Поэтому к приманке ее надо приучать постепенно. А именно: 6–7 суток к ненастороженным ловушкам и не менее 10–12 суток – к настороженным.
– Тьфу, зануда, – только и смог ответить Миша.
Он послушал еще минут пять, как взрослые люди всерьез спорили, брать ли новый «Мерседес» или все-таки шубу из шиншиллы, – как будто и то и другое находилось в соседней комнате и ждало их выбора. Любит, любит наш народ примерить на себя красивую сказку…
– …А с другой стороны, мороки с этой шубой… – задумчиво говорила Тамара Сергеевна, – ни на попе с горки не скатишься, ни в гардеробе не оставишь…
– Опять же – моль… – подхватил ее мысль машинист Ермолаев.
Шестакову вся эта беспочвенная дискуссия окончательно надоела. Он пожал руку Толику, поймал взгляд СССР, молча кивнул ему, прощаясь, и вышел.
Непривычное ощущение праздности охватило Мишу. Ну действительно, когда в последний раз он оказывался свободен в семь часов вечера? «Пойду-ка я просто прогуляюсь», – решил он и двинулся к эскалаторам.
Наверху еще светило солнышко, радостно горланили птицы и нетрезвые продавцы сосисок и колготок.
«Пивка, – решил Шестаков, – отдыхать так отдыхать».
У первого же ларька его громко окликнули:
– Рэмбо! Трам-там-там-там-там-там! – Сложный оборот, составленный исключительно из ненормативной лексики, должен был означать немереную радость и удивление. – На ловца и зверь бежит!
– Нашел зверя, – нелюбезно отозвался Миша. Здоровенный парняга по кличке Штука был ему хорошо знаком еще по прежней работе, но Шестаков никогда не допускал фамильярностей в общении «а-ля Глеб Жеглов». – Чего тебе, Фролов?
– Так тебя ж Носатая ищет!
Пришла очередь удивляться Шестакову.
– Меня? Зачем это? Я уж почти полгода как не мент.
– Не знаю, Шестаков, не знаю, может, у нее какой личный интерес к тебе? – Штука двусмысленно подмигнул, но почему-то обоими глазами.
– Да иди ты… – Миша снова повернулся к ларьку.
– Я серьезно, Рэмбо, – голос Фролова стал умоляющим, – она всем сказала: увидите, скажите, что он мне нужен!
Миша с наслаждением отпил, не отрываясь, почти полбутылки пива и сразу подобрел.
– Охрану, что ли, набирает? Так не пойду я к ней…
– Не, с охраной у Носатой все нормально.
– Хм, ну, тогда, наверное, замуж позовет, не иначе.
Штука довольно заржал и тут же засуетился:
– Ну что, двинулись?
– Прямо сейчас? – Встреча с местной бандершей, прямо скажем, не входила в планы Мишиного отдыха. Он уже пожалел, что разговорился с Фроловым.
– Пошли, Рэмбо, я только что ее машину около конторы видел.
– Не егози, – сурово одернул его Шестаков. – У вас что, премия положена за мою доставку?
– Да ладно тебе. Она сказала: очень нужен. А мое дело – передать.
Танька Петухова, она же Носатая, как раз выходила из конторы – обыкновенного ларька, но без окон и с официальной табличкой «ТОО АФРИКА».
– Привет, – бросила она Шестакову, ничуть не удивившись, – садись в машину.
В принципе из нее могла бы получиться очень стильная дама, учитывая идеальную фигуру и родителей-академиков. Но… Карьеру фотомодели Татьяне перечеркнул лет двадцать назад дворовый пес Марс. То ли играя, то ли разозлившись на приставучих детей, он цапнул за нос ближайшего к нему. Этим ближайшим оказалась Танька. С тех самых пор неровный розоватый шрам стал чуть ли не ее визитной карточкой. Ничьи уговоры – ни родителей, ни друзей, ни обоих мужей – не заставили ее сделать пластическую операцию. Ей нравилось быть Носатой. И вообще, с младенчества девизом Танькиной жизни было: «Не как все!» Татьяна на окружающих производила убийственное впечатление. От цвета ее нарядов сводило скулы даже у бесчувственных грузчиков овощных магазинов. Лексикон – как у доктора филологии, отсидевшего лет пятнадцать в колонии строгого режима. По городу Носатая разъезжала в «БМВ» неуловимо-поганого оттенка, который Валерка Дрягин, увидев однажды, охарактеризовал как «цвет бедра ошпаренной нимфы».
– Ты ел? – буднично спросила она, словно жена, припозднившаяся с работы. – Ужинать будешь?
– Буду, – в тон ей ответил Шестаков. «Ну-ну. Посмотрим. С вопросами пока подождем. Пусть Татьяна сама разыгрывает свои козыри».
Ему пришлось больше часа покататься с Носатой по окрестностям. Они заехали в ларьки на «Площади Мужества» и «Академической», посетили большой магазин хозтоваров на Гражданском проспекте (оттуда Татьяна вышла разъяренная и даже пнула носком изящной туфельки чью-то «девятку») и ненадолго притормозили около развала «секонд-хэнда» на проспекте Науки. У Шестакова закралась неприятная мыслишка, что Танька не столько занимается своими делами, сколько демонстрирует его своим приближенным. «Не иначе, в охрану к себе позовет. Соврал, значит, Штука». Когда они наконец сели за стол в небольшом ресторанчике, Миша напрямик спросил:
– Ну что, всем меня засветила?
– Фу, Рэмбо, что за жаргон? – Татьяна наморщила нос. Из-за шрама это у нее получилось жутковато. – Просто ты должен понимать, что правильно проведенная рекламная кампания – это восемьдесят процентов успеха.
– Начало интересное. И что же продаем?
– Слушай, давай вначале поедим? У меня уже голова от голода кружится.
– Угощаешь?
– Спрашиваешь! Небось подсобным рабочим ресторан не по карману?
– Так ты и это знаешь?
– Конечно.
– Тогда я не понимаю, зачем шухер разводить?
– Какой шухер?
– С поисками. Штука у меня чуть на рукаве не висел: «…Носатая тебя ищет…» – Миша намеренно провоцировал Петухову. – Ты бы еще в газетах объявление дала: «Срочно хочу Рэмбо!»
– Ты спошлил или мне показалось? – спокойно поинтересовалась Танька, оторвавшись от салата.
– Прости. Показалось.
Они помолчали немного, занимаясь едой. Первый раунд, по всем статьям, остался за Носатой. Шестаков, однако, не унимался и через некоторое время, проследив, как его дама лихо хлопнула третью рюмку, вслух удивился:
– Ты что – все ГАИ скупила?
– Рэмбо, ты наивен, как дитя. На эту прорву никаких денег не хватит. Неужели ты считаешь, мне некого посадить за руль?
Мише почему-то почудилась в этих словах горькая жалоба. Действительно: «посадить за руль» это немного не то, что «отвезти домой». Он испугался, что разговор сейчас скатится в скучнейшее бабское болото, и, уводя разговор в сторону, предложил:
– А на трамвайчике не желаете? Или на метро? – Шестаков честно не хотел язвить. Но, как оказалось, попал в точку. Татьяна вздрогнула, остро и внимательно глянула на него и серьезно спросила:
– Как, по-твоему, это надолго?
И снова Мишка не врубился, решив, что спрашивают про затопленные тоннели:
– Не знаю, я же не инженер-строитель. Говорят, там подземная река…
– О-о-о… – закатила глаза Носатая, – ну, я не понимаю, как можно с мужиками о деле разговаривать? Пока голодный – вообще не подступись, а поест, так просто дурак дураком! Шестаков! Я тебя не об этом спрашиваю!
Далее разговор проходил почти конструктивно. Убедившись, что Татьяна не преследует в его отношении личных целей и не просто собралась послушать «страшилок» на сон грядущий, Миша рассказал Таньке все. Даже про СССР с Матильдой. Петухова выслушала внимательно, чуть нахмурившись. Немного помолчала и внезапно расхохоталась.
– Ты чего? – испугался Миша.
– Ой, подожди… Сейчас отсмеюсь… – Татьяна достала из сумочки носовой платок, шумно высморкалась (Шестаков заметил, как изумленно обернулся на нее мужик за соседним столом) и весело сказала:
– Ох, и повезло тебе, Рэмбо, с бабами в команде: хвостатая есть, теперь и Носатая будет…
– Тоже в подсобные рабочие уходишь?
– Не-ет, Рэмбо, у меня, конечно, на земле забот – выше крыши. Но к вам, туда, – Петухова ткнула пальцем вниз, – мне пока рановато.
– Тогда – не понял.
– Тогда слушай. Ты меня знаешь? – Вот-вот, пошла Манька Облигация. Дальше по сценарию: «…я сроду с „мокрушниками“ дела не имела!» Татьяна, похоже, и сама вспомнила любимый фильм, потому что снова хохотнула басом. Но продолжила вполне серьезно – Моя «Африка» сейчас держит почти всю торговлю у метро, от «Площади Мужества» и до конечной. А народ теперь все верхом ездит. И норовит покупать свои долбаные сосиски или в центре, или уже около дома. Ты не представляешь, в каких я «минусах». А скоро лето… Холодильников не хватает. Я не могу товар неделями на улице гноить. Понимаешь?
– Нет, – честно ответил Шестаков. – Холодильниками помочь не могу, у меня дома – один, да и то старый.
– Ладно, хватит прикидываться. Короче говоря, мне нужно, чтобы народ опять в метро ездил. Как обычно. И не шугался.
– Что ж я их, за руки тянуть буду?
– Зачем – за руки? Ты делай то, что делал. А я помогу.
– Чем?
– Чем надо. Деньгами. Людьми. Оружием. Только скажи.
У Шестакова, видимо, было настолько обалделое, недоверчивое выражение на лице, что Танька просто налила две полные рюмки, протянула ему одну, чокнулась и выпила со словами:
– Не сомневайся, Носатая не обманет.
Миша послушно выпил. На душе было тепло и радостно. Мадам Петухова не прятала свои сокровища в стул, а сама принесла Воробьянинову.
– Ну? Тебе, наверное, подумать нужно? Так ты подумай, списочек мне составь – чего и сколько.
– А ты не боишься?
– Чего? – удивилась Носатая. – Я ж не людей убивать собираюсь. Я ж на благое дело…
Миша ненадолго задумался.
– Единственный вопрос: кто нас с оружием пустит в метро? Ты об этом подумала?
– Ну, это я постараюсь уладить. – Танька прищурилась, что-то соображая, затем придвинулась к Шестакову и заговорщически сказала – А бюрократ твой, пожалуй, прав. Выправь там у них какую-нибудь бумажку. Чтоб с официальным названием, счет благотворительный открой. Все полегче с формальностями будет.
– С каким еще названием?
– Я не знаю, придумай что-нибудь звучное… и боевое.
– «Рэмбо и Носатая», – сразу же предложил Шестаков. – А что, по-моему, очень боевое.
– Нескромно и слишком прозаично, – отрезала Татьяна. – Лучше так. Какая это у нас линия? Кировско-Выборгская? Вот пусть и будут: «Выборгские крысоловы». Ну, как тебе?
Пришлось признать, что очень неплохо.
– Сразу представляешь что-то сказочно-героическое, – заметил Миша.
– Точно, – согласилась Носатая. – Причем распределим сразу: подвиги тебе, а сказки – мне.
– Какие сказки?
– Сразу видно, Рэмбо, что ты – человек некоммерческий.
– Есть такой грех.
– Я же уже сказала тебе: правильно проведенная рекламная кампания – залог успеха.
– Так ты что, меня будешь рекламировать?
– Угу. – Татьяна откусила огромный кусок торта и изрядно измазалась кремом. – Народ страшные истории про метро рассказывает, а мы будем встречные слухи пускать. – Она быстро облизнулась и горячо продолжала: – Не будем ничего скрывать. Да, в метро орудуют крысы, да, было несколько случаев нападения на людей. Совсем другой поворот. Во-первых, крысы – это уже что-то реальное, гадость, конечно, но все-таки – не какие-то там призраки и «барабашки». Во-вторых, человек любит, чтобы о нем заботились… Ну, вспомни, по телеку в рекламе через слово: «мы помним о вас», «мы поможем вам», «мы хотим, чтобы вы жили долго». Клиент распускает слюни и покупает полные карманы каких-нибудь дерьмовых мульти-пульти-супер-пупер-витаминов, от которых ни толку, ни проку, одна изжога…
– Слушай, ты что, на курсы по рекламе ходила?
– Жизнь научила, – отмахнулась Татьяна, – не перебивай. Так и мы скажем: «Да, было опасно. Но теперь о вашей безопасности позаботятся наши бесстрашные парни – „Выборгские крысоловы“!»
– Ты еще дудочки перед входом начни продавать, – тихо заметил Миша.
– Какие дудочки? – недоуменно спросила Петухова.
– Да это я так, про крысоловов. Был один такой. Все с дудочкой ходил. – Шестакову было стыдно признаться, что он не помнил, как было имя того мужика, про которого ему давным-давно рассказывал Валерка. Что-то, кажется, на «г». В общем, дело там кончилось плохо. Денег ему не дали или еще чем обидели… А он взял и детей всех увел. За своей дудочкой. «Черт, я запьянел, что ли?»– подумал Шестаков.
– Рэмбо, ты меня слушаешь?
– Да, да, я просто задумался.
– Давай-ка я тебя домой отвезу, – предложила Татьяна, внимательно глядя на него. – А завтра встретимся и договорим.
– Давай, – махнул рукой Миша. На самом деле он не был так сильно пьян. Ему просто расхотелось думать, ходить, говорить…
– Славик! – крикнула Танька в сторону стойки. – Мы уходим. Будешь водилой.
Сидя рядом с Носатой на заднем сиденье ее «БМВ», Шестаков вяло размышлял о том, что вот… женщина… она, так сказать… для души… а не для работы… а вот… Танька… например… она… для дела…
Свежий ветерок быстро привел его в чувство.
– А ты действительно очень на Рэмбо похож, – призналась Носатая.
– Не, мне до него не дотянуть.
– Почему? Бухаешь много?
– Нет. Голеностопы слабые. Я ноги все время подворачиваю.
– Да ну? – удивилась Танька. И как-то очень по-матерински вздохнула.
Высаживая Мишу около его дома, Носатая черкнула что-то на листке.
– Звони мне завтра, прямо «на трубку». Вот номер.
– Слушай, Петухова, а может, тебе и тоннелями затопленными заняться? С твоей энергией ты любую подземную реку перекроешь.
– Посмотрим, – серьезно ответила она, – вначале с твоими крысами разберемся.
«БМВ» лихо рванула с места и исчезла за поворотом. А Миша пошел домой – пить крепчайший чай и соображать, сколько ему нужно видеокамер круглосуточного слежения, винтовок, приборов ночного видения и, главное, людей, из которых должны получиться «Выборгские крысоловы».
Глава четвертая
СССР
С момента их знакомства прошло ровно две недели.
Вечно мрачный Шестаков и любознательный Мухин прочно вошли в жизнь Савелия Сергеевича. Уже почти все сотрудники узнавали по телефону голос Толика, на «Политехнической» СССР проходил в метро бесплатно, а Витек Гмыза собственноручно написал для сестры Профессора рецепт «корейской капусты».
А результаты?
Единственным пока и самым неожиданным результатом была, извините, беременность Матильды. Несчастное животное, пережившее тяжелейший стресс из-за вынужденного побега, оказывается, подверглось насилию со стороны грубых диких тварей!
1 2 3 4 5 6 7