Дичи мало, зверь измельчал, хоть прямо со скуки стреляй ворон! Это, конечно, не то, что прежде...
- Когда прежде-то?
- Да хотя бы в гражданскую войну. Бывало, заберешься в плавни с ручным пулеметом системы "Максим" и давай сшибать лебедей, - тем, собственно, и кормились.
- Неужели вы участвовали в гражданской войне? - усомнился радостно Целиковский, поскольку Букетов казался скорее чином старичок, чем возрастом старичок.
- Да захватил немного, как раз двадцатый, последний год. Воевал я в армии краснознаменного товарища Жлобы, отделенным в Седьмом запасном полку. Это, доложу я вам, опасная считалась должность, потому что попади я в плен, сразу мне пулю в лоб. У черного барона Врангеля было такое правило: весь командный состав вплоть до отделенных - к стенке, а рядовых в строй. Так у нас рядовой состав и таскался туда-сюда, сегодня за единую и неделимую, завтра за Третий Интернационал. Только в последний месяц перед вторжением в Крым наши красноармейцы в плен мало сдавались, зубами колючую проволоку рвали, а в плен не шли. Это потому, что барон Врангель сильно Красную армию разобидел...
- Чем же он ее разобидел? - с душевным участием спросил Валентин Эрастович, которому очень понравился и рассказ генерала Букетова, и сам генерал Букетов.
- Да тем, что он стал к нам за линию фронта уголовников засылать. У черного барона было по суду только три приговора: смертная казнь, каторжные работы и высылка в Советскую Россию. За военные преступления смертная казнь, за спекуляцию продовольствием - каторжные работы, те строили ветку Джанкой - Юшунь, а обыкновенное ворье барон высылал за линию фронта, в Советскую Россию. Вот за это оскорбление мы на него и озлились.
Целиковский отчего-то почувствовал в Букетове родственную душу и вдруг спросил:
- А скажите, генерал, вам ангелов видеть не доводилось?
- Об ангелах ничего не скажу, а вот черта видеть доводилось, причем настоящего, при рогах. В сорок третьем году у нас начальник СМЕРШа помер своею смертью, все мужики как мужики погибали на поле боя, а этот загнулся от рака прямой кишки. В госпиталь он под дулом пистолета не шел, потому что опасался за свою часть, как бы немец не разложил ее изнутри, и под конец донельзя стал плохой. Выписали к нему жену, а он ее даже не узнает. Она приносит ему обед из офицерской столовой, а он ее спрашивает: "Ты, женщина, кто такая?" Та спокойно так отвечает: "Я, Константин Константинович, ваша супруга Тая".
- Ну а черт-то тут при чем?
- Черт при том, что у этого смершиста, доложу я вам, рога выросли после смерти. Лежит он в гробу, а у него по бокам головы два таких нароста, ну точь-в-точь похожие на рога!
- А вот мне, поверите ли, генерал, ангелов доводилось видеть, - сказал проникновенным голосом Валентин Эрастович, и в его глазах, как в двух лампадках, затеплились зеленые огоньки.
- Охотно верю, - сказал Букетов. - Если я лично видел черта, то, наверное, и ангелов можно видеть.
- Сердечно рад, что вы меня за сумасшедшего не сочли. А то ведь люди обыкновенно верят в привычные вещи, будь они даже самого фантастического накала. Это как в религиях, которые все, как ни странно, основываются на том детском убеждении, что истина содержится, например, в Коране, а все остальное - литература.
- И как же они выглядят, ангелы-то эти, как в церквях нарисовано или как?
- А примерно так и выглядят, как в церквях: тела мало, головы много. Правда, глазки у них крошечные, носик крошечный, ушков почти не видать, это, наверное, потому, что органы чувств им заменяет разум и они практически не едят. Интересно, что они не видения какие-нибудь, а физически существующие существа, способные как-то передвигаться в космическом пространстве, может быть, просто усилием воли, а может быть, они сами по себе летательный аппарат. Полагаю, что ангелы представляют собой конечный пункт эволюции человека.
- Да где же они водятся, эти ангелы? Откуда они прилетают к нам?!
- Во всяком случае, мы с ними разнопланетяне. Видимо, где-то в бесконечных просторах вселенной человек развился до того пункта, что сделался ангелом, то есть таким существом, которое живет не интересами плоти, а интересами разума и души. У этой гипотезы имеется то подтверждение, что в каждом новом поколении люди становятся чуточку лучше, незаметно для глаза, а точно лучше, - это как деревья растут: глазу не видать, а они растут. Я по своим детям сужу, которых у меня народилась целая волейбольная команда: что-что, а нервная система у них потоньше. Я как-то прижился, притерпелся к нашим героическим будням, а они - никак. Старший сын под электричку бросился, дочь молодой умерла, консервами отравилась, вторая дочь повесилась ни с того, ни с сего, младший сын в тюрьме сидит за политику...
- Враг народа? - сурово спросил Букетов.
- Да нет, его за гиксосов посадили, было такое кочевое племя - гиксосы, которые завоевали древний Египет в семнадцатом веке до нашей эры. Вот мой младший сын и ляпни при людях, дескать, в жизни мало что изменилось со времен гиксосов, - за это необдуманное высказывание его, баламута, и упекли. Следовательно, младший сын в тюрьме сидит за политику, только последняя дочь при мне.
- А чем она занимается?
- На печи лежит. Она у меня, знаете ли, не в себе, сильно затронутая тонким миром, и временами впадает в буйство. Ни один сумасшедший дом ее не берет, а меня слушается, как бога, я скажу: "Ну, будет, Таня, детка, угомонись", - она еще немного покобенится и заснет.
- У меня с детьми тоже наблюдаются нелады. Дочь, доложу я вам, вышла замуж за чеха, в Братиславе живет, как будто своих пахарей мало, а сын день и ночь дрессирует свою собаку. До того он ее довел, что она команды по писаному читает и исполняет. Он напишет, например, мелом на доске "голос", она и залает, пока он не напишет "фу". В результате у собаки открылся сахарный диабет...
- Это, наверное, потому, что он ее во время дрессировки сахаром закормил. Вот у меня тоже диабет, а все потому, что для упрочения связи с ангелами я каждый день съедал по килограмму сахарного песку. Вообще общаться с ангелами могут только исключительные натуры, один из миллиона, а может быть, и того меньше, но появляется дополнительный шанс, если жрать много сахарного песку.
- Между прочим, у меня тоже диабет, - сказал генерал Букетов и весело улыбнулся, сверкнув своими металлическими зубами, как будто это обыкновенное заболевание было отметиной свыше, объединявшей избранный круг людей.
- Тем более приятно было познакомиться, - сказал Валентин Эрастович, встал и надел треух.
Уже выйдя за дверь и остановившись посреди коридора, у бачка с питьевой водой, к которому была приторочена кружка на собачьей цепи, он стал мучительно вспоминать, зачем он сюда зашел. Наконец вспомнил, воротился и заглянул в дверь.
- Я, собственно, приходил записаться в общество охотников, - сказал он, чего-то стесняясь, - чтобы ходить на охоту за барсуком.
- Милости просим, - ответил, ему Букетов. - Правда, существуют кое-какие формальности, но мы их по-приятельски обойдем. Давайте прямо завтра и отправимся на охоту. Только на первый случай я вам дам духовое ружье, от этого самого... от греха. Как прикажете записать?
Целиковский назвал себя.
- Ну как же, знаю! Леонардо да Винчи районного масштаба, наша, так сказать, грибоедовская достопримечательность, как не знать! Тот-то я гляжу, мне памятен ваш треух...
Хотя Валентин Эрастович и серьезный был человек, а точно его жаром обдало от этих приятных слов.
Треух же его был действительно знаменит, поскольку, во избежание посторонних влияний на головной мозг, он таскал его и в теплое время года.
Воротясь домой, Целиковский вытащил из почтового ящика, приколоченного к калитке, письмо от ведуньи Маевкиной, удивился и засел с ним в любимом своем углу.
"Вот пишу вам письмо, - разбирал он сквозь стекла очков с большими диоптриями, - куда уж дальше, что уж тут скажешь, кроме того, что теперь вы меня можете презирать. Но если вам меня хоть капельку жалко, прочитайте, пожалуйста, до конца.
Сначала я хотела молчать, и вы никогда бы не узнали моего стыда, если бы у меня была возможность видеть вас хоть через день.
И зачем только вас нелегкая принесла к нам на Татарки, так бы я жила себе поживала, не зная сердечной муки. Но уж, знать, на то не наша воля, от судьбы не уйдешь, недаром вы мне снились еще до того, как пришли ко мне за советом. А как вы вошли в дом, так я вас сразу узнала, что вы мой суженый, и прямо вся вспыхнула от любви. Но только что из всего этого получится, счастье или грех, уж вы, пожалуйста, разрешите мои сомнения. Может быть, все пустое.
Только знайте, что с того самого дня вы моя единственная надежда и отрада, родственный человек, и кроме вас меня не поймет в городе ни одна живая душа. Короче говоря: да или нет.
Ну вот и все. Даже перечитать страшно. Стыдоба, конечно, только и надежды, что вы сознательный человек".
Валентин Эрастович сложил письмо вчетверо, спрятал его в ящик тумбочки и подумал, что, видимо, эта Маевкина лечит свой застарелый гастрит или у нее такая хитрая терапия против отмирания всех частей. Впрочем, было не исключено, что это серьезно, что у Маевкиной в самом деле возникло чувство, которое требовало ясности отношений; с одной стороны, лестно было, что при сонме болезней, при самой невзрачной внешности, да в его-то годы он сумел ненароком влюбить в себя приятную женщину, но, с другой стороны, это выходила новая тягота, требующая определенного, а главное совершенно излишнего напряжения разума и души.
- Па-па, - проговорила с печи безумная дочка Таня.
- Что тебе, детка?
- Пи-ить...
Целиковский зачерпнул солдатской манеркой воды из кадки, подал манерку дочери и опять примостился в своем углу.
А все старость, все болезни, будь они неладны, потому что не огорошь его проклятая слепота, не пойди он на прием к ведунье Маевкиной, на него не легло бы бремя чужой любви и он по-прежнему весь принадлежал бы общению с ангелами, рисованию, тягучим, уютным мыслям и, пожалуй, тяготился бы только охотой на барсуков. То ли дело в системе Альдебаран: живешь себе безболезненно до восьмидесяти пяти лет по нашему счету, потом на законном основании принимаешь специальную таблетку, и твои малотелесные формы растворяются навсегда... А на планете Земля хулиганство, очереди за мукой, свирепствует американский империализм, соседи ненормальные какие-то, чуть что хватаются за топор, и нет того дня, чтобы жена по пустякам не вывела из себя...
Вот теперь еще эта охота на барсуков! Человек с ангелами общается, он, может быть, единственный провидец на все восточное полушарие, который владеет знанием о мирах, который, то есть, знает, что во вселенной действует масса совершенных цивилизаций, далеко опередивших земной бардак, и вот изволь брать в руки какое-то духовое ружье и проливать кровь несчастного барсука...
Все-таки сильно было не по себе оттого, что предстояло расхлебывать внезапный роман с ведуньей. Валентин Эрастович тяжело вздохнул, вытащил из ящика тумбочки перо, чернильницу, ученическую тетрадь и начал писать ответ:
"Прочитал ваше письмо. Мне понравилась ваша доверчивость, искренность, а чувство, которое возникло у вас по отношению к моей скромной особе, взволновало меня до крайности. Но посудите сами: я человек в годах, занятый делом и вообще не созданный для счастья. Поэтому я не достоин вашей любви и ваша приятная внешность не про меня..."
Завозилась, тихо зарычала на печке дочь, потом между ситцевыми занавесками высунулось ее злое и бессмысленное лицо.
- Ну что ты, Таня, детка, - сказал Целиковский, - угомонись.
Рано утром на другой день, едва побледнела видимость, Валентин Эрастович оделся потеплее, прихватил авоську с вареной картошкой, хлебом, солеными огурцами и отправился к месту сбора. На душе у него было почему-то предчувственно, тяжело.
Сбор был накануне назначен у того самого дома по улице Парижской коммуны, где помещалось городское общество охотников, а также парикмахерская, районный земельный отдел и управление леснадзора. Между сугробами высотой в половину человеческого роста, поскрипывая на снегу и пуская молочные клубы пара, уже переминалась компания охотников, одетых кто во что горазд, например, на отставном генерале Букетове была маленькая тирольская шляпка с пером и самодельными наушниками, которая придавала ему комичный, нездешний вид. Букетов представил новообращенного, охотники не зло посмеялись над его ватным пальто и вдруг замолчали, точно все как один задумались о своем.
Вскоре подошел крытый грузовичок, который в просторечии называли "полуторкой", компания погрузилась, мотор взыграл, завесив улицу Парижской коммуны густым выхлопом, точно пороховым дымом, и грузовичок, скрипя рессорами, покатил в сторону железнодорожного вокзала, где Грибоедов по касательной задевало Архангельское шоссе.
Примерно через два часа езды прибыли на место, именно в охотничье хозяйство "Тургеневское", которое знаменовал бревенчатый барак, изба егеря и еще какие-то мелкие постройки, стоявшие вкривь и вкось. Спешились и цепочкой прошли в барак, нетопленный, с обледеневшими углами, где показалось гораздо холоднее, нежели на дворе. Впрочем, не минуло и четверти часа, как в несколько рук затопили печь, сразу наполнившую помещение теплым чадом, вследствие чего охотники оживились, загалдели, потом повытаскивали из Сидоров провизию, бутылки с водкой, запечатанные сургучом, трофейные еще термосы, опасного вида ножи, целлулоидные стаканы и тесно расселись вокруг стола. Генерал Букетов, однако, не дал компании разойтись; когда охотники сладко задымили папиросами, трубками и махоркой, он поднялся из-за стола, одернул на себе ватную безрукавку, подпоясанную тесемочкой, и сказал:
- Все, товарищи, закругляемся, зверь не ждет!
Задвигались стулья и табуреты, кисло завоняли окурки, сунутые в тарелки с объедками, охотники принялись расчехлять ружья и скоро отправились становиться на номера.
Соседа слева было не видно за кустами сильно разросшейся бузины, а соседом справа оказался маленький мужичок, инспектор райотдела народного образования, который постоянно сморкался, зажав большим пальцем одну ноздрю.
1 2 3