- Согласен, - ответил я, не желая признаться в том, что совершенно
измотан.
- Ты и так завтра будешь неработоспособен. Нет, разгрузим эту
тележку, отведем ее назад - и шабаш.
На поверку программа оказалась изложена не совсем точно. Отогнав
тележку на юг, Мальчускин приказал бригаде закидать последний отрезок пути
слоем песка и грязи. Слой этот надлежало сделать как можно толще и
вытянуть вдоль пути ярдов на двадцать.
Я поинтересовался, зачем он нужен.
Вместо ответа Мальчускин показал на один из соседних путей, левый
внутренний. В конце его поднимался массивный бетонный буфер, надежно
вкопанный в почву.
- Ты что, предпочел бы взамен возводить такую штуку?
- А что это?
- Амортизатор. Вдруг канаты лопнут все разом, и Город покатится по
рельсам назад. В общем-то, амортизаторы вряд ли остановят его, но лучше
никто не придумал.
- А что, было уже так, чтобы Город покатился назад?
- Однажды было.

Мальчускин предложил мне выбор - вернуться в Город, к себе в каюту,
или переночевать у него в хижине. По его тону я понял, что выбора у меня в
сущности нет. Было очевидно, что путеец придерживается невысокого мнения о
тех, кто живет под защитой городских стен, и сам он, по собственным
словам, старался бывать в Городе как можно реже.
- Там слишком уютно, - заявил он. - Половина народу в Городе и знать
не знает, что творится снаружи, и не думаю, чтобы им очень-то хотелось об
этом узнать.
- А зачем им знать? В конце концов, если у нас все идет гладко, это
просто не их забота.
- И то верно. Но если бы городские людишки почаще высовывались
наружу, мне бы, может, не приходилось возиться с этими местными бестиями.
В расположенных неподалеку от нашей хижины спальных бараках наемные
рабочие шумно судачили о чем то, иногда принимались петь.
- Вы не хотите иметь с ними ничего общего?
- Я использую их, и только. А остальное - дело меновщиков. Если
рабочие совсем никуда не годятся, я их увольняю и требую, чтобы наняли
новых. Это не сложно. Работы в здешних краях днем с огнем не сыщешь.
- Что значит - в здешних краях?
- А про это ты уж спрашивай не меня, а своего отца и его гильдию. Я
годен только на то, чтобы выкапывать старые шпалы.
Я чувствовал, что в действительности Мальчускин не так уж отчужден от
Города, как хочет показать. Да, несомненно, его относительно независимое
существование внушало ему известное презрение к тем, кто заперт в четырех
стенах, - и в то же время, насколько я мог судить, его никто не обязывал
торчать здесь, в хижине, дни и ночи напролет. Конечно, бригада была с
ленцой, да и пошуметь любила, однако в общем и целом вела себя вполне
пристойно. В нерабочее время Мальчускин и не пытался присматривать за
подчиненными, так что спокойно мог бы жить в Городе, если бы только
захотел.
- Это ведь твой первый день снаружи? - внезапно спросил он.
- Так точно.
- Хочешь посмотреть на закат?
- Не-ет... а зачем?
- Обычно все ученики смотрят.
- Ладно.
Нехотя, словно для того, чтобы угодить старшему, я выбрался из хижины
и бросил взгляд мимо громады Города на северо-восток. Мальчускин подошел
ко мне и встал рядом.
Солнце клонилось к горизонту, и я уже ощущал, как спины коснулся
прохладный ветерок. Облака предыдущей ночи не возвращались, небо было
чистым и синим. Я следил за солнцем, не отрываясь, - теперь, когда его
лучи рассеивались в толще атмосферы, на него опять можно было смотреть, не
раня глаз. Оно имело форму сплющенного оранжевого диска, как бы
наклоненного к нам. Сверху и снизу из него вырастали мощные колонны света.
И на наших глазах оно медленно утонуло за горизонтом - последним исчезло
верхнее острие светового копья.
- Если ночуешь в Городе, этого не увидишь, - заметил Мальчускин.
- Очень красиво, - согласился я.
- Видел утром восход?
- Угу.
- Они всегда так, - кивнул Мальчускин. - Едва посвятят ребенка в
гильдию - и сразу швырнут его в воду, на самую глубину. И никаких
объяснений, так? Выведут наружу, в темень, и ждут, пока не взойдет солнце.
- Но зачем, зачем им это надо?
- Так установлено системой. Считается, что это кратчайший способ
заставить ученика понять, что солнце на самом деле не такое, как учат в
яслях.
- При чем тут солнце?
- Какое оно по учебнику?
- Круглое.
- Значит, так учат и по сей день. Ну, а теперь ты убедился, что оно
другое. Понял, что это значит?
- Нет.
- Ну так думай. Пойдем поужинаем.
Мы вернулись в хижину, и Мальчускин велел мне подогреть еду, пока он
навинтит раму для второй койки над той, которую занимает сам. Выкопав из
шкафа еще один ком белья и одеяло, он швырнул их на матрас.
- Будешь спать здесь, - он показал на верхнюю койку. - Ворочаешься по
ночам?
- Кажется, нет.
- Попробуем сегодня так. Если выяснится, что ты юла, поменяемся
местами. Не люблю, когда меня беспокоят во сне.
Думаю, оснований тревожиться за свой покой у него сегодня не было. Я
так устал, что мог бы уснуть на голой скале. Мы разделили безвкусный ужин,
а потом Мальчускин принялся толковать о том, как организована работа
путейцев. Я не без труда делал вид, что слушаю его, и спустя несколько
минут водворился на койке. Послушал еще чуть-чуть - и тут же заснул.

4
Проснулся я утром оттого, что Мальчускин бродил по хижине, гремя
оставшейся после ужина посудой. Едва очнувшись, я попытался спрыгнуть с
постели - и тут же рухнул обратно, сраженный острой болью в спине. Я
охнул. Мальчускин поднял глаза и спросил с усмешкой:
- Что, несладко?
Я перекатился на бок и попытался подтянуть колени. Ноги тоже
одеревенели и ныли, однако я все же, хоть и с немалым трудом, ухитрился
сесть. Какое-то время я сидел не шевелясь - во мне еще теплилась надежда,
что это просто судорога и что боль скоро пройдет.
- Всегда с вами, городскими детками, одно и то же, - заметил
Мальчускин беззлобно. - Являетесь сюда и набрасываетесь на работу, чтобы
выслужиться передо мной. А на следующий день ни рукой, ни ногой шевельнуть
не можете. Ты хоть какие-нибудь физические упражнения в Городе делал?
- Делал... В гимнастическом зале.
- Ну, ладно. Спускайся вниз и позавтракай. А после завтрака топай-ка
лучше в Город. Прими горячую ванну и постарайся найти кого-нибудь, кто
сделал бы тебе массаж. Потом возвращайся ко мне.
Преисполненный благодарности, я кивнул и кое-как сполз с койки на
пол. Это оказалось ничуть не легче и не менее болезненно, чем любое другое
движение. Как выяснилось, руки, шея и плечи у меня одеревенели точно так
же, как и остальные части тела.
Полчаса спустя - Мальчускин как раз принялся орать на рабочих, чтоб
пошевеливались, - я вышел из хижины и, прихрамывая, поплелся в сторону
Города.
В сущности, с той самой минуты, как меня вывели из Города, я впервые
оказался предоставленным самому себе. И, как водится, оставшись один,
сразу замечаешь вокруг куда больше, чем в компании. Хижина Мальчускина
отстояла от Города ярдов на пятьсот, и расстояние было подходящим, чтобы
составить представление о его облике и размерах. Тем не менее за весь
предыдущий день я лишь иногда успевал бросить в сторону Города мимолетный
взгляд. Он оставался для меня бесформенной серой громадой, господствующей
над окружающей местностью, - и только.
Теперь, ковыляя в одиночестве к этой громаде, я мог наконец-то
разглядеть ее более подробно.
Из опыта, накопленного мной в стенах Города, я при всем желании не
смог бы заключить, на что он похож снаружи, - да и, по правде сказать, не
слишком-то и задумывался об этом. Само собой подразумевалось, что Город
огромен, однако в действительности его размеры оказались, пожалуй,
скромнее моих ожиданий. На северной стороне Города поднимались
внушительные башни, которые достигали приблизительно двухсот футов в
высоту, остальная же часть его представляла собой хаотичное нагромождение
прямоугольников и кубов, то резко вздымающихся вверх, то совсем невысоких.
Все эти прямоугольники и кубы, тускло-коричневые и серые, были сработаны,
насколько я мог судить, из разных сортов древесины. Бетон, как и металл,
здесь почти не применялся - и все наружные стены были некрашеными. В
общем, снаружи облик Города резко отличался от того, к чему я привык
внутри: там, по крайней мере в тех помещениях, какие мне доводилось
видеть, все сверкало яркими красками и чистотой. О ширине Города я судить
не мог - хижина Мальчускина располагалась точно к западу от него, и я шел
по прямой, - а в длину он протянулся, по моей оценке, примерно на полторы
тысячи футов. Издали Город был на редкость безобразен и выглядел
удивительно старым. Вокруг суетилось множество людей, особенно с северной
стороны.
Когда я приблизился к Городу вплотную, меня вдруг обожгла мысль: а
как я, собственно, туда попаду? Да, разведчик Дентон вчера утром провел
меня вокруг Города, но я был настолько захвачен впечатлениями, что
пропустил почти все его пояснения мимо ушей. Все выглядело тогда таким
непривычным...
Единственное, что я четко помнил, - дверь на площадке, где мы
наблюдали восход. Я решил найти ее; впрочем, и это оказалось отнюдь не
легким делом.
Я обогнул Город с юга, переступая через пути, на которых трудился
накануне, и двинулся вдоль западной стены: где-то здесь, как мне
помнилось, была цепочка металлических лесенок, по которым мы с Дентоном
спустились на землю. После долгих поисков я обнаружил нижнюю лесенку и
принялся карабкаться вверх. Несколько раз я сбивался с дороги, мучительно
ползал по подвесным мосткам и взбирался по узким ступенькам, пока не
достиг цели. Только для того, чтобы убедиться, что дверь по-прежнему
заперта.
Теперь, хочешь не хочешь, приходилось обращаться за помощью. Я сполз
по ступенькам вниз и отправился на юг, туда, где Мальчускин со своей
бригадой опять, как накануне, разбирали старые пути.
Удрученно, хотя и терпеливо, выслушав меня, Мальчускин передал бразды
правления Рафаэлю и показал мне, что делать. Он повел меня по узкой
дорожке меж двух внутренних путей прямо под нависшую над нами городскую
стену. Под Городом было прохладно и темно.
Мы остановились у стального трапа.
- Наверху находится лифт, - сказал путеец. - Знаешь, что это такое?
- Знаю.
- Ключ гильдиера у тебя есть?
Я порылся в кармане и вытащил кусочек металла неправильной формы,
который дал мне Клаузевиц. Ключ отпирал двери, связывающие ясли с внешним
миром.
- Вот этот?
- Этот. На дверях лифта тот же замок. Поднимись на четвертый уровень,
разыщи администратора и попроси разрешения принять ванну.
Чувствуя себя последним идиотом, я поступил, как мне велел
Мальчускин. А тот громко хохотал, вышагивая обратно к дневному свету. Лифт
я отыскал без труда, повернул ключ в замке, однако двери и не подумали
открываться. Я ждал, не ведая, что предпринять. Внезапно двери открылись
сами собой, и из лифта вышли два гильдиера. Не обратив на меня никакого
внимания, они спустились по трапу на землю.
Тут двери снова пришли в движение - теперь они начали закрываться, и
я бросился в кабину. Прежде чем мне удалось хотя бы сообразить, как
управлять лифтом, он пошел вверх. На стенке возле дверей кабины
располагался ряд кнопок с прорезями под ключ, на кнопках были выбиты цифры
от одного до семи. Я воткнул свой ключ в кнопку под номером четыре,
уповая, что не ошибся и что мне нужна именно она. Кабина шла вверх,
казалось, целую вечность, затем резко остановилась. Двери раскрылись, я
сделал шаг вперед и очутился на площадке, а мимо меня в кабину вошли сразу
три гильдиера.
В этот момент мне на глаза попалась надпись на стене напротив лифта:
"УРОВЕНЬ 7". Я забрался слишком высоко. И в ту самую секунду, когда двери
готовы были захлопнуться, успел юркнуть обратно в кабину.
- Тебе куда надо, ученик? - спросил один из гильдиеров.
- На четвертый.
- Ладно, не суетись.
Он коснулся кнопки номер четыре своим собственным ключом, и на сей
раз кабина остановилась на нужном уровне. Я пробормотал слова
благодарности и наконец-то покинул кабину.
Несколько последних минут я так сосредоточенно боролся с лифтом, что
подзабыл о своих телесных страданиях, но сейчас усталость и боль
навалились на меня с новой силой. В этой части Города все казались
занятыми важными делами: люди сновали по коридорам, я ловил обрывки
разговоров, отворялись и захлопывались двери. И все это так отличалось от
жизни за городскими стенами - покойный ландшафт навевал там какое-то
небрежение временем; да, люди двигались, трудились и там, и все-таки
обстановка была куда более праздной. Работа Мальчускина и его бригады
преследовала очевидную конкретную цель, - но здесь, в самом сердце верхних
уровней Города, доселе запретных для меня, все представлялось по-прежнему
таинственным и непонятным.
Я припомнил наставления Мальчускина и, наудачу толкнув дверь, попал в
комнату, где сидели две женщины. Когда я рассказал, что привело меня к
ним, они посмеялись, но выразили готовность помочь.
Через десять минут я опустил свое измученное тело в ванну, полную
горячей воды, и закрыл глаза.

На то, чтобы добраться до ванны, у меня ушло столько времени и
усилий, что я сомневался, будет ли от нее хоть какой-то прок. Но когда я
насухо растерся полотенцем и натянул на себя одежду, мышцы уже не были
такими деревянными, как раньше. Я еще чувствовал следы онемения, если
напрягал их, но в целом утомление, безжалостно терзавшее прежде каждую мою
клеточку, куда-то пропало.
1 2 3 4 5 6