– осенило птицебога. – Точно, ракшас! Как же я сам-то…»
И почти сразу, молотом вдогонку озарению: «Ракшас в Вайкунтхе?!»
– Нет, не донесешь, – разглагольствовал меж тем словоохотливый мудрец, игнорируя как шумные страдания ракшаса, так и разброд в душе Гаруды. – Жару не хватит…
– У меня? – возмутился птицебог. – Да я… всю Землю…
– На одном крыле, – меленько закивал мудрец, ибо прекрасно знал любимую присказку Лучшего из пернатых. – Ты вот что, сынок: не ерепенься, оставляй бедолажку тут, пущай подсохнет, оправится… Ишь, умаял ты его!
– Не сдохнет? – озабоченно поинтересовался Гаруда.
– Не должен вроде… Я с ним малость поделюсь от доброты душевной, поддам Жарку-то (мудрец выражался замысловато, но Гаруде сейчас было не до умственных завитушек)! А ты, сынок, мотай по своим делам-делишкам, куда тебе надобно… Только вертайся быстрее, слышь?! У меня тапас не казенный, тяжким трудом нажитый, надолго не хватит! Договорились?
По хитренькой физиономии мудреца ясно читалось, что дело тут отнюдь не в доброте душевной, а в суетном желании повыспрашивать свежую душу о последних сплетнях.
В своем умении разговорить кого угодно, пусть даже и ракшаса-мученика, старец не сомневался.
Гаруда поблагодарил плешивца и, оставив полумертвого пленника на попечение мудреца, вновь стал набирать высоту.
К счастью, в те годы у Вишну-Опекуна на Земле была всего одна серьезная аватара – Черный Островитянин, урод-гений, и поэтому, задав хозяину вопрос, Гаруда всерьез рассчитывал получить ответ.


3

– И ты представляешь, друг мой Индра, что мне ответил Вишну?
– Похвалил за бдительность? – предположил я.
Увлекшись рассказом, Гаруда перешел на спокойное планирование в восходящих потоках, и мы с нашим орлом парили сейчас как раз между Миром Покаяния и Миром Вечной Истины.
Что, согласитесь, символично.
– Ничего подобного! Сперва отругал, как голозадого птенца, что сую клюв не в свои дела! Потом строго-настрого запретил таскать незнакомые существа туда-сюда по Вайкунтхе! Потом принялся выспрашивать, как и почему я не сумел дотащить мохнатого обормота до Опекунского дворца… три раза заставил повторить, в подробностях! Ты думаешь, друг мой Индра, мне приятно было всю эту гадость вспоминать-рассказывать, да еще и трижды?!
Забывшись, Гаруда резко повел правым крылом, и мы сильно сместились к Миру Покаяния.
Что тоже было символично.
– И лишь после, друг мой Индра, хлебнув амриты и успокоившись, Опекун соизволил объясниться! Оказывается, Вишну взбрело в голову воздвигнуть на окраине своего имения какой-то совершенно особенный храм! С особенными брахманами! С особенными службами! Со всем особенным-разособенным! И что самое главное – с охраной!!!
– Что?!
– Да-да, именно с охраной! И вот этот пакостный ракшас-грубиян, эта образина, говорившая со мной в непозволительном тоне, – он, видите ли, и есть первая ласточка будущей охраны! Представляешь?!
Я честно попытался представить.
И – ничего.
В смысле, ничего не вышло.
Тогда я попытался представить по-другому, примерив услышанное на себя. Ну, допустим, стукнуло мне в голову основать на окраине Обители Тридцати Трех храм. Особенный храм. Особенней не бывает. Ну, собрал я туда праведников, добавил мудрецов по вкусу, щепотку младших брахманов, вскипятил на Жару… А охранять-то зачем? От кого?!
Если я не в силах сохранить неприкосновенность всей Обители, то, во-первых, гнилой из меня Индра и медяк цена моим дружинникам-Марутам, головорезам облаков, а во-вторых, тогда уж и храм пропадай – не жалко!
А если мне боязно, что в храм проникнет кто-то из своих, например, Словоблуд (хотя какого бхута ему это сдалось, да еще тайком?), то надо быть умалишенным, чтобы ставить вокруг охрану из ракшасов!
И вообще – ракшасы в раю?!
Райские демоны?!
– …толпа, друг мой Индра! – прервал мои размышления клекот Гаруды. – Клянусь раковиной Опекуна, целую толпу набрал! Один другого поганей! Хорошо хоть, дальше окраины не лезут…
– Хорошо, – машинально поддакнул я, по-прежнему находясь в раздумьях относительно странностей нашего маленького Упендры с его храмами-охранами.
С размаху влетев в чужую жизнь, в полвека существования Гангеи Грозного, я твердо усвоил: братец Вишну иногда делает глупости, но он ничего не делает просто так.
– Что тут хорошего?! – возмутился непоследовательный Гаруда, чуть в запале не скинув меня со спины. – Что хорошего, я спрашиваю! Вонь до самой Дхрувы, ор до самой Нараки[5. Дхрува – Полярная звезда; Нарака – адская полость в Земле.]; о беспорядках я вообще не говорю! Охраннички! Бездельничают, сквернословят, да еще и молочко-сметанка им, видите ли, не нравится! Представляешь, друг мой Индра, мяса требуют! С кровью! Слабопрожаренного!
Я заставил-таки себя сосредоточиться и через минуту уже был в курсе забот Лучшего из пернатых.
Оказывается, охраннички-буяны в последнее время стали переборчивы в пище. Старые привычки взяли свое, и ракшасы дружно потребовали мяса, заявив, что из-за покладистости и пресловутой «доброты душевной» не будут настаивать на человечине. Можно говядину. Что? Святотатство?! Посягательство на лучшее из животных?! Ну, знаете, на вас не угодишь, человечинку нельзя, говядинки шиш допросишься… Рыбки? Постненького карпика?! Сами ее жрите, рыбку вашу, у нас от нее понос, золотуха и линька на неделю раньше начинается! А ты, дылда крылатая, не смей клювом, не смей, а то мы тебе… и Опекуну наябедничаем.
Вот.
Вчера вечером, за ужином, этот спор достиг своего апогея. И сегодня на рассвете, перед доставкой завтрака, Гаруда как раз собирался явиться лично и проследить, дабы молочные продукты были употреблены по назначению. Даже если ему придется силой запихивать добро в глотки строптивых охранников.
А тут – Индра зовет…
Не требовалось объяснений, чтобы понять: если мы сейчас продолжим путь к Обители Тридцати Трех, то в Вайкунтху Гаруда успеет в лучшем случае к обеду.
Лишившись удовольствия принудительной кормежки.
Особенно при учете полной безнаказанности самого Гаруды – братец Вишну, расчетверившись сознанием между тремя аватарами и самим собой, был практически невменяем, а значит, безопасен.
Выкинуть охрану из имения Лучший из пернатых все же не решался, зато вразумить… Мы всю Землю, понимаешь, на одном крыле – а тут какие-то пакостники!..
– Поворачивай! – решившись, скомандовал я. – Давай, друг мой, не мнись, шевели крылышками!
– В Обитель? – не понял Гаруда. – Эх, дела делами, а дружба дороже!
– Вот именно что дороже! Помнишь, приятель, ты задолжал мне один завтрак? Гони в Вайкунтху, должок возвращать! Заодно и с буянами твоими разберемся.
– Индра! – просиял Лучший из пернатых, закладывая такой вираж, что у меня дух захватило. – Владыка! Век не забуду! Ох, и позавтракаем… небу жарко станет!
И гигантский орел пошел пластать небесные пути сиддхов крупными ломтями.
Я сидел у него на спине, зарывшись в пух до подбородка, улыбался про себя и думал, что сегодня мне повезло.
Иначе я никогда не смог бы проникнуть в имение братца Вишну, не привлекая к себе внимания.


4

– Братва! За что кровь проливали?! За сметану их клятую?!
– Ниче! Были кровь с молоком, а пройдусь кулаком – молоко с кровью, пейте на здоровье!
– Сами небось ягнят трескают! С подливкой! С грибочками! С перепелиными сердчишками! С этими… как их…
– Не трави душу! Тело сдохло, одна душа осталась – не трави, говорю!
– Пошли, пустим красного фазана!
– Верно! Назвался Опекуном – опекай! Или мы сами… миром навалимся…
– Сами!
– Братва! Не могу молчать!..
– Эхма! Где наша не пропадала! В раю – краем, в аду – пропадом!..

Поначалу я наблюдал за всем этим столпотворением со стороны. Еще на подлете мне стоило больших трудов уломать Гаруду не соваться сразу в драку, а уменьшиться и обождать за дальними тумбами из гранита-слюдянца. На которых чинно восседали изваяния пяти бессмертных аватар братца Вишну: Рыба, Черепаха, Вепрь, Человеколев и Карлик.
За Карликом опять торчала лупоглазая рыбья морда с рогом посередине лба – и так по кругу.
Я надеялся, что в компании статуй любопытный клюв Проглота, даже торча между пятачком Вепря и грандиозным лингамом Карлика, сойдет незамеченным.
Верней, не «даже», а именно поэтому.
Сразу за тумбами-постаментами начиналась решетчатая ограда, о которой упоминал Лучший из пернатых, а в кольце решеток возвышались здания, чей вид мигом напомнил мне «Канон Зодчих».
Земной, где утверждалось: «Частные жилища и строения могут иметь от одного до девяти этажей, в зависимости от общественного положения владельца; но здания с одинаковым числом этажей должны непременно быть одинаковой высоты и без излишеств в украшательстве».
Три строения за оградой были братьями-близнецами: пятиэтажные, хмуро-серые, без малейшего намека не то что на излишества, но и вообще на попытку «украшательства». А посему на храм, пусть даже особенный, походили не более, чем Индра на Упендру.
Скука – единственное, что возникало при взгляде на сей выкидыш зодчества.
Зато снаружи решеток скукой и не пахло. Пахло бунтом и близким побоищем. Полторы дюжины матерых ракшасов вовсю драли глотки, изощряясь в проклятиях и ненависти к святой пище. Косматые морды щерились частоколом клыков-желтяков, молоты кулачищ гулко лупили в бочонки грудей, а один буян – клювастый и подозрительно смахивающий на Лучшего из пернатых – уже опрокидывал котлы с топленым маслом, озираясь в поисках факела.
Кроме ракшасов, поблизости никого видно не было. Ах да, исключая обеспамятевшего полубожка в фартуке поверх нарядных одеяний – несчастный валялся у ограды, забытый всеми. Как я понял, прочие доблестные слуги Опекуна, доставив пищу, поспешили убраться восвояси.
Чтобы предвидеть будущее, им не надо было родиться ясновидцами.
Я вздохнул, оглядел себя с ног до головы, оценил безобидность облика и двинулся к эпицентру беспорядков.
Мое появление фурора не произвело. Сперва никто вообще не заметил, что на сцене появилось новое действующее лицо. Я просочился поближе к злополучным котлам, втайне морщась от резкого звериного духа и пронзительных воплей, потом взял упавшую с перевернутого блюда булочку, отряхнул грязь и принялся меланхолично жевать.
Ударь я молнией в центр столпотворения – это не произвело бы большего впечатления.
Тишина.
Только сопение и сиплый кашель одного из крикунов.
Проходит минута, другая…
– Ты кто такой? – каркают за спиной.
Это Гаруда-двойник. То ли самый сообразительный, то ли просто в зобу дыханье сперло, а потом выбросило наружу вместе с вопросом.
– Охранник, – отвечаю, давясь булочкой и старательно изображая наслаждение.
– Новенький?
– Старенький. Такой старенький, что и помереть успел. А тебе что, ворона?
Наглость производит впечатление. Вместо того, чтобы вцепиться в меня со всех когтей, клювастый ухмыляется почти добродушно и косится на толпу смешливым глазом.
– Я – ворона? – хрипло смеется он. – Я, значит, ворона, а этот булкоед, значит, честный ракшас?
– Ракшас, – подтверждаю я, приканчивая булочку и украдкой вздыхая с облегчением. – Потомственный. Ослеп, что ли?! Молочком промыть глазки?!
Толпа расступается, и вперед выходит… м-да, а я-то думал, что женской красотой меня удивить трудно. Выходит, ошибался. И только потом я соображаю, что такая краля среди мохнатых сорвиголов смотрится по меньшей мере неуместно.
Если только она не сменила облик минуту назад.
– Как тебя звать, красавчик? – Голос у крали низкий, грудной, и все ракшасы как по команде дружно облизываются и хмыкают.
– Айндруша[6. Айндруша – сложное имя из двух частей, означающее «Смертный сын Индры». На санскрите в отчествах «И» меняется на «Ай» (сын Вивасвата – Вайвасват, сын Иравата – Айраватта, и т.п.). Окончание «руша» происходит от «пуруша», т.е. «смертный человек».], – ничего лучшего мне в голову не приходит. – А тебя, крошка?
– Путана, – отвечает она, подмигивая. – Ты к нам надолго, а?
Я киваю, пораженный внезапной догадкой. Имя Путана говорит мне о многом. Так звали знаменитую ракшицу из доверенной челяди Кансы-Ирода – стерва пыталась в свое время погубить Кришну-младенца, намазав сосок ядом и взявшись покормить дитя грудью.
Если верить слухам, Черный Баламут высосал кормилицу-убийцу досуха, вынудив перед смертью принять истинный облик.
Вспомнив заодно некоторые подробности этого истинного облика, например, глубокие, как пещеры, ноздри носа или ягодицы, подобные береговым кручам, я втайне радуюсь тому, что вижу.
И недоумеваю: убитая при попытке покушения на аватару братца Вишну – что она делает здесь?!
Клювастый ракшас нервно пританцовывает на месте, оставляя на дерне тройные борозды, и наконец не выдерживает.
– Да на кой тебе этот молокосос, Путана! Присылают кого ни попадя…
– А может, я за него замуж пойду. – Путана медленно проводит алым язычком по влажной мякоти рта. – Вот молочка попью и пойду. Возьмешь, красавчик?
– А я? – как-то совсем невпопад интересуется клювастый, и тон его мне не нравится. – Я-то как же?
– У тебя женилка в пупырышках, – однозначно разъясняет Путана, обеими руками приподымая пышную грудь. – Я бесстыжая, меня от пупырышек смех разбирает… Дошло?
Было видно, что до клювастого дошло, дошло окончательно и бесповоротно. Он давится карканьем и, нахохлившись, начинает обходить меня по кругу.
Остальные ракшасы, забыв о молоке насущном, возбужденно переговариваются и ждут продолжения.
Но их надеждам не суждено оправдаться.
Я мысленно проклинаю всех женщин Трехмирья – ну не драться же мне с этим ревнивцем! – и миролюбиво развожу руками. Иначе сейчас он попытается меня клюнуть, и я потеряю всякую возможность присмотреться поближе к странной охране странного храма нашего странного братца Вишну.
– Уймись, герой! – Клювастый с готовностью останавливается, и я начинаю понимать, что храбростью он не блещет. – Чего нам делить?
– Действительно, – двусмысленно поддакивает Путана, оглядывая меня с ног до головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9