.."
Но постепенно свежее утро сделало свое дело, и сердце нашего героя забилось ровнее. Возвращаться в светелку не хотелось, да и сон отлетел прочь. Тогда он пошел по утреннему Брацлавлю, так, куда глаза глядят. Господи, как хорошо на воле-то!
Представьте себе, все мысли улетучились из его головы, и февральский ветерок гулял в ней, и детская улыбка дрожала на раскрытых устах.
Прошло довольно много времени, как его догнал унтер Кузьмин и, не глядя в глаза, отрапортовал, задыхаясь в казенном тулупе:
- Ваше благородие, извольте вертаться. Господин ротмистр кличут.
- Ротмистр? - удивился Авросимов, возвращаясь на землю, где по-прежнему были дома, снег и заботы.
В светелке было тихо. На столе в миске румянились горячие пироги. Подпоручик крепко спал. Слепцов сидел у окна в раздумье. Он подмигнул Авросимову, словно приятелю, и улыбнулся.
- Наше с вами дело, господин Авросимов, в полном порядке. Я мальчика уговорил. Нынче ночью выроем и поскачем. Теперь у нас с вами все хорошо... Ух, я-то было перепугался!
".. Дуняша, оскорбитель твой вот он - рядом. Скажи, что делать с ним?.."
- Вы так радуетесь, будто получили наследство, - шепотом, не скрывая неприязни, сказал наш герой. - Хотя, может, это и хорошо...
- Да ну вас, - засмеялся ротмистр, - всё вам не так, ей-богу...
И вот его молодая рука потянулась к пирогу, и длинные пальцы ловко ухватили румяный бок, погрузились в него, отломили...
- Подпрапорщик очень мил и все обещал сделать в лучшем виде. Но старший-то каков! Целую неделю водил за нос. То есть я вам скажу, что восхищен им... Теперь мы вот с вами ловим, караем - всё грязь, грязь - и этого не замечаем, а время пройдет, и мы не сможем не восхититься сим благородством. Ведь так, сударь?
- Нет, не так, - сказал Авросимов.
Слепцов воззрился на него с недоумением.
- Какой вы, однако, спорщик, - засмеялся он благодушно. - А почему же вы со мной не согласны?
- А потому, - сказал Авросимов, - что вы службу несете, на вас надежда плоха...
Ротмистр засмеялся полыценно.
- Бутурлин в вас души не чает, - сказал он и снова ухватился за пироги. Вы, друг мой, загадка...
- Что он там, Фединька? Не испугался? - вдруг спросил подпоручик, не открывая глаз.
- Хорош, хорош ваш братец, - радостно проговорил Слепцов. - Он умница. Тотчас все понял. Про вас спрашивал. Я сказал, что у вас все будет хорошо, что вы человек благородный.
- Спасибо, - сказал Заикин и впервые улыбнулся. - А уж вы, Николай Сергеевич, слово держите...
Так до самой полночи они забавлялись то душевными беседами, то сном, покуда не явился господин Поповский, как было уговорено, и ротмистр, распорядившись подпоручику и нашему герою оставаться и ждать, последовал за исправником на ночную свою охоту. Авросимов даже рад был сему обстоятельству, ибо до утра топтаться на холоду, даже ради государя, хоть и лестно, да зябко.
Не успели двери за ними захлопнуться, как подпоручик поворотился на бок и тотчас заснул. Авросимов начал было припоминать свое житье в деревне, да не заметил, как очутился в коридоре, уже вам знакомом. Английский пистолет в его руке был горяч. Кто-то опять призывал, однако так явственно, что можно было на сей раз почти разобрать слова. Звали на помощь. Наш герой торопился туда широкими прыжками, подобно льву в пустыне, и наконец увидел полуоткрытую крайнюю дверь, откуда и доносился зов. Но опять, как всегда, в ту самую минуту, как он собирался рвануть сию злополучную дверь, его разбудили...
Горела свеча, хотя за окнами вставал рассвет. Подпоручик стоял лицом к оконцу, неподвижный как изваяние. Ротмистр торопливо обертывал мешковиной грязный объемистый сверток. Его пальцы ловко подхватывали концы, вязали узлы, будто он всю жизнь только тем и занимался, что свертки упаковывал.
Господи, подумал наш герой, неужто ради этого грязного свертка столько страданий! Вот он лежит на столе, ворочается, словно молодой поросенок перед базаром, и ротмистр, лейб-гусар и адъютант генерала, гнется над ним с нетерпением, и в Петербурге все, все, от господина Боровкова до государя, ждут сей клад с еще большим нетерпением... И ради этого столько всего, столько горьких слов друг другу!
- Мы едем, - сказал Слепцов нашему герою. - Поторопитесь.
И вдруг все существо Авросимова возмутилось при звуках этого голоса. Взъерошенный, с пухом, приставшим к волосам, еще не совсем покинувший тот злополучный коридор, Авросимов поднялся, ровно медведь из берлоги.
- Поспешайте, поспешайте, сударь, - сказал ротмистр, заканчивая упаковку. - В кибитке отоспитесь. Ваш тяжкий труд, слава Богу, закончен.
- Я не заслужил ваших насмешек, - сказал Авросимов, сжимая кулачища и едва сдерживаясь, чтобы не броситься на дерзкого гусара.
Ротмистр даже не взглянул на него, а кликнул унтера и, когда тот появился, словно истукан застыв на пороге, подошел к подпоручику и тронул его за плечо:
- Простите, господин подпоручик, но боюсь, что пренебрежение инструкцией принесет мне много неприятностей. Я должен надеть на вас цепи...
В руках унтера Кузьмина звякнула цепь.
Едва слышный стон вырвался из груди нашего героя.
- Вот как? - проговорил Заикин, бледный как смерть. - Вот как?
Цепь снова зазвенела уже в руках у ротмистра, замок щелкнул. Все было кончено.
- Что с братом? - едва шевеля губами, спросил подпоручик.
- Вашего брата, господин подпоручик, я вынужден был взять под стражу, несколько суетливо ответил Слепцов. - Пора, господа, пора, собирайтесь.
- Вы не смеете, - закричал подпоручик. - Вы лжец! Где же ваше слово? Рыдания вновь начали душить его, и он опустился на лавку.
- Вы сами лжец! - закричал ротмистр в ответ. - Вы мне братца вашего рисовали ангелом! А он оказался пособником бунтовщиков. Он слишком ловко, черт его дери, определил место, и мы моментально извлекли сей предмет... Очень ловко, сударь! Он разболтался со мной о вещах, которые его изобличают... Это я лжец? Я кормил вас и поил и был вам заместо брата, черт вас возьми, а вы меня за нос водили! Вы - меня!..
Тут ротмистр осекся, ибо тяжкая рука нашего героя легла ему на плечо.
- Оставьте этого несчастного, - потребовал Авросимов.
- Что это значит? - спросил Слепцов, не теряя присутствия духа.
- А это значит, - грозно сказал наш герой, - что господин подпоручик за свою ложь удостоился получить от вас цепи, а вы за свою остаетесь безнаказанны.
Тут унтер, до сих пор пребывавший в оцепенении, сделал шаг в их сторону.
- Пошел прочь, - приказал Авросимов.
- Ступай, тебе говорят, - сказал Слепцов.
Унтер выбрался из светелки. Подпоручик рыдал на своей лавке. Авросимов подтолкнул ротмистра, и тот присел рядом с Заикиным.
Теперь они сидели рядом, ротмистр и подпоручик, ровно два брата. Тот, что в цепях, продолжал рыдать, но, странное дело, жалости к нему не было. Другой уставился на нашего героя не мигая, даже как будто снисходительно.
- Вы негодяй, господин ротмистр, - сказал Авросимов, вдруг остывая. Надеюсь, хоть не трус?
Слепцов усмехнулся:
- Это невозможно, господин Авросимов. Без секундантов?..
- К черту секундантов!
Этот подпоручик, жалкий такой... Да как он смел довериться! Чего же слезы-то лить? Каких друзей себе полковник Пестель подбирал, уму непостижимо!..
- Я при исполнении служебных обязанностей, сударь, - сказал ротмистр. Потерпите до Петербурга.
- Нет! - крикнул наш герой без охоты.
- Да, - усмехнулся Слепцов.
- А если так?! - крикнул Авросимов и ударил ротмистра по щеке.
Слепцов потер щеку, потом сказал:
- И все-таки, сударь, примите мой отказ... Я ценю ваше благородство, но нужно же считаться с обстоятельствами. Ежели вы меня пристрелите, на кого же я оставлю господина подпоручика и сверток?.. А оплеуху вашу, сударь, я не забуду и в Петербурге, сам вам о ней напомню. Вы еще плохо знаете Слепцова.
Звук пощечины и спокойная речь ротмистра совсем охладили Авросимова. Пожар угас, и по телу распространилась лень. Рука была все еще занесена, но кровь была прохладна.
Рассвет совсем уж разыгрался, и в его сиянии ничтожней стал казаться таинственный сверток, из-за которого разыгралось столько бурь.
На виду у испуганных ямщиков, сгрудившихся возле постоялого двора, они прошествовали к своим кибиткам, сопровождая медленно бредущего подпоручика.
Наконец кибитки тронулись.
13
Презабавная ситуация сложилась, милостивый государь, за время их пути. Былой союз, замешанный на долге и несчастье, распался. Не замечая друг друга, наскоро съедали они свою нехитрую еду, укладывались на ночлег или и без ночлега спали на ходу в кибитках, сидя, покуда там заиндевелые, горластые ямщики понукали лошадей и перекрикивались от кибитки к кибитке, чтобы отогнать страх ночной и доказать серым разбойникам, что люди живы, горласты и в обиду себя не дадут.
Подпоручик был погружен в тяжелые раздумья, мрачнея от версты к версте, по мере приближения к Петербургу. Ротмистр Слепцов почти всю дорогу спал, набегавшись в Брацлавле и пересуетившись. Авросимов все поглядывал через оконце на заснеженный лес, и можно было подумать, что расположение деревьев и снежные на них покровы волнуют его воображение.
Вы, милостивый государь, познакомились с этой поездкой и теперь, оглядываясь назад через головы нескольких десятков лет, отделяющих вас от того путешествия, улыбаетесь снисходительно, понимая, что сие предприятие тоже было частью большой игры, в которую играли люди знатные, свободные и верящие в свое превосходство. Но они-то играли не только сами, а и других втягивали, внушая им, что это так и должно быть, и даже сами начинали верить собственным внушениям. Воистину, страсть к сей игре не переменяется с годами. Нынче-то разве не то же самое, милостивый государь? Вы поглядите, как ловко распределены чины и звания, как ниточка, на которой все это свершается, одним концом устремлена вверх, а другим уходит вниз. Ну, натурально, что в наши дни у всего у этого свой привкус и своя тонкость, ибо предложи нам, нынешним, ту игру, в которую играл еще Авросимов по собственному неведению, мы ведь ее не примем, а будем смеяться, и отвергнем: мол, не в игры играть приходим мы на землю, а жить и приумножать славу отечества. Время меняет облик игры, приспособляя ее под наш с вами вкус, чтобы мы со всем сердцем в ней участвовали, чтобы головы и у нас кружились и чтобы дух захватывало: не зря, мол, живем, господа. Не зря!
Однако, как видится мне, в обширном этом море безумств почти что и нет не плачущих о собственном пироге, ибо все мы с пеленок бываем нацелены на румяный его бок с хрустящей корочкой, поражающей наше воображение своим неистовым глянцем.
Это все говорю я к тому, чтобы вы не подумали обо мне дурно, в том смысле, что я, мол, и не вижу сути, не умею отличить подлости от добродетели, истины от фальши. Нет, милостивый государь, может быть, что касается нынешнего времени, я тоже, как всякий другой смертный, обольщаюсь, надеюсь, что, мол, моя-то жизнь вне игры, меня-то не проведешь... однако вчерашний день всегда виднее, и те годы, когда наш герой со всем пылом своим пытался понять себя самого, мне видны, ах, как видны. Да и что за сложность - оценить его поступки? Впрочем, не торопитесь, споткнетесь.
Теперь давайте вернемся к нашему герою, и должен вам сказать, что на самом деле сердце его было не столь смягчено созерцанием окружающей природы, сколь возбужденно клокотало от предчувствия скорого приезда в Колупановку, где, ежели вы помните, не все им было поставлено на свои места.
Незадолго до Колупановки кибитки остановились в самом лесу. Ротмистр вылез отдать распоряжения, затем вернулся и сказал:
- Господа, мы выполнили свой долг. Все наши с вами временные противоречия я предлагаю позабыть. Давайте въедем в милую Колупановку как старые и добрые друзья. Я понимаю, что теперь это крайне трудно и вам, господин поручик, и вам, господин Авросимов, поверьте, однако, что и я - живой человек, и во мне тоже горит пламя обиды. Но я его прячу в самую глубину души, дабы не отравлять вам и себе самому времени, которое нам предстоит провести. Я первый кланяюсь вам и предлагаю забыть раздоры. - И тут он длинными своими пальцами ловко снял цепи с подпоручика и отшвырнул их прочь. - Докажем, господа, самим себе и всему свету, что истинные благородные представители человеческого рода умеют, не забывая о долге, предстать друг перед другом в наилучшем виде...
Засим лошади тронули, и полозья заскрипели.
Удивленный, возмущенный и одновременно ободренный пламенной ротмистровой речью, наш герой сказал в ответ:
- Господа, случилось однажды так, что я увидел вас как бы братьями. Поверьте, мне сие было дорого и радостно. На минуту забывшись, я уж был готов поверить в это, как вдруг вы, господин ротмистр, пренебрегши сердцем, выказали себя таким отчаянным ревнителем долга, что вся картина, нарисованная в моем воображении, тотчас потускнела. Когда я вижу одного брата в цепях, а другого...
- Я же снял с него цепи, - сказал ротмистр.
- Нет, нет, - откликнулся подпоручик, - вы не смеете упрекать его. - И он усмехнулся: - Я сам заслужил эти цепи и все свои несчастья. Я сам тому виною...
- Когда я вижу одного брата в цепях, - упрямо продолжал наш герой, - а другого в нетерпении ждущего свидания со своей дворовой...
- Остановитесь! - крикнул Слепцов, и краска залила ему щеки пуще прежнего. - Вы с ума сошли! Да посудите сами, несчастный вы человек, разве я виновен в бедах подпоручика? Разве на мне грех бунта и крови?.. Чего вы меня терзаете всю дорогу!
Авросимову вдруг стало жаль ротмистра, сердце его дрогнуло.
- Господин Авросимов, - сказал подпоручик, - мое положение обязывает меня молчать, но в эту минуту благодаря доброте господина ротмистра я свободен от цепей...
- Да, да, скажите ему, скажите, - попросил ротмистр.
- Это ли не шаг гуманный и добропорядочный? Когда бы вам, господин Авросимов, поручено было меня держать в цепях, разве ж вы смогли бы решиться на сей шаг? Смогли бы?.. Господин ротмистр - мой приятель, если вам угодно, и благодетель, а вы вторгаетесь в наш союз со своими немыслимыми суждениями и фантазиями, и безумством...
- Он ревнует Дуняшу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36