..
И купец кивнул на столпившихся возле повозки голоногих
мальчишек и любопытных нищих.
Глаза Басрама жадно блеснули: он учуял поживу.
- Ах вот как! - воскликнул он. - Ты хочешь провезти в
город невесть что всего за каких-то десять монет?!
- Я сказал двадцать, о честнейший из стражников,
двадцать золотых!
- Хамза, Хабиш, - обратился круглолицый к своим
товарищам, - может мы нарушим долг и позволить ввезти в
Шадизар поклажу, не осматривая ее, как положено?
Хамза и Хабиш сделали честные лица и заявили, что долг
они нарушить не могут, и что их уши стоят гораздо дороже.
- Скажем, по десять золотых за каждое, - заключил
Басрам. - И выпивка для всех, когда сменимся.
Горестно охая, купец полез в кошель на поясе и отсчитал
шестьдесят монет. Он уже тронул повозку, когда
круглолицему, все еще снедаемому жадным любопытством,
пришла в голову новая мысль.
- Постой! - крикнул он, придерживая мулов. - Я все же
должен удостовериться, что ты не везешь ничего такого, что
может подвергнуть опасности город. Скажем, оружие или
злобных издиров в кувшинах...
- Нет у меня никаких кувшинов, - в отчаянии воскликнул
назвавшийся Себбук-акой, - я ведь уже заплатил тебе деньги!
- Заплатил-то заплатил, только если ты прячешь в
повозке что-то недозволенное, мы рискуем не только ушами,
но и тем местом, на котором они растут. Я обещал не
смотреть на твою поклажу и не собираюсь тебя обманывать, я
только...
С этими словами он запустил руку под рогожу, тут же
извлек ее и умолк, недоуменно уставившись на свои пальцы,
покрытые какой-то серой пылью.
- Что за дрянь, - недоуменно пробормотал стражник,
обнюхивая свою кисть, - похоже на золу...
Купец застонал, спрыгнул с повозки и встал спиной к
мальчишкам и нищим, стараясь закрыть от них то, что
невзначай извлек из-под рогожи круглолицый.
- Умоляю, не раскрывай мою тайну, о добросовестнейший
из привратников, - жарко зашептал он на ухо Басраму, снова
развязывая пояс, - зола это и есть, везу я ее на продажу...
Не погуби несчастного, я не хочу, чтобы о моем приезде
узнали конкуренты!
Себбук вложил в потную ладонь круглолицего еще пять
монет. Басрам переводил недоуменный взгляд с золота на
купца и обратно, усиленно соображая, что бы все это могло
значить и не следует ли немедленно задержать странного
торговца на месте с его подозрительным товаром. Шестьдесят
пять монет за обыкновенную золу! воистину, либо этот
замухрышка в богатом халате умом тронулся, либо...
Что "либо", Басрам придумать не смог и, велев купцу
ждать, ушел совещаться. Хамза и Хабиш тоже встали в тупик
пред столь необычными обстоятельствами. Чего только ни
провозили в Шадизар на их памяти: шелка и яства, посуду и
красное дерево, кхитайский фарфор и аквилонские вина,
шемские украшения и туранских красавиц, а раз из Вендии
пришел караван слонов, доверху нагруженных плодами дерева
у-у, делающими мужчин неутомимыми в любовных утехах.
Правда, потом оказалось, что плоды с гнильцой и вызывают
мучительную изжогу, да вендийцу были уже далеко... Но
товара, подобного тому, что привез Себбук-ака, стражники
еще не видывали и никогда не слыхали, чтобы кто-нибудь
готов был выложить за обычную золу хотя бы медную полушку.
Хамза предложил немедленно отрядить скорохода к
светлейшему Эдарту - пусть начальник стражи и разбирается.
Басрам склонялся запросить с купца еще десятка два золотых,
но Хабиш, бывший поумнее своих товарищей, предложил
пропустить подозрительное лицо в город и установить за ним
слежку, тем более, что Себбук обещал им выпивку.
- Посмотрим, что он станет делать, - рассудительно
заключил Хабиш. - Доложим Эдарту, так нас на смех поднять
могут, а то и наказать за то, что лишнее с торговца взяли.
Молчать-то этот дурень не станет... Ежели он готов
заплатить за въезд такие деньги, видать, не беден, так что,
если все по-умному сделаем, можно еще поживиться. Ты,
Басрам, направь его на постоялый двор к Флатуну, а когда
сменимся, отправимся туда и на месте решим, что к чему.
На том и порешили. Купца впустили, наказав дожидаться с
обещанным в корчме Флатуна, что была неподалеку от врат и
где останавливались гости побогаче. Купец слезно
поблагодарил, пообещал не скупиться и напоить своих
благодетелей вином никак не менее десятилетней выдержки, с
сим и откланялся.
Уже смеркалось, когда его повозка въехала на постоялый
двор.

* * *

Конан вошел в Шадизар через другие ворота, не торгуясь
уплатив разомлевши м на жаре стражникам пару золотых, хотя
при нем не было никакого товара. Молодой человек был одет
щеголевато: полосатые штаны с завязками под коленями,
сафьяновые туфли, расшитая зелеными узорами безрукавка и
круглая красная шапочка из аренджунского бархата, лихо
сидевшая на гриве его иссиня-черных волос. Наряд довершала
кривая туранская сабля в отличных ножнах и кинжал на
атласном кушаке.
От самых ворот за ним увязался мальчишка.
- Эй, полосатые штаны, кинь монету, - гнусавил он,
загребая босыми ногами пыль улицы, - не будь жмотом, кинь!
- Я дам тебе пять монет, - сказал Конан, останавливаясь.
Он что-то пошептал на ухо оборванцу, и тот захихикал.
- Да за пять монет я натащу тебе их со всего города, -
сказал он, потирая ручки, на которых не хватало по меньшей
мере трех пальцев. - Только не понимаю я...
- Тебе и не нужно ничего понимать, - отрезал варвар,
подавая ему горсть медков. - Бери тех, что помельче, и
не меньше десятка. Узнаешь, где я остановился, и принесешь
туда в час второй свечи.
Отпустив мальчишку, киммериец направился прямиком в
таверну Абулетеса, где и провел время до сумерек к
собственному удовольствию и немалому прибытку хозяина:
пил-ел лучше и на оплату не скупился. Абулетес сам
прислуживал дорогому гостю, потея жирным лицом, на котором
гуляла всегдашняя кривая улыбочка.
- Вижу я, дела твои идут неплохо, - говорил он, подавая
очередной запотевший кувшин и усаживаясь рядом. - Воистину,
нет в Шадизаре засовов, способных уберечь закрома своих
хозяев, когда снежный барс выходит на ночную охоту. Сдается
мне, плачет кто-то сегодня над пустыми сундуками, да слуг
своих колотит...
- У тебя одно на уме, - солидно отвечал молодой варвар,
вовсю орудуя челюстями, - плохо о людях думаешь. Митра
меня просветил, я теперь торгую.
Он выплюнул на пол обглоданную баранью косточку, глянул
на обомлевшего Абулетеса и запил жаркое вином.
- Торговля - дело выгодное, - осторожно сказал духанщик,
- чем только нынче не торгуют... Мальчишка от Северных
Врат прибежал, рассказывает, какой-то дурак привез в
Шадизар воз золы на продажу. Лето нынче особо знойное,
перегреваются люди.
- Вольному воля, - лениво сказал киммериец и сыто
рыгнул, - хочешь - золой торгуй, хочешь - ослиным
пометом... Стражники, сказывают, любят им закусывать. А
где остановился этот недотепа?
Масляные глазки Абулетеса хитровато блеснули.
- Хочешь с ним познакомится? Богатый, сказывают,
купчина, много золота за въезд заплатил. Еще и напоить
обещал привратников за свой счет. К Флатуну они его
направили, там и пьянствовать будут.
- Да, - задумчиво протянул Конан, - небедный торговец,
у Флатуна бедные не стоят. Чего ему с голью якшаться,
когда сам богат, что твой мехараджуб вендийский? Верблюдов
у него много, добра навалом...
- И собак, - хихикнул Абулетес и туту же поспешно
удалился - не то позвал кто, не то понял, что сболтнул
лишнее.
Киммериец не обратил на его слова особого внимания:
многим было ведомо, что духанщик повсюду имеет глаза и уши.
Конана он продавать не станет, не посмеет связываться с
грозой Пустыньки. Даже бывшим. То, что он не вернется в
воровской квартал, варвар был почти уверен. План Ловкача
действовал даже лучше, чем можно было ожидать. Взять хотя
бы проделку с каменными идолами: она помогла не только
получить у жителей Усмераса желаемое, но и выгодно продать
оставшуюся новехонькую материю встречному купцу - хватило и
на одежду, и на добрую саблю, и в кошельке еще осталось.
Так что варвар не стал упрекать приятеля, когда тот вернул
мудрейшему Куббесу его халат, тюрбан, посох и туфли.
Старикашка чуть не помер от изумления! Благословил
замухрышку Ши и объявил его своим учеником. Даже свиток ему
оставил, сказав, что отправляется в Аренджун, где у него
этих свитков навалом, и будет ждать там Шелама. "Воистину,
сын мой, под рубищем твоим скрывается душа чистая и
благородная..." Умора!
Когда за окнами совсем стемнело, Конан направился на
постоялый двор Флатуна, прихватив несколько безденежных
собутыльников, которые, воспользовавшись хорошим настроением
варвара, не прочь были угоститься за его счет.
Постоялый двор и духан при нем назывались "Верблюжий
горб". Очевидно, хозяин хотел подчеркнуть свое основное
богатства, меланхолично жевавшее губастыми ртами в карале за
домом. Стояли там вьючные желто-пегие силачи, беговые
красавцы с длинными сухими ногами, одногорбые дромадеры и
даже волоокая белая верблюдица, которая одна стоила больше,
чем весь постоялый двор и флатуновы сундуки с золотом, до
которых Конан почти было добрался, да мастафы помешали.
Откуда брались верблюды - одному Митре известно. Флатун
утверждал, что покупает их в Хауране, но многие подозревали
за ним нечистое: приводили животных по-одному, по-двое
какие-то подозрительные личности увешанные оружием, да и
клейма им явно сводили, прежде ем новый хозяин свое
ставил. Как бы то ни было, пользуясь купленной щедрыми
подарками дружбой со светлейшим Эдартом, Флатун продавал
верблюдов с выгодой для себя, а белую красавицу, по слухам,
собирался даже отправить в Вендию.
Киммериец толкнул скрипучую дверь, и вся компания
гурьбой ввалилась в духан. Здесь было шумно и душно, вдоль
стен стояли низкие топчаны, на которых возлежали гости,
булькая посапывая кальянами. Возле иных на коленях стояли
невольниц, обмахивая своих хозяев опахалами из птичьих
перьев или пальмовых листьев. Те, кто еще не удалился на
покой, сидели за низкими столами, вкушали фрукты и
сладости, запивая винами из серебряных и медных сосудов.
Блестели драгоценные камни в перстне, во множестве
унизывающих жирные пальцы, слышался разноязыкий говор,
рыканье, утробное урчание в толстых животах и иные звуки,
сопровождающие обычно трапезу людей, привыкших набивать
свои чрева до самого горла. "Чтобы последний кусок изо рта
торчал", как любил выражаться Ши Шелам.
Сам Ловкач, кажется, уже достиг этого вожделенного
состояния. Животик его под дорогим халатом круглился,
глазки масляно блестели, а вся острая мордочка была измазана
розовой мякотью какого-то плода. Развалясь на мягком диване,
Ши ковырял в зубах костяной палочкой, прихлебывая вино из
тонкостенного кубка и небрежно метал на стол кости. Рядом
восседали вдрызг пьяные стражники и еще несколько человек,
наблюдавших за игрой.
- И опять себе, - заплетающимся языком объявил
круглолицый игрок и сгреб кучку монет. - То есть, говорю,
снова меня... вала Белу.
- Ты жадный и противный, - капризно сказал его
сотоварищ.
- А ты Хабиш, в голове твоей кишмиш, - объявил
круглолицый и захохотал.
Хабиш замахнулся на него чашей, но тут же уронил ее и
сразу же задремал.
- Почтенные, почтенные, - примирительно пискнул Ши, - не
будем ссорится! Ибо сказано в "Заветах": "Люби ближнего
своего, пока он тебя любит..." Если я не путаю. Ты, Басрам,
и вы, Хамза и Хабиш, любите дуг друга, и да наполнятся
сердца ваши миром и благолепием...
- Пусть наполнятся, - согласился Басрам, - а сначала
пусть наполнятся наши кубки, у меня во рту словно Нергал
нагадил.
- Не поминай этого имени, о чресла приватной сажи, -
откликнулся Ловкач. - То есть, я хочу сказать... мнэ-э-э...
честность привратной саржи. Нет, стражи... Ибо речено:
"Явится из бездны зверь стоглазый, девятиголовый,
шестирукий..." Дальше не помню, но поминать его поему-то не
надо.
- Не буду, - согласился круглолицы, - давай выпьем за
светлейшего Эдарта!
- За всех светлейших Эдартов, а также Руперов, -
поддержал Ши. - Знавал я одного Руперта из Немедии, ох и
шельмец был, подметки на ходу резал...
Поняв, что его приятель окончательно захмелел и может
испортить все дело, киммериец решительно направился к его
столу, локтем отодвинул безучастного Хабиша и уселся рядом с
Ловкачом. Безденежные приятели уместились среди зрителей и
принялись жадно поедать остатки пиршества.
Ши уронил правое веко, а левым мутным глазом уставился
на варвара.
- А, Ко... - начал было он, однако, получив под ребро,
охнул и заткнулся.
- Хочу сыграть с тобой, купец, - сказал Конан. - Ставлю
сто золотых.
- А у него нету, - встрял Басрам, - он все продул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9