешь. Потому что, если, я стану все понимать, боюсь, мне будет еще страшнее. Например, я тут подумала: а вдруг эта немка нарочно заманила меня в кафе на время, пока убьют этого несчастного человека? Наверно, я начинаю фантазировать: ведь стоит только вцепиться в какую-то мысль, и ты уже не в состоянии остановиться, в голову лезут страшные вещи…— Вокруг вас действительно что-то происходит, — признаю я. — Если не страшные вещи, то по меньшей мере странные…— Да, но почему? — спрашивает девушка страдальческим голосом. — Что я им сделала? Что им от меня нужно?— От вас, вероятно, ничего. Но может, вилла чем-нибудь их привлекает. Вы хорошо осмотрели помещение, где жил ваш отец?— Не могу же я все переворачивать вверх дном, когда не прошло и десяти дней после похорон. Как подумаю, что его похоронили без меня… Вы, может, не поверите, но о его смерти я узнала совсем случайно, из какой-то старой газеты… Я живу как отшельница, так что…— Ах, моя дорогая!.. О Пьер!.. — раздаются восклицания позади меня, и нетрудно догадаться, кто пришел.— Здравствуйте, Розмари, — киваю я, вставая со скамейки. — Это я вас разыскивал, но теперь мне пора ехать. Вечером увидимся.— Приходите как-нибудь на чашку чая, вместе с барышней, конечно, — предлагает Виолета с усталой улыбкой. — Мне будет очень приятно.И она несколько задерживает на мне взгляд, как бы давая понять, что она и в самом деле рассчитывает на свидание и что разговор наш не закончен.Розмари сразу усаживается на скамейку, явно довольная тем, что я уступил ей место, и тем, что избавил их от своего присутствия. А я, спускаясь вниз, испытываю противоположные чувства, потому что Виолета — при этом ее простосердечии и желании излить душу — готовая жертва в руках моей прекрасной дамы. Будем надеяться, что дама кое-чем поделится со мной, хотя при том холодке, который с недавних пор установился между нами, особенно рассчитывать на это не приходится.Сейчас без четверти шесть. Находясь в нижней части города, я иду несколько преждевременно к площадке перед лифтом. Преждевременно, хотя и преднамеренно, потому что в подобных обстоятельствах нелишне проверить, пока не поздно, не пожаловал ли кто-либо третий в качестве незваного участника встречи.Оказывается, пожаловал. И не один. Я убеждаюсь в этом лишь после того, как мои шаги звонко прозвучали в галерее. Видимо, за мной следили сначала в машине, а теперь, для пущей интимности, сопровождают пешком. Один шагает под аркадами метрах в десяти позади меня, и шаги его раздаются в полной дисгармонии с моими, что меня, естественно, раздражает. Хоть бы ритм сохранял. Другой тащится по обочине дороги, параллельно галерее, бесшумный и грозный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38