https://wodolei.ru/catalog/accessories/Schein/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Кристина нажала на выключатель. Она успела раздеться, когда шла в свою комнату. Стоя у бюро, она вынула шпильку и распустила свои длинные рыжеватые волосы, встряхнула головой и принялась неторопливыми движениями расчесывать их гребенкой, отсчитывая каждое движение.
"Когда тебе важно что-то знать...", не выходили у нее из головы слова Шарлотты, пока она шла к кровати.
И только отвернув покрывало, она заметила на подушке конверт.
Она прочитала записку, лежавшую внутри, вся сжалась, потом скомкала ее в бумажный шарик и швырнула на пол.
"Кристина, – говорилось в записке, – я ухожу. Если захочешь, позвони, по только в том случае, если у тебя будет что сказать. Джерри".

Глава VIII

Дэвид начал свой первый день исполняющего обязанности Уолласа Хатнера, приняв марш Берлиоза за мендельсоновский, зато потом правильно угадал, что погода переменится.
Воздух был сухой и прохладный, поэтому он особенно не стал нагружать себя во время пробежки вдоль реки. На востоке анемичное солнце постепенно проигрывало битву за утро наступающей армии из тяжелых темных туч, среди которых сверкали сияющие проблески света. День начался под стать его настроению: трудный вечерний обход с Хатнером оставил у него смутное ощущение дискомфорта – то ли от того, что спал урывками, то ли от того, что плохо пробежался.
Он планировал совершить утренний обход в том же порядке, в котором они проводили его с Хатнером накануне вечером, но попав в больницу, не утерпел и первым делом захотел узнать, как новая схема лечения сказывается на Энтоне Мерчадо.
Бронзовое обветренное лицо рыбака расползлось в широкой улыбке, едва Дэвид показался в дверях. От одной этой улыбки вся утренняя хандра Дэвида моментально испарилась.
– Порядок, доктор! – пророкотал Мерчадо с неменьшей гордостью, чем мать, которая только что разродилась. – Этим утром. Отличная твердая лепешка... как в проруби. Доктор, у меня не хватает слов благодарности. А то я уже было подумал, что меня будет вечно нести.
– Ну, ну, не будем слишком радоваться, мистер Мерчадо, – сказал Дэвид, едва сдерживаясь. – Вы определенно сегодня лучше, чем вчера, но я не думаю, что понос прекратился совсем. Скорее всего, на время.
– Меня уже меньше трясет, а судорога почти пропала, – добавил Мерчадо, когда Дэвид принялся ощупывать его живот.
– Так, хорошо, – заключил Дэвид после того, как с минуту слушал его стетоскопом. – Но по-прежнему никакой твердой пищи. Одни жидкости в небольшом количестве и несколько дней новых антибиотиков и внутривенных вливаний. Можете передать своей семье, что у нас вы пробудете с неделю, если дела пойдут на лад.
– Вы продолжите наблюдение за мной, когда я выпишусь? – спросил он.
– Нет, только два-три дня, пока не вернется доктор Хатнер. Вам повезло, что вы попали к нему в руки, мистер Мерчадо. Он один из самых лучших хирургов, которых я когда-либо видел.
– Возможно... возможно, – Мерчадо хитро улыбнулся, давая понять, что он не настроен распространяться на эту тему. – Но вы все равно оставите мне вашу визитную карточку. У меня масса родственников, которые начнут обивать порог вашего дома ради того, чтобы им сделали такую же операцию. Даже если у них все в порядке со здоровьем.
Дэвид для приличия усмехнулся и, выйдя из палаты, взглянул на список пациентов, которых ему предстояло обойти. Регистрационная карточка, на которой он печатал их фамилии, была заполнена с обеих сторон. Дэвиду хотелось петь от радости. В течение многих лет он не смел даже думать о такой загрузке. Пройдя коридор, он радостно вскрикнул и вприпрыжку проскочил дверь, ведущую на лестничную площадку. За его спиной две полные, с аристократическими замашками медсестры проследили за этим проявлением мальчишества, затем обменялись осуждающими взглядами и, хмыкнув, важно удалились.
Давно Дэвид не испытывал такого пьянящего чувства от работы в больнице. Даже Шарлотта Томас изобразила некое подобие улыбки; впрочем, это впечатление создал яркий свет в комнате. Кровать, на которой она лежала, была поднята на сорок пять градусов, и санитарка с ложечки давала ей кусочки льда. Так и сяк Дэвид пытался определить, как она себя чувствует, но она в ответ только слабо улыбалась и кивала. Он исследовал ее брюшную полость, внутренне содрогнувшись от полного отсутствия звуков в кишечнике. Пока что причин для паники нет, но каждый день "молчания" в животе приближал повторную операцию. У него мелькнула мысль, что пожалуй, надо перестать давать кубики льда, но, взглянув на прощание на Шарлотту, Дэвид решил оставить все как есть.
На посту медсестер он подробно расписал течение болезни у Шарлотты, указал меры, которые могли бы помочь улучшить ситуацию. Когда он кончил писать, был почти час дня. Оставалось двадцать минут на кофе с бутербродом до того, как он обязан появиться в своем офисе. Пять с половиной часов пролетели совсем незаметно. Он попытался припомнить, когда испытывал нечто подобное. Кажется это было лет восемь назад. И ничего похожего после аварии, подумал он с горечью.
Даже дневные часы приема в офисе, всегда тянувшиеся так медленно, сегодня пролетели незаметно из-за частых звонков сестер, уточнявших то или иное распоряжение или возникшую проблему.
Ровно в пять, когда дверь за последним пациентом закрылась, сестра, работающая у Дэвида, миссис Холиган, прокричала из приемной.
– Доктор Шелтон, вам звонят от доктора Армстронг. Сейчас ее секретарша соединит.
– Отлично, – откликнулся из кабинета Дэвид. Было приятно, что Холиган разделяет его радость, пусть даже дежурство выдалось таким напряженным.
– Я пошла, доктор, а то мне еще надо приготовить мясо. Всего хорошего.
– Спокойной ночи, Холиган.
Минуту спустя в трубке раздался голос Маргарет Армстронг. Как первая женщина во главе хирургического отделения, она пользовалась в своей сфере такой же репутацией, что Уоллас Хатнер в своей. Из всего медицинского персонала больницы сердечнее всего относилась к Дэвиду, особенно помогая ему в первый год. Хотя она направляла своих пациентов исключительно к хирургам-кардиологам, а в отдельных случаях к Хатнеру, но время от времени отсылала больного к Дэвиду, всякий раз не забывая благодарить его в записке за исключительно качественную работу.
– Дэвид? Как идут дела? – спросила она.
– Занят по горло, но наслаждаюсь каждой минутой, доктор Армстронг. – Возможно, из-за ее царственной осанки и аристократического вида, а, возможно, из-за разницы в годах, которая достигала почти двадцати лет, Дэвиду ни разу не пришло в голову назвать Маргарет Армстронг по имени. Да она и сама не способствовала этому.
– Собственно говоря. – продолжала Армстронг, – я звоню, чтобы затруднить тебе жизнь. По правде говоря, я сначала позвонила в офис Уолли Хатнера, потом с большой радостью узнала, что ты замещаешь его.
– Спасибо. Выкладывайте.
– Дело касается одного старого джентльмена по имени Баттеруорт – Олдоса Баттеруорта, если говорить точнее. Ему семьдесят семь, но он резв, как щенок. Неделю назад ему прооперировали малую венечную артерию, и все было прекрасно, но последнее время он начал жаловаться на боли в правой ноге. От паха и ниже у него пропала пульсация.
– Эмбол? – спросил Дэвид скорее из вежливости, нежели из неуверенности в диагнозе.
– Я бы тоже хотела так думать, Дэвид. Нога уже сильно побледнела. Ты в настроении помочь нам удалить тромб?
– Буду только рад, – просил Дэвид. – Вы объяснили ему, на какой риск он идет?
– Да, но не мешает, если бы ты еще раз указал ему на это. Дэвид, меня немного пугает общая анестезия. Ты не считаешь, что можно...
Дэвид пришел в такое возбуждение от того, что может свой первый день закончить чем-то значительным, что фактически оборвал ее на полуслове.
... – перейти на местную? Конечно, можно. Только так.
– Я знала, что на тебя можно положиться, – сказала Армстронг. – Я должна была проконсультироваться с тобой. Олдос мой старый друг и пациент. Слушай, через час начинается заседание исполнительного комитета, и я как глава отделения этого сумасшедшего дома обязана там присутствовать. Не могли бы мы вечером где-нибудь пересечься?
– Разумеется, могли бы. Перед уходом я должен посмотреть кое-кого из своих больных. Как насчет Юга-4? У меня там лежит женщина, совершенно парализованная. Может, у вас возникнут какие-нибудь идеи по этому поводу?
– Буду рада помочь. В восемь?
– В восемь, – повторил Дэвид.
Тщательно вымыв руки и осторожно выставив их перед собой, Дэвид спиной вошел в операционную № 10, затем надел операционный халат и начал готовиться к тому, чтобы дирижировать оркестром, исполняющим его же собственную симфонию. Олдос Баттеруорт, такой беспомощный и хрупкий, лежал на узком операционном столе.
Дэвид приказал правую стопу Баттеруорта поместить в прозрачный пластиковый мешок, чтобы исключить инфекцию в ходе операции. Стопа была цвета белого мрамора.
Используя небольшие инъекции, он обезболил верхнюю часть правой ноги больного. Ввиду отсутствия пульса он решил, что бедренная артерия должна проходить приблизительно в дюйме от надреза. Неправильный расчет, и он столкнется с такой трудной операцией, где единственным решением окажется второй надрез. Сосредоточься, приказал он себе. Сконцентрируй всю свою волю. Скрытые за маской уголки его губ приподнялись и на лице заиграла тонкая улыбка знающего себе цену человечка. Он был готов.
– Скальпель, пожалуйста, – сказал Дэвид, беря из рук хирургической сестры инструмент. Он замер, закрыл глаза, затем сделал глубокий вдох, чувствуя каждой клеточкой своего тела ответственность момента. Открыв глаза, он оглядел стоящих рядом людей, которые застыли в немых позах в ожидании его приказаний. Слегка кивнув анестезиологу и бросив последний взгляд на обескровленную ногу Баттеруорта, он сделал надрез. Туго натянутая кожа раздвинулась, сразу же обнажив бедренную артерию. – Попал в "десятку", – прошептал Дэвид.
В течение нескольких минут артерия, твердая и тяжелая от тромба, была изолирована двумя тонкими полосками лейкопластыря, расположенными на расстоянии двух дюймов друг от друга. Осторожно он ввел длинную тонкую трубку с откачивающим баллоном внутрь артерии в направлении стопы. Определив, что наконечник трубки находится в требуемом положении, он накачал баллон и также осторожно вывел трубку обратно через надрез. Два фута вязкой темной жидкости ударили из трубки прежде, чем Дэвид успел освободить баллон. Он повторил процедуру в противоположном направлении и удалил сгусток крови, который привел к закупорке вен. Последовало промывание с помощью разжижителя крови, и на этом все было кончено. Он затянул полоски лейкопластыря, чтобы поток крови не хлынул через артерию, затем закрыл надрез в сосуде с помощью ряда мелких швов.
Второй раз за менее чем двадцать минут Дэвид обменялся мгновенным взглядом с каждым участником операции. Затем молча вздохнул, задержал дыхание и отпустил края лент. Сразу же нога Баттеруорта приняла естественный нормальный цвет. Все радостно зашумели. Операция прошла как по маслу. Лучше не придумаешь. Опьяненный успехом, Дэвид громко объявил Баттеруорту, что все обошлось, но тот так и не проснулся ни разу во время операции.

* * *

"Это было просто отлично, доктор Шелтон. Это было просто отлично, доктор Шелтон. Это было просто отлично, доктор Шелтон". Раз за разом повторял Дэвид слова хирургической сестры, ветерана больницы, пытаясь воспроизвести в точности ее интонацию. «Может быть, тебе следует позвонить ей и попросить повторить все это, чтобы не мучиться», – сказал он самому себе. Продиктовав оперативное замечание, он принял душ и переоделся. Теперь можно отправиться в корпус Юг-4, чтобы сообщить доктору Армстронг о том, что Баттеруорт был успешно прооперирован.
Он посмотрел на свои часы: без десяти восемь. Его второе подряд ночное дежурство в больнице и первое с тех пор, как он вступил в штат хирургов восемнадцать лет назад.
Маргарет Армстронг уже была на этаже, пила кофе и вела непринужденную беседу с Кристиной Билл и палатной сестрой, Уинни Эджерли. Когда Дэвид подошел к женщинам, его глаза невольно устремились на Кристину. Ее глаза и улыбка, казалось, говорили тысячу разных вещей одновременно. Или, возможно, это были его слова, его мысли, а не ее. В воображении промелькнуло идеальное, как драгоценный камень, лицо Лорен, и исчезло под взглядом этих карих глаз, устремленных на него.
Голос доктора Армстронг вывел его из забытья.
– Эй, Дэвид, – весело сказала она. – В больнице только и говорят о том, как ты сделал новую ногу моему коротышке. Молодец! Бери чашку и поднимем тост за твою успешную операцию. – Она взглянула на содержимое чашки, поморщилась и добавила: – Если, конечно, это можно назвать кофе.
На ней была черная юбка и светло-голубой кашемировый свитер. Золотая брошка-бабочка была единственным ее украшением. Она носила белый халат без пуговиц, какие неофициально полагались только профессорам или видным преподавателям. Ее черные волнистые волосы были коротко подстрижены и идеально сочетались с цветом ярко-синих глаз и тонкими чертами лица. От нее исходила такая энергия, которая заставляла подчиняться и уважать ее. В статье, написанной шесть лет тому назад и посвященной значительному вкладу Армстронг в медицину, она была охарактеризована как "Заметная фигура в американской кардиологии". А в то время ей было всего лишь пятьдесят восемь.
Обозревая пост медицинских сестер, Дэвид не мог не заметить непринужденных отношений, установившихся между Армстронг и двумя сестрами. Не то, что у доктора Уолласа Хатнера – с учетом того факта, что доктор Армстронг была женщиной. Контраст становился еще более ярким, когда она встала и налила ему чашку кофе.
Она представила его сестрам как "героя дня" и, озорно подмигнув Кристине, добавила, что Дэвид, насколько ей известно, не женат. Он покраснел и закрыл глаза в явном смущении, но одновременно понял, что тщательно избегает зрительного контакта с Кристиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41


А-П

П-Я