- Зто я струсила защищаясь от них, а тут ты выскочил и как раз под удар. Кто бы мог подумать.
- Но как ты смогла её повалить?
- Попросила, она и послушалась, меня раньше все в тайге слушалось, а я слушалась тайгу и отца. Господи, ну зачем он умер? Обещал ведь мне весь мир показать, зачем ты не сдержал слова, дорогой мой папка?
Она искренне удивлялась, что отец не сдержав слова, послушный инфаркту, навсегда от неё ушел. От её непритворного недоумения Ивану стало не по себе.
- Да ты не волнуйся, - спохватилась Маша, - я в уме, просто долгими вечерами я научилась с ним разговаривать. Бери корзину, пйдем собираться.
- Решилась?
- Дядю Володю жалко, трудно ему. Он со мной как с маленькой нянчился. Он доеще дед Петрович. Петровича уже нет, а майор у меня должен прожить как можно дольше, кроме меня у него никого нет.
- А я? - Выдохнул Иван дернувшимися губами.
Затушив синеву поднебесья Маша скрылась в черной пасти штольни.
И окутал их холод подземелья. Заставил сердца биться сильнее, чтобы общее тепло их тел стало надежнее, потому что два сердца всегда больше одного. Коварная темнота накинув на них черный плащ, связала, сделав их путь ярче и светлее. Не стало мрачных, гранитных сводов, что тяжелыми животами гор закрывают солнце, не позволяя птицам умчаться ввысь. Грохот раздался и дрогнули горные отроги и раздвинулись скалы открывая им великую тайну. Озаренные они устремились в поднебесье солнечного дня, или в золотую ночную звездь.
И опять был грубый разбойничий камин, и опять была гитара, чуткая к прикосновению шершавых и нежных рук. безысходно и тоскливо лилась песня. Прижавшись неподвижной шеей к подлокотнику Иван заплакал, до того скрутила его печаль их судеб. Огонь пел, длинными оранжевыми языками касаясь звуков гитары, а женские руки дерижировали, управляли огнем, музыкой и любовью. Велики и недосягаемы теперь они были для него, он как сон вспоминал только что произошедшее. Пусто стало, словно ничего и не случилось, Иван потерся плечом о её колено. Она все поняла. Брызнули искры Аррагонской хотты, загудел огонь струн и в такт, в ритм ударила кровь жизни. А кукушка израсходованным заводом сообщила им об окончившемся отрезке их счастья.
- Маша, давай поженимся, - это были первые слова сказанные ими за три часа. И они ушли в никуда. Она молчала невидимо глядя в кров забоя, в резвящихся чудищ, что устроили сатанинскую пляску, подогреваемую огнем очага. Глядя сбоку, Ивану было видно как катятся безмолвные слезинки из её глаз.
- Маша, заче ты так?
- Можно и по другому, бедный мой рыцарь, накинь простыню и пойдем к столу.
Я так не могу.
- В том-то и беда, римляне умели, а мы не можем, но мы попробуем, отпразднуем тризну по моей невинности.
Тяжелое свинцовое небо, да грозный ропот тайги провожал их утром. Шли по проталинам трое с невеликим машиным приданным, два рюкзака и небольшой мешок, вот и весь её нехитрый гардероб. К дороге вышли через два часа. Запряженная в телегу там уже томилась лошадка. Заметив трех человек вместо одного хозяина она зафырчала громко и неодобрительно.
К полудню показался поселок со своим налаженным бытом, мычаньем коров, свиным хрюканьем и визгливыми бабьими голосами. Миновав четыре проулка, телега завернула в пятый и перед вторым домом остановилась.
- Заходи, хозяюшка, и мир будет твоему дому, - дед посторонился первой пропуская Марию.
И она пошла. С дрожью и ознобом поднялась по ступенькам первого в её жизни зага дочного жилья. Красный угол был пуст. Полочка находилась там где ей и положено, но на ней стоял радиоприемник. Она уже подняла было руку, и теперь растерянная стояла, не зная, что делать.
- Ой, Маня, забыл ведь, что ты верующая. Сейчас поставим на место Иисуса твоего. Сам то я не того, а от матери осталось. Я их в комод попрятал, чтоб мухи зазря не гадили. Раздевайся маленькая моя хозяюшка, давай помогу.
Мария бочком присела на лавку, а дед взялся растапливать печку, негромко разговаривая, толи про себя, толи успокаивая её.
- Погоди, Манька, у меня в той комнате немецкий патефон и куча пластинок, сам фюрер мне их в сорок пятом задарил, сейчас включим. Да не бойся ты, все путем будет. Я то свое отработал, отдыхать пора, тебе хозяйство вести.
Председательская, наглая секретарша Верка, увлеченная передачей информации по телефону, вдруг пискнула и вылупив шары, бросила трубку.
- Ванька! мать не видать, Ванька! Ну ты даешь! Живой! Во дела, дай потрогаю, - Она подошла вплотную, упруго придавив его грудями и тяжелым запахом одеколона, - Гляди ка, руки на месте, ноги тоже. А как по мужской части? Огого, тут все в полном ажуре.
- Да ладно тебе, перестань, - как мог отбивался закованный в гипс Иван, - перестань, тебе говорю. Что тебе здоровых коблов не хватает?
- Докатилась, Верка, уже и к покойничкам пристаешь? - в открытую дверь кабинета кабаном заревел председатель и довольный своей шуткой продолжил, что у него шея осиной поломана я знаю, а ты глянь, может и внизу все перешибленно?
- Не, Федор Андреич, внизу осина целая.
- Ну тогда все в порядке, заходи, Гончаров.
- Да я на митнутку, Федор Андреич, не хочу. .
- Молчи, когда говорит начальство. А то сейчас силком затащу.
Из крашенной фанерной тумбочки председатель извлек бутылку, разлил по стаканам и, придвигая Ивану, приказал.
- Пей, парень, и я опрокину за твое воскресение и за ту девку, что тебя спасла. Нам Володя в общих чертах кое что рассказал, - вылив водку куда-то под язык, пред довольно зачмокал, - Подробности расскажешь позже, сейчас у меня заседание членов. А теперь иди к буху, выпиши аванс и долечивайся. В мае пойдешь на промывку песков, до мая, поди оклемаешься.
- Да я хоть сейчас. Федор Андреич, я нормально себя чувствую.
_Ванечка, когда дубом по балде, нормально не бывает никогда. Бери аванс и пошел вон, чтобы я тебя до Первого мая не видел. Чуешь? Сейчас дуй в город, в поликлиннику, там тебе все расскажут, я позвоню. Кстати сказать, братишка твой чудит. Мужики сбросились, денег ему собрали, правление добавило, решили помочь, а он с тех денег словно сдурел. Разберись. А теперь ступай на. . . На глаза мне не попадайся. . . Стой, в городе зайдешь в рудоуправление, я там тебе путевку на юг выклянчил. Ну покеда, ж. . . в горсть и поскорее.
Верка, праводи старателя-инвалида в бухгалтерию, согласно этикету а давай мне моих членов.
Артелевское правительство стекалось на съезд, а Верка плотоядно вцепившись в локоть ворковала ласково и хищно.
- Не бойся, голубь, я с тобой. Никто тебя не обидит, Верочка тебя сбережет. А ты Верочке шоколадку купишь?
- Конечно, куплю.
- А бутылочку шампанского?
- А где я тебе шампанского куплю.
- Темнота, пока ты у свих меведей был у нас много чего переменилось. В "Золотоскупочном" теперь есть все. Там и на бонны продают.
- Хорошо, куплю.
- А ты вечером прийдешь к верочке в гости?
- Конечно, - автоматически согласился, но тут же вспомнив, возразил, нет не могу, женатый я.
Деньги болтались в кармане штанов и приятно били по ляжкам, обещая ему удивительные юга, теплое море, горячий песок и солнце. Плевать что здесь, в Сибири снег. Юга они и есть юга. Там все по другому, а если Маша согласиться ехать с ним, то это будет вообще замечательно, это будет сказка Картинки одна красочней другой вставали перед ним и он не заметил как очутился на крыльце нужного ему дома.
Жмурясь от брызг скворчащего жира дед Володя жарил сочные пластины свиного мяса. В проеме дверей вопросительно застыла Мария, а за её спиной соловьем разливался Александр Вертинский.
- Вот, Ванька, совершенно она не интересуется достижениями немецкой техники.
- Да мне тоже наплевать на всю эту музыку. Маша, мне путевку к морю дают, может быть поедем?
Она отшатнулась, с мольбой глядя на деда отчаянно затрясла головой. Пытаясь сдержать слезы, закусила губы и резко отпрянула вглубь комнаты.
- Ты, парень, не торопись, дай девчонке в себя прийти. Она здесь-то всего боиться, а ты море. . . Погоди чуть-чуть. Пригляди за мясом, я дровишек принесу.
Укоризненно покачав головой дед вышел, А Иван дернулся туда, к ней, отрешенно сидящей на краю кровати. Вымученно улыбнувшись, она привстала.
- Ты бы хоть телогрейку да шапку снял.
- А я и не заметил, прости меня.
- Не за что, Ваня. Тут только моя вина. Страшна мне. Будто бросили меня в небо, а крылья развязать позабыли. И падаю я на землю, в ущелье, в темноту. Разобьюсь скоро насмерть.
- Не надо, Машенька, я не дам. Не плачь миленькая моя, родненькая. Все будет хорошо. Не дам я тебе убиться. Ты ведь у меня одна.
Он утирал её слезы губами, слизывал кончиком языка дурея от любви и жалости. И она успокоилась, усыпила свою тревогу. Прильнула к нему одевая золотыми лучами волос.
- Ванька, я ведь просил тебя, без глупостей! - Сердито сопел дед позабывший выложить охапку дров.
- Дядя Володя, - усмехнулась Мария, - все глупости, как и положено мы сотворили сегодня ночью, а это просто, девичьи слезы о былом. Дайте папиросу.
- Да, это как же так? Как вы умудрились. . . У него же шея сломана. . . Зачем вы так. . . - Дед не знал что говорить дальше. Растерянно бормоча он ссыпал поленья у печки, а вернувшись озадаченно засопел.
- Мы поженимся, - оправдываясь объявил Иван, - обязательно поженимся, вот только гипс снимут и поженимся.
- Поженимся, поженимся, - усмехнувшись успокоила Мария.
- А, ну это другое дело, если так то конечно! - Проворчал довольный дед, Оно понятно, всякое бывает. Но если дело свадьбой кончается, то можно. Помолвку мы организуем сей момент. Ты Манька направляй стол, я полезу в погреб, а тебе Иван сидеть в Красном углу, буду вам обоим вроде свата.
Так вот и были помолвлены гражданин Иван Константинович Гончаров с беспартийной девицей Марией.
Выпив четвертый стаканчик, дед начал планировать предстоящую жизнь молодых, сокрушаясь только об одном, о несостоятельности Марии.
- Как это, замуж и без приданного? Не можно. Что нибудь придумаем. Не знал я, что так скоро, а то бы обязательно приготовил. Ну да ладно, немного у меня есть, наскребы еще.
Толи Мария начала привыкать, толи кагор подействовал, а может быть её захлестнула радость близкого счастья. Вдруг она расцвела, ярко и сразу. Брызнула искрами синих глаз, сверкнула манящей сладостью сахарных зубов и засмеялась легко будто выздоравливая.
- Не надо, отец, мне папка все приготовил, сейчас покажу.
Она умчалась в комнату к своим вещам. Толком ничего не понимая, хозяин все же подмигнул жениху, мол знай наших. Только и он открыл рот, когда увидел стоящую с бутылкой в руках Марию. Бутылка была обычной, темно-зеленого стекла, но держала она её как-то необычно.
- Ну, что же, ко времени, у нас кончается. Давай откушаем твоего из Бургундских подвалов, или оставим до свадьбы?
- Эх ты, до седых волос дожил, а ничего не понимаешь! - С этими словами она опрокинула бутылку. Золотая россыпь песка полилась прямо на стол и ослабевшую психику мужикав. Первым очнулся дед. Что-то прикинув, что-то высчитав, он, наконец, выдал резюме.
- Та-ак, значит Пашка продолжал царапать золотишко. Ну и крот твой папаня. Маша, его нужно сдать, оно государственное, не твое.
- Почему же не мое? Мне его папка дал перед самой смертью, значит оно мое.
- У нас правовой режим. Разработка недр регламентируется горным законодательством, все полезные ископаемые считаются собственностью государства. Нарушение этого закона влечет за собой уголовную ответственность. А вообщето Манька, положи его куда подальше и запомни, золото самый легкий металл, потому что он всегда всплывает, а тут его килограмма четыре. Опасное приданное тебе завещал Павел. Ну да ничего не попишешь, другого то не было.
Вы вот что, распологайтессь тут, отдыхайте, а я в город смотаюсь, сейчас продуктовая машина отходит. Насчет манькиных документов напомню, да твоего братишку приготовлю, чтоб от страха не обделался. Ты Иван ложись в комнате. а ты Манька полезай на печь. . . хотя. . . Да ну вас. . .
Дед махнул рукой и начал собираться.
С трудом отсидев три урока, с четвертого Игорь слинял. После вчерашней выпивки сидеть в мутном, душном классе, под сварливым, курносым носом математички было невыносимо.
С кислым, похмельным настроением брел он раскисшей улицей пасмурной весны. С отвращением представлял он сегодняшний вечер. Опять соберется братия, невесть каким макаром свалившаяся ему на голову два месяца назад, когда он получил артелевские деньги.
Сначала приперся Шнырь, артелевский лакей и подтирала. Он приволок шампанское, коньяк и бабу, сообщив Игорю, что он намерен остаться на ночь. Потом со Шнырем приперся Бубен, жулик и картежник. А следом появились всегдашние его приятели. Нюф-Нюф, парень с неразвитой речью, похотливый и вечно истекающий соплями и наконец Юра, подвижный как угорь, с пронизывающим взглядом удава. Игорь не заметил как и когда попал под прсс его гипноза. Кроме них захаживали и другие гости, ребята из училища, просто незнакомые мужики снявшие девок на танцах. Всякие бывали, но эти двое оставались неизменными.
Вот и вчера. . .
Вчера начали днем. Возвращаясь из училища во втором часу, Игорь сразу усек корефанов, Во дворе на песочнице экспроприированной у детишек плотно сидела компания, проникаясь талантливыми аккордами вадимовской гитары.
Сосед Вадик сидел в центре под грибочком и отшибая пальцы о струны чувственно на блатной манер гундосил.
"Ка-а-агда море га-арит бирюзо-о-ой,
Апа-а-асайся дурнова-а па-а-аступка. . ."
Слушатели, а их было около десятка, искренне переживали, обесрокоенные моральным обликом капитана и несчастной судьбой английской леди. Нюф-нюф старательно подтягивал, а Юра курил, иронично переглядываясь с высокой стройной блондинкой.
- А вот и наш Игорек, - бурно приветствовал он подошедшего Игоря, ты, давай мы к тебе завалим. Знакомься, это Нина, а то её подруги Лида и Люда, будущие портнихи.
- Не портнихи, а операторы швейного производства, - вставая поправили его две дылды. Одна рыжая и прыщавая, другая черненькая, но тоже с прыщами.
- Ну так что, валим к тебе? - Снова спросил Юра и пригнувшись поближе прошипел, - Клевые сучонки, только шепни, в момент ноги циркулем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13