Найди себе другое место и смотри на здоровье. Или садись вот в это кресло.
— Ты раб. Ты должен повиноваться. Уходи!
Малыш едва не плакал.
На его глазах рушились устои окружающего мира.
Лючано стало жаль ребенка. Он уже решил было встать, во избежание психической травмы, но тут рядом образовался второй мальчик, постарше — явно брат «хозяйчика». Недолго думая старший отвесил младшему подзатыльник. На удивление, малыш не заревел благим матом, а только надулся и с немым вопросом уставился на брата: за что?!
— Это не раб, балда. Это семилибертус, — объяснил старший. — Он не должен тебя слушаться. Понял?
— А тебя?
— И меня тоже.
— А маму с папой?
— И маму с папой.
— А...
— И дедушку с бабушкой. И учителя Рабирия. Никого. Ты угомонишься или нет?
— А хозяина?
— Хозяина — должен. И то... — мальчик задумался. — Он хозяина по-другому слушается. Иначе. Не так, как все рабы.
— А почему — не так? Почему?
— Отстань, почемучка! Извините, пожалуйста, — серьезно обратился он к Лючано. — Клавдий еще маленький, он раньше не видел семилибертусов. Только по визору.
— Да я и не в обиде...
Маленький Клавдий растерянно моргал, во все глаза разглядывая диковинку — раба, который не слушается.
— А я вас знаю, — вдруг заявил старший мальчик. — Вы к нам в школу приходили.
— В школу?
— Ну да, на Октуберане. 24-й Патриотический лицей имени 3-го Триумфа, в прошлом году. Не помните?
— Извини, дружок, — машинально Лючано начал копировать интонации Гишера. — Ты меня с кем-то путаешь. Я никогда не был на Октуберане. Ни в прошлом году, ни в позапрошлом.
Беседа с детьми, поначалу забавляя, стала раздражать. Или у ребенка отвратительная память на лица, или у Лючано имеется двойник, посетивший Октуберан в прошлом году. Интересно, а его Тумидус тоже отправит по школам? Зачем? Показывать, чем отличается семилибертус от раба?
Будем ходить по младшим классам и никого не слушаться!
— Да, наверное... — приглядевшись, с неохотой признал старший мальчик. — Это были не вы. Просто очень похожи. Семилибертусы все одинаковые.
Вот так объясненьице! Впрочем, для человека, редко сталкивающегося, к примеру, с брамайнами, они тоже все на одно лицо. Может, и семилибертусы для помпилианцев...
— Персий, Клавдий! Что вы там делаете?
— Мам, мы познакомились с семилибертусом!
— Не выдумывай, Персий! Сколько раз вам твердить: не приставайте к незнакомым людям!
К детям решительно направилась мамаша — дородная матрона. Платье она себе выбрала, мягко говоря, рискованное: в обтяжку, ядовито-болотного цвета. Прическа напоминала вудунскую мамбу, свернувшуюся кольцами. Кукольное, милое личико резко контрастировало с пышными телесами и вульгарной одеждой. Подходя, матрона взглянула на Лючано, — и едва не споткнулась.
Напускная строгость мигом улетучилась с ее лица, сменившись знакомой полуулыбкой. Казалось, наркоманка «в завязке» увидела в свободной продаже любимую дурь, за смешные деньги, практически даром, и в душе ее началась борьба соблазна с зароком.
Такие улыбки Лючано часто видел на «Этне» в последние дни.
— Извините моих детей за назойливость. Клавдий еще не отличает...
Женщина от смущения замялась, подыскивая нужные слова.
— Ничего страшного, — пришел на помощь Тарталья. — Они мне не мешают. Напротив, так даже веселее...
— Правда? — расцвела матрона, от волнения хлопая ресницами. Лючано почудилось, что он ощущает легкий ветерок. — Они вам действительно не помешали?
— Нисколько.
— Очень рада. Не люблю, знаете ли, когда Клавдик с Персиком доставляют кому-нибудь беспокойство. А они это умеют! Очень непоседливые дети.
— Да, я заметил. Сам такой был в их годы.
— Ах, в детстве все мальчишки одинаковы! Вот и муж мой рассказывает... Кстати, ваш рейс скоро?
— Я уже прилетел. Жду...
Лючано задумался. Как теперь называть хозяина?
— Жду своего патрона, — нашелся он.
— А наш рейс задерживается. На два часа. Представляете?
— Безобразие!
Волей-неволей приходилось поддерживать беседу. Кроме того, сидеть перед стоящей женщиной было неловко. Предложить ей свободное кресло? Заговорит насмерть!
Однако помпилианка его опередила:
— Прошу вас за наш столик. Хотите кофе?
— Мне, право, неудобно...
— Да что вы! Мы просто хотим вас угостить. Наши дети побеспокоили вас первыми!
— Ничуть они меня не...
— Идемте-идемте! Петроний, закажи кофе!
— Извините, я уже заказал кофе. Сейчас подадут...
— Лишний кофе еще никому не повредил! Вы какой предпочитаете?
— Черный «конферт», — сдался Лючано. — С сахаром.
— Петроний, два черных «конферта» с сахаром!
— Рад познакомиться, — привстал отец Клавдика с Персиком, щуплый мужчина с длинными, забранными в хвост волосами. — Петроний Флакк, горный инженер. Моя жена Цецилия. Мои дети...
— Взаимно. Лючано Борготта... э-э... Невропаст широкого профиля.
— Присаживайтесь, Лючано! А меня зовите Петронием, без церемоний... Прошу прощения, я не расслышал. Нервопат?
— Невропаст. Кукольник.
— А-а, значит, вы работаете с куклами?
— Да, — решил не вдаваться в подробности Тарталья. — Работаю.
Мулатка живо принесла два кофе, словно только и дожидалась знакомства Лючано с Флакками. Грандо оказался жиденьким, а «конферт», напротив, отличным: крепкий, густой, с пенкой кремового цвета. И кардамона с имбирем положили в меру, не в пример иным заведениям.
— Ой, как интересно! Дети, вы слышали?
— Слышали, — ответил за обоих Персий.
Присев на стул, он принялся деловито рыться в рюкзачке, изготовленном в виде головы мезорского ящера-реликта. Распустив клапаны пасти, мальчик запустил туда руку и выудил марионетку. Простенькую, для туристов, на дюжину нитей. Кукла изображала жилистого и долговязого вудуна в белых одеждах бокора. Не шедевр, но, в целом, приличная работа. Особенно удалось лицо: скуластое, выразительное, в паутине ритуальных шрамов, с пронзительными глазами навыкате.
— Вот с такими? — спросил Персий.
— Такие я когда-то делал.
— Делали?!
— В определенной степени... Тетушке помогал.
— Расскажите!
— Да, Лючано, расскажите. Это очень интересно.
— Мы никогда раньше не встречались с мастером-кукольником!
— Просим!
Они застыли в ожидании: Петроний, Цецилия, мальчики. Казалось, даже пар над чашками замер, готовясь внимать. И Тарталья, поражаясь сам себе, стал рассказывать. О куклах. О тетушке Фелиции. О детстве, проведенном на Борго. Совершенно незнакомым людям. Помпилианцам. Рабовладельцам. Подробно, взахлеб, обильно жестикулируя.
Вот ведь чудеса...
Поначалу слова выбирались наружу с неохотой, как бы недоумевая: а что это мы здесь делаем? Но Петроний махнул рукой, и мулатка-официантка, став на диво расторопной, принесла бокалы с ледяным пивом, фисташки и стакан мандаринового сока — Лючано отхлебывал попеременно сок, пиво и кофе, грыз фисташки, не прекращая рассказа, и дело пошло на лад. В горле словно провернули невидимый вентиль, речь лилась бурным потоком. Память, образы, картины, полузабытые ощущения извергались наружу, на благодарных слушателей.
... мягкая стружка вьется из-под резца смолистой змейкой. Но резец соскальзывает, раня палец: боль, обида и кровь. На лице куклы остается шрам. Заготовка безнадежно испорчена.
... «Короед, короед, кушал стружку на обед!» — приплясывая, орут соседские пацаны, едва жертва объявляется на улице. Они старше, они сильные и ловкие. Целыми днями они гоняют во флайбол на самодельных аэроскейтах, плещутся в озере, а не возятся с дурацкими куклами, как девчонки, сидя дома под присмотром тетки.
... чужой, маменькин (ну ладно, тетушкин!) сынок, мямля и размазня.
«Сами вы... Жуки-вонючки!»
«Ты кого вонючками назвал, короед?!»
... драка. Хотя какая там драка? Его просто бьют. Все скопом. Расквашенный нос, кровь на порванной рубашке, синяки, ссадины. Слезы на глазах.
«С кем ты подрался, Лючано?»
«Ни с кем. Я упал».
... Тетушка не верит, но ябедничать стыдно. Он еще им покажет! Его бьют снова. И всей компанией, и один на один, «по-честному». «Слабак!» Однажды слабак разбивает нос главному врагу, Антонио Руччи. Случайно, махнув вслепую. Отец Антонио кричит на «хулигана» из окна, обещает дать ремнем по заднице. Через неделю пацаны берут его с собой в сад деда Бертолуччо — воровать кивуши. И, разумеется, Лючано попадается.
Все убежали, кроме него.
«Мой племянник — вор?! Лючано, это правда? Синьор Бертолуччо, умоляю, не надо ругаться! Я накажу его как следует!»
«Да-да, накажите! Чтоб зарекся воровать! Нынешняя молодежь ни на что не годна, кроме как сидеть в тюрьме... »
О, это была настоящая поэма в прозе. Горестная поэма о злоключениях юного сироты. Помпилианцы слушали затаив дыхание, лишь изредка, украдкой, вытирая скупые слезы сочувствия. Еще, просили они, еще...
А потом пришел Гай Октавиан Тумидус.
И все испортил грубой прозой:
— Извините, господа, нам пора. Экипаж ждет.

Когда они уходили, Тарталья оглянулся. Семейство Флакков глядело им вслед. Петроний и Цецилия выглядели счастливыми, но виноватыми и смущенными. Он так и не смог взять в толк — почему?


IV

«Экипажем» оказалась антикварная карета — без упряжки, с долгоиграющей гематрицей на облучке. Все управление рыдвана состояло из двух рычагов и двух педалей. Для местного извозчика — тот наверняка больше привык крутить хвосты лошадям, нежели верньеры приборов — сей механизм являлся пределом, который он был в состоянии освоить.
Обликом извозчик напоминал своих коллег с Сеченя. Грязные штаны с кожаным «седлом» на заднице, под видавшей виды курткой прячется рубаха, застиранная до полной потери цвета. К различиям же относились шейный платок, экзотическая шляпа с цветком, торчащим из-за ленты, и за кушаком — складной нож длиной в локоть. А плутоватое выражение лица могло с одинаковым успехом принадлежать любому «водиле» с любой из обитаемых планет Галактики.
В этом смысле пигмей Г'Ханга — брат родной.
Покружив минут десять по наземным транспортным развязкам космопорта, самобеглая карета выбралась на «оперативный простор» — на трассу, ведущую в город. Название города Лючано прочел на указателе: Эскалона. С этого момента извозчика обуяла лихость: он решил продемонстрировать, на что способен его «крейсер», и разогнал экипаж до невероятной скорости — около двадцати пяти миль в час.
У пассажиров возникли серьезные опасения, что карета вот-вот развалится.
Дорогу с обеих сторон окружали поля, где поспевали съедобные злаки. Желтизна с отливом в красную медь, далее — менее привычный багрянец, и совсем уж неожиданные прямоугольники странной культуры, похожей на цветущую сирень. Вдали, за полями, словно крепость, вырастала дымчато-пепельная стена леса. Над ней вздымались к небу гигантские «сторожевые башни», увенчанные курчавыми кронами цвета перепрелого индиго — метров по двести каждое.
Но больше всего поразили Лючано не лесные великаны, живописные нивы и аквамариновое небо, все в клочьях разметанных облаков. Куда ни кинь взгляд, не было видно поселков, кемпингов или хотя бы отдельных построек. Лишь трасса из космопорта в Эскалону, да возделанные поля напоминали, что здесь живут люди. Захолустное Борго и патриархальный Сечень куда ярче блистали следами человеческой деятельности.
Он даже обрадовался, когда экипаж въехал в город.
Унылые предместья с заборами, горбатыми домишками и жухлой травой вдоль обочины скоро кончились. Извозчик сбавил скорость, колеса дробно загрохотали по брусчатке мостовой. Справа и слева потянулись неопрятные двух-трехэтажные здания с узкими окнами и безвкусной лепниной. Над черепицей крыш торчали печные трубы и флюгеры из ржавой жести. По деревянным тротуарам сновали эскалонцы — кафтаны, дублеты, робы, панталоны, сапоги, туфли с пряжками, башмаки на толстой подошве...
И — шляпы, шляпы, шляпы! Уличные босяки и те были в шляпах. Количеством и разнообразием головных уборов Эскалона успешно спорила с цивилизованным вдоль и поперек мегаполисом.
«Надо бы и самому шляпой обзавестись... »
Под колесами зашуршал «мокрый» террапласт. Контраст с предыдущим туземным кварталом оказался разителен: спиральные конструкции из пластичной неокерамики, «зонтичные» здания с тросами-растяжками, скрученными из мономолекулярных нитей, сотовые жилища с наращиваемым количеством модулей, «литые» дома из поляризованного плексанола, конструкции из гигантских монокристаллов металлокварца; силовые коконы наружных лифтов, биоподъемники...
Последний писк архитектуры.
Такой «сюрприз» могли отгрохать лишь наиболее продвинутые техноложцы — обитатели Ларгитаса. Эти любили прихвастнуть достижениями — как собственными, так и скупленными у иных рас. Ларгитасцы достигли многого, и от этого их, как никого другого, грызла зависть к энергетам — чьими услугами, несмотря на весь свой потенциал, они вынуждены были пользоваться. Собственные источники энергии оказывались слишком громоздкими и не всегда надежными.
За кварталом техноложцев начались высотные «ульи» брамайнов. Быстро и дешево — минимум удобств, максимум вместительности. Впрочем, одно здание, которое Лючано назвал для себя «ритуальным», выглядело дворцом. Величественное строение венчал купол из нефрита, а ко входу вели широкие ступени, облицованные розовым мрамором.
Он не знал, зачем брамайны возводят эти чудеса. Храм? Некрополь? Эх, мог ведь спросить у Сунгхари! — и не догадался. Где-то сейчас брамайни? Что с ней? Выжила ли?
От невеселых мыслей его отвлекла новая смена декораций. Портики, ряды колонн, треугольники фронтонов, темная зелень и декоративные ограды не оставляли сомнений: здесь живут помпилианцы.
1 2 3 4 5 6 7 8