Следом, поливая все вокруг огнем из
автоматического оружия, двинулись остальные.
Охрана аэропорта была сметена: здесь никто даже и не
пытался оказать сопротивление. Поэтому практически беспрепятственно
Герострату удалось прорваться на летное поле.
Своих боевиков он оставил умирать в здании аэропорта. Выбить
их оттуда для прибывшего спецназа составило целую проблему,
и как следствие, заняло определенное время: чуть
более сорока минут.
А вообще, любые операции силовых структур тактически
подобны. Это и не удивительно: набор способов обезвредить
преступную группировку при минимальных потерях среди личного
состава и заложников достаточно ограничен. Но зато уж отработан
до мелочей.
Сразу после того, как стало понятно, что службам аэропорта
своими силами не управиться, что дело серьезное, пахнет
большой кровью и большим скандалом, в Пулково были подтянуты
все имеющиеся в наличии силы. Очень скоро шоссе перед аэропортом
оказалось забито транспортом: пожарные машины и автобусы
неотложек, милиция, армейские крытые грузовики. Панику
среди пассажиров и ожидающих удалось пресечь быстро; эвакуация
и выставление оцепления тоже прошли без проблем. Все
самолеты на ближайшие десять часов были перепоручены службам
Пулково-2, а спецназ решительно взялся за очистку помещений
аэропорта от засевших там боевиков Своры. Но на
все это, как указывалось, требуется время, и этого времени
Герострату вполне хватило, чтобы без лишней суеты захватить
самолет, готовившийся к вылету в Москву с полусотней
пассажиров на борту, среди которых были женщины и дети.
Когда же все-таки разрешились проблемы паники, эвакуации
и ликвидации не пожелавших сдаться боевиков, руководители
операции обнаружили, что вздыхать с облегчением рановато,
потому что появилась новая проблема, и что она-то
точно не укладывается в рамки стандартных отработанных схем.
В общем, никто из руководителей долго не мог понять, чего,
собственно, требует от них "террорист", захвативший самолет
с заложниками: ни денег, ни предоставления возможности вылета
в Пакистан он не просил, он требовал, чтобы к нему
привели одного человека. Какого человека? Что это за человек?
Никто ничего не мог понять до тех пор, пока в аэропорту не
появился полковник Хватов. Он выслушал магнитофонную запись
требований Герострата, кивнул и задумался под вопросительными
взглядами своих коллег. Он знал человека, которого требовал
к себе Герострат в обмен на заложников; он не знал, как
теперь быть, как сказать обо всем ЭТОМУ человеку. Потому что
Герострат требовал выдать ему Бориса Орлова.

Глава тридцать четвертая
Я сидел дома перед экраном включенного телевизора: передавали
открытие Игр Доброй Воли. Звучала торжественная музыка.
Над стадионами развевались флаги. Я ждал звонка.
Я знал, что Мишка мне позвонит. И хотя уговора по этому
поводу никакого не было, Мартынов должен был мне позвонить,
предполагая, что буду я ждать результата. Я довел дело до
конца и теперь имел право услышать о результате.
Прошло часа три с того момента, как я сообщил МММ адрес;
я все чаще поглядывал на часы: время шло, а звонка все не было.
И хотя, казалось, усталость переполняет меня настолько,
что нет уже сил и на малейшие проявления чувств, я ощутил
прилив беспокойства. В пустоте отрешенности завозились мальки
мыслишек: что-то не ладится у Мартынова, что-то не получилось.
И тут наконец грянул долгожданно телефон. Я подскочил,
сорвал трубку, и услышал Мишкин голос:
- Боря, у нас проблемы. Ты слышишь?
- Слышу, - произнес я почти спокойно: а как же иначе, когда
у нас с Геростратом обходилось без проблем?
- Машину я уже выслал. Нам нужна твоя помощь, Игл.
Это нужно помнить всем: Игл - решенье всех проблем,
мысленно перефразировал я известную рекламу.
- Опять? - спросил я вслух. - Я вам что - общество "Красный
крест"?
- Игл, он разгромил Пулково, аэропорт; он захватил самолет
с заложниками. Игл, там дети! Он ни перед чем не остановится.
Он обещает через час начать их отстреливать. По одному
каждые пять минут. Мы бы пустили генераторы, но он утверждает,
что у него есть взрывное устройство, настроенное на
волну. Мы не имеем возможности это проверить. Там дети,
Игл!
- А при чем здесь я?! - я не выдержал, сорвался на крик. - Я
же тебе дал адрес! Что ж ты его не взял, профессионал
хренов? Почему у него теперь заложники?
- Я не смог, Игл, я не смог, - бубнил Мишка, и голос у
него был слабый, какой-то задыхающийся. - Теперь на тебя только
надежда... опять только на тебя...
- Причем тут я? У вас что там, спецназа не хватает?
- Он требует тебя, Боря, - ответил Мишка с придыханием. - Тебя
одного в обмен на всех заложников. Тебя одного... А там
дети, ты понимаешь?.. Восемнадцать детей...
Пальцы у меня предательски затряслись, я чуть не выронил
трубку. "Дети... Восемнадцать детей... Тебя одного в обмен
на заложников". Последний фокус, последнее па нашего веселого
танца. Браво, Герострат. В шахматах мы, разрядники, называем
такое положение патом, результат - ничья. И новый
каламбурчик на закуску: из па в пат. Красивый ход, почти
гениальный ход. И видно, тоже задумывался ты порой о знаках
судьбы, о силах, что притягивают друг к другу людей
разной полярности, против воли заставляя идти их рука об
руку по дорогам жизни; а может, еще думал о цикличности любого
хода, любого развития, когда все в конце концов возвращается
к началу, туда, откуда все начиналось. Для меня все
началось в пулковском аэропорту, там должно и закончится.
Так ты решил, Герострат?
И ведь знаешь ты, что соглашусь. Буду трястись, но соглашусь,
потому что "там дети... восемнадцать детей..."
- Сколько у меня времени? - спросил я быстро. - Я успеваю?
- Успеваешь, - судя по голосу, Мишка заметно приободрился:
неужели ОН думал, что я откажусь? - Машина будет у
тебя с минуту на минуту.
- Приготовьтесь там, - сказал я. - Еду.
В аэропорту я был через полчаса. Незнакомый мне водила
включил мигалку и гнал без остановок, игнорируя всяческие
правила. Несколько пришлось ему притормозить из-за оцепления
и автомобильной сутолки у Пулково. А скоро пришлось
совсем остановиться. Чертыхаясь, он полез из машины, и я
без дополнительных уточнений последовал за ним. Мы побежали,
а где-то через минуту я увидел, как нам навстречу, огибая
грузовики, микроавтобусы неотложек, пожарников, бежит Мишка.
А следом за ним - потные, бритоголовые, в защитных комбинезонах,
с автоматом наперевес. Омоновцы. Почетный эскорт,
надо полагать.
Мишка увидел меня, замахал руками. Выглядел он, признаться,
не важно. Костюм помят, выпачкан белым. На щеке - огромный
пластырь. Мы встретились, и он, не говоря ни слова,
ухватил меня за руку и поволок к зданию аэропорта. Омон молча
перегруппировался и затопал следом.
А еще через несколько минут мы были на летном поле.
В дальнем конце его одинокой громадой, словно изготовившись
к разбегу и быстрому взлету, стоял ТУ-154. Вокруг
него перебегали, пригнувшись, через каждые пять метров падая
на живот, такие же бритые и защитно-цветастые, как те,
что топали у нас за спиной.
Люк в пассажирский салон ТУ-154 был открыт, к нему
подвели трап, но никого поблизости от трапа не наблюдалось.
Только на значительном удалении, метрах в ста, стояли
трое в штатском, один держал в руках магафон. Над полем
царила тишина, столь необычная для аэродрома, такая, что
даже были слышны кузнечики, стрекочущие в траве вокруг
взлетно-посадочной полосы. И над всем этим ослепительно
сиял обжигающий диск летнего солнца и стояла жара. Да,
та самая жара. Жара гор, которые стреляют.
- Быстрее, - обронил только Мишка, и мы ускорили бег.
Одного из штатских (того, который был с мегафоном)
я узнал: полковник Хватов собственной персоной. Ну что ж,
пришлось, значит, встретиться и на этот раз. Только вот
сегодня МНЕ придется выступать в роли вашего спасителя.
Придется. А заодно и должок оплачу. С процентами.
- Здравствуйте, Игорь Павлович, - сказал я, но протянутую
для приветствия руку проигнорировал: обойдешься. - Без
меня, смотрю, ничего у вас толком не получается. Может,
пора в отставку? А мне - на ваше место?
Улыбка сошла с лица Хватова. Он убрал руку:
- Напрасно вы так, Борис Анатольевич.
- Ничего в нашей жизни не бывает "напрасно".
- Зачем ты, Игл? - пытался остановить меня Мартынов.
Я смерил его холодным взглядом. О, Господи, скольких
сил мне стоила эта холодность! Ведь я уже был на пределе в
тот момент; я же был уверен, что умру сегодня, здесь, под
жарким летним солнцем, в тишине, после всех усилий - умру.
И черное отчаяние готово было переполнить меня в любую секунду,
отпусти только чуть вожжи.
- Ладно, - сказал я. - Начинайте. Сколько можно тянуть?
Полковник поднес мегафон к губам:
- Лаговский, вы меня слышите?!
Я даже не сразу сообразил, к кому Хватов обращается,
но потом, конечно, вспомнил... Вот так-так... Лаговский.
Николай Федорович. Значит, это все-таки твоя настоящая фамилия.
Но какая наглость - устроиться в Одессе под своей собственной
фамилией! Вот и еще одним вопросом меньше. Только
зачем тебе, Игл, перед смертью столько ответов?..
Все-таки у Герострата был сильный голос: он отвечал
без мегафона, но по громкости его ответ ничем мегафону Хватова
не уступал:
- Слышу, слышу! Ну как там, появился мой любимчик?
- Борис Орлов здесь!
Смех, почти хохот.
- Наконец-то! Ну что, работаем по уговору? Или есть
новые предложения?
- Нет! Начинаем!
- Пусть тогда идет. Топай сюда, маленький мой.
За все время переговоров я не заметил в люке ни намека
на движение. Герострат предусмотрительно не выставлял себя
снайперам напоказ.
- Что за "уговор"? - обернулся я к Мишке.
- Ты встаешь внизу, у трапа, - пустился в скорые объяснения
Мартынов. - Он выпускает заложников; они сходят по трапу.
Когда выйдут и сойдут все, ты начинаешь подниматься.
- Разумно, - кивнул я, - с его стороны, - а потом, помолчав,
не без издевки (единственный способ остался уберечься
от срыва) задал еще один вопрос: - Ну а что у нас приготовлено
на вторую часть? Какой там у вас "уговор"? Надо понимать,
самолет забросают гранатами?
- Да ты что?! - Мишка казался искренним. - Там же будешь
ты, Борис!
- Не в первый раз подставлять меня под пули, ведь верно?
Уж как-нибудь примете этот грех на душу, правда, Игорь Павлович?
- Вы бредите, Борис Анатольевич, - резко отвечал Хватов. - Мы
же гарантируем вам безопасность. Мы готовы выполнить любое
его требование в обмен на вашу жизнь. Потому штурма не
будет. Только вы тоже постарайтесь вести себя там благоразумнее.
А то если...
- С чего это вдруг такая забота?
- Игл!..
- Постой, Мишка. Мне интересно полковника послушать.
Хватов устало опустил руки.
- Не нужно считать меня холодным расчетливым мерзавцем, - сказал
он, глядя мне в глаза. - Я тоже человек. Если бы такое
было возможно, если бы он потребовал в обмен на заложников
меня, я бы пошел. И с радостью бы, Борис Анатольевич, пошел,
потому что... потому что... Да что толку объяснять: вы
все равно меня не слушаете...
- Напротив, я вас внимательно слушаю, - сказал я. - И
кое-что понял. А теперь послушайте меня, Игорь Павлович.
Если Герострат попытается уйти, если найдет лазейку и захочет
ею воспользоваться, немедленно уничтожьте его. Даже
если для этого придется убить меня. Вы поняли?!
Хватов приподнял брови; сбоку невнятно охнул Мишка.
- Я не понимаю вас, Борис Анатольевич.
- Неважно. Вы сделаете так, как я вас об этом прошу?
- Игл, ты в своем уме?!
- В своем, - я посмотрел на Мартынова. - Ты, наверное,
тоже меня не понимаешь?
По глазам было видно, что нет. В глазах его была растерянность.
Вот так, подумал я. А когда-то мы понимали друг
друга с полуслова.
- И не нужно понимать, - сказал я ему. - Главное делайте,
что я говорю: уничтожьте его.
И я пошел, пошел к трапу, прокричав уже на ходу:
- Герострат, я иду к тебе!
Пошел. И хотя каждый новый шаг давался все с большим и
большим трудом, а в ушах зазвенело, как после легкой контузии
от продолжительной стрельбы из АКМа, я знал, что дойду,
не сверну в сторону, потому что "там дети... восемнадцать
детей".
Я остановился у трапа и в ту же секунду вниз по ступенькам
двинулись заложники. Посторонившись, держась рукой
за поручень, я стоял у трапа, а они шли один за другим:
женщины тихо плакали, мужчины или зло щурились или выглядели
озабоченно-расстроенными, одного побагровевшего толстяка
придерживали под руки, он едва волочил ноги: видно, прихватило
сердце. И только дети казались внешне спокойными. Наверное,
просто не смогли они еще оценить всю величину опасности,
которая им только что угрожала.
Дети, черт подери! Я же никогда, ни разу в жизни не задумывался
о своем собственном ребенке, каким он будет, каким
бы я хотел его видеть, если, конечно, появится он когда-нибудь
у меня. И не стояло как-то никогда передо мною вопроса,
как сам я отношусь к детям, кто они для меня, эта неприметная
за суетой взрослых дел часть человечества? Но я видел,
что такое мертвые, УБИТЫЕ дети, я знаю, что ничего в мире
нет горше маленького детского горя, и я не был способен
отказаться, услышав требование Герострата.
Я провожал их глазами, выхватывая то одну, то другую
маленькую фигурку из толпы уходящих через поле заложников,
и думал о том, что у меня, наверное, уже точно не будет детей.
Не успеть...
- Давай, Боря, поднимайся, - услышал я знакомый мне и
ненавидимый голос. - Что ты там застрял?
И я стал подниматься по трапу, все еще придерживаясь
за поручень. Шагнул в салон, усиленно моргая, чтобы побыстрее
привыкнуть к сумраку, который царил здесь внутри, и снова
услышал:
- Дверь не забудь прикрыть. Так, вроде, все вежливые
люди поступают?
Я закрыл люк и повернулся на голос.
- Ну здравствуй, Боренька, - сказал Герострат, широко
улыбаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30