https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/vstraivaemye/snizu/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


О'Генри
Санаторий на ранчо
О. Генри
Санаторий на ранчо
Если вы следите за хроникой ринга, вы легко припомните этот случай. В начале девяностых годов по ту, сторону одной пограничной реки состоялась встреча чемпиона с претендентом на это звание, длившаяся всего минуту и несколько секунд.
Столь короткая схватка - большая редкость и форменное надувательство, так как она обманывает ожидания ценителей настоящего спорта. Репортеры постарались выжать из нее все возможное, но если отбросить то, что они присочинили, схватка выглядела до грусти неинтересной. Чемпион просто швырнул на пол свою жертву, повернулся к ней спиной и, проворчав: "Я знаю, что этот труп уже не встанет", протянул секунданту длинную, как мачта, руку, чтобы он снял с нее перчатку"
Этим и объясняется то обстоятельство, что на следующее утро, едва забрезжил рассвет, полный пассажирский комплект донельзя раздосадованных джентльменов в модных жилетах и буйно пестрых галстуках высыпал из пульмановского вагона на вокзале в Сан-Антонио. Этим же объясняется отчасти и то плачевное положение, в котором оказался "Сверчок" Мак-Гайр, когда он выскочил из вагона и повалился на платформу, раздираемый на части сухим, лающим кашлем, столь привычным для слуха обитателей Сан-Антонио. Случалось, что в это же самое время Кэртис Рейдлер, скотовод из округа Нуэеес - да будет над ним благословение божие! - проходил по платформе в бледных лучах утренней зари.
Скотовод поднялся спозаранку, так как спешил домой и хотел захватить поезд, отходивший на юг, остановившись возле незадачливого покровителя спорта он произнес участливо, с характерным для техасца тягучим акцентом.
- Что, худо тебе, бедняжка?
"Сверчок" Мак-Гайр - бывший боксер веса пера, жокей, жучок, специалист в три листика и завсегдатай баров и спортивных клубов воинственно вскинул глаза на человека, обозвавшего его "бедняжкой".
- Катись, Телеграфный Столб, - прохрипел он. - Я не звонил.
Новый приступ кашля начал выворачивать его наизнанку, и, обессиленный, он привалился к багажной тележке. Рейдлер терпеливо ждал, пока пройдет кашель, поглядывая на белые шляпы, короткие пальто и толстые сигары, загромоздившие платформу.
- Ты, верно, с севера, сынок? - спросил он, когда кашель стал утихать. - Ездил поглядеть на бокс?
- Бокс? - фыркнул Мак-Гайр. - Игра в пятнашки! Дал ему раза и уложил на пол быстрей, чем врач укладывает больного в могилу Бокс! - Он поперхнулся, закашлялся и продолжал, не столько адресуясь к скотоводу, сколько стремясь отвести душу: - Верный выигрыш! Нет уж, Дольше меня на эту удочку не поймаешь. А ведь на такую приманку клюнул бы и сам Рокфеллер. Пять против одного, что этот парень из Корка не продержится трех раундов - вот же я на что ставил! Все вложил, до последнего цента, и уже чуял запах опилок в этом ночном кабаке на Тридцать седьмой улице, который я сторговал у Джима Дилэни. И вдруг. Ну, скажите хоть вы, Телеграфный Столб, каким нужно быть обормотом, чтобы всадить свое последнее достояние в одну встречу двух остолопов?
- Что верно, то верно, - сказал могучий скотовод. Особенно, если денежки-то ухнули. А тебе, сынок, лучше бы пойти в гостиницу. Это скверный кашель. Легкие?
- Да, нелегкая их возьми! - последовая исчерпывающий ответ. - Заполучил удовольствие. Старый филин сказал, что я протяну еще с полгода, а может, и с год, если переменю аллюр и буду держать себя в узде. Вот я и хотел осесть где-нибудь и взяться за ум. Может, я потому и рискнул на пять против одного. У меня была припасена железная тысяча долларов. В случае выигрыша кафе Дилэни перешло бы ко мне. Ну, кто мог думать, что эту дубину уложат в первом же раунде?
- Да, не повезло тебе, - сказал Рейдлер, глядя на миниатюрную фигурку Мак-Гайра, прислонившуюся к тележке. А сейчас, сынок, пойдя-ка ты в гостиницу и отдохни. Здесь есть "Менджер", и "Маверик", и...
- И "Пятая авеню", и "Уолдорф-Астория", - передразнил его Мак-Гайр. - Вы что, не слышали? Я прогорел. У меня нет ничего, кроме этих штанов и одной монеты в десять центов. Может, мне было бы полезно отправиться в Европу или совершить путешествие на собственной яхте?.. Эй, газету!
Он бросил десять центов мальчишке-газетчику, схватил "Экспресс" и, примостившись поудобней к тележке, погрузился в отчет о своем Ватерлоо, раздутом по мере сил изобретательной прессой.
Кэртис Рейдлер поглядел на свои огромные золотые часы и тронул Мак-Гайра за плечо.
- Пойдем, сынок, - сказал он. - Осталось три минуты до поезда.
Сарказм, по-видимому, был у Мак-Гайра в крови.
- Вы что видели, как я сорвал банк в железку или выиграл пари, после того как минуту назад я сказал вам, что у меня нет ни гроша? Ступайте своей дорогой приятель.
- Ты поедешь со мной на мое ранчо и будешь жить там, пока не поправишься, - сказал скотовод. - Через полгода ты забудешь про свою хворь, малыш. - Одной рукой он приподнял Мак-Гайра и повлек его к поезду.
- А чем я буду платить? - спросил Мак-Гайр, делая слабые попытки освободиться.
- Платить! За что? - удивился Рейдлер. Они озадаченно уставились друг на друга. Мысли их вертелись, как шестеренки конической зубчатой передачи, - у каждого вокруг своей оси и в противоположных направлениях.
Пассажиры поезда, идущего на юг, с любопытством поглядывали на эту пару, дивясь столь редкостному сочетанию противоположностей Мак-Гайр был ростом пять футов один дюйм. По внешности он мог оказаться уроженцем Дублина, а быть может, и Иокогамы. Острый взгляд, острые скулы и подбородок, шрамы на костлявом дерзком лице, сухое жилистое тело, побывавшее во многих переделках, - этот парень, задиристый с виду, как шершень, не был явлением новым или необычным в этих краях. Рейдлер вырос на другой почве. Шести футов двух дюймов росту и необъятной ширины в плечах, он был, что называется, душа нараспашку. Запад и Юг соединялись в нем. Представители этого типа еще мало воспроизводились на полотне, ибо наши картинные галереи миниатюрны, а кинематограф пока еще не получил распространения в Техасе. Достойно запечатлеть образ такого детины, как Рейдлер, могла бы, пожалуй, только фреска нечто огромное, спокойное, простое и не заключенное в раму.
Экспресс мчал их на юг. Зеленые просторы прерий наступали на леса, дробя их, превращая в разбросанные на широком пространстве темные купы деревьев. Это была страна ранчо, владения коровьих королей.
Мак-Гайр сидел, забившись в угол, и с острым недоверием прислушивался к словам скотовода. Какую штуку задумал сыграть с ним этот здоровенный старичина, который тащит его неизвестно куда? То, что им руководит бескорыстное участие, меньше всего могло прийти Мак-Гайру на ум. "Он не фермер, рассуждал пленник, - да и на жулика не похож. Что ж это за птица? Ну, гляди в оба, "Сверчок", - не крапленая ли у него колода? Теперь уж хочешь - не хочешь, а деваться некуда. У тебя скоротечная чахотка и пять центов в кармане, так что сиди тихо. Сиди тихо и гляди, что он там замышляет".
В Ринконе, в ста милях от Сан-Антонио, они сошли с поезда и пересели в таратайку, которая ждала Рейдлера на станции, после чего покрыли еще тридцать миль, прежде чем добрались до места своего назначения. Именно эта часть путешествия могла бы, казалось, открыть подозрительному Мак-Гайру глаза на подлинный смысл его пленения. Они катили на бархатных колесах по ликующему раздолью саванны. Пара резвых испанских лошадок бежала ровной, неутомимой рысцой, порой по собственному почину пускаясь вскачь. Воздух пьянил, как вино, и освежал; как сельтерская, и с каждым глотком его путешественники вдыхали нежное благоухание полевых цветов. Дорога понемногу затерялась в траве, и таратайка поплыла по зеленым степным бурунам, направляемая опытной рукой Рейдлера, которому каждая едва приметная рощица, мелькнувшая вдали, служила знакомой вехой, каждый мягкий изгиб холмов на горизонте указывал направление и отмечал расстояние. Но Мак-Гайр, откинувшись на сиденье, с угрюмым недоверием внимал скотоводу и не видел вокруг себя ничего, кроме безлюдной пустыни.
"Что он замышляет? - тяготила его неотвязная мысль. Какую аферу обмозговал этот верзила?" Среди необозримых просторов, ограниченных только линией горизонта да четвертым измерением, Мак-Гайр подходил к людям с меркой жителя тесных городских кварталов.
Неделей раньше, проезжая верхом по прерии, Рейдлер наткнулся на больного теленка, который жалобно мычал, отбившись от стада. Не спешиваясь, Рейдлер нагнулся, перебросил через седло этого горемыку и передал на попечение своих ковбоев на ранчо. Откуда было Мак-Гайру знать, - да и как бы вместилось это в его сознание, - что он в глазах Рейдлера был примерно то же, что этот теленок, - больное, беспомощное создание, нуждающееся в чьей-то заботе. Рейдлер увидел, что он может помочь, и этого было для него достаточно. С его точки зрения все это было вполне логично, а значит, и правильно. Мак-Гайр был седьмым по счету недужным, которого Рейдлер случайно подобрал в Сан-Антонио, куда в погоне за озоном, застревающим якобы в его узких уличках, тысячами стекаются больные чахоткой. Пятеро из его гостей жили на ранчо Солито, пока не выздоровели или не окрепли, и со слезами благодарности на глазах распростились с гостеприимным хозяином. Шестой попал сюда слишком поздно, но, отмучившись, обрел в конце концов вечный покой в тихом углу сада под раскидистым деревом.
Поэтому никто на ранчо не был удивлен, когда таратайка подкатила к крыльцу и Рейдлер извлек оттуда своего больного протеже, поднял его словно узел тряпья, и водворил на веранду.
Мак-Гайр окинул взглядом непривычную, для него картину. Дом на ранчо Солито считался лучшим в округе. Он был сложен из кирпича, привезенного сюда на лошадях за сотню миль, но имел всего один этаж, в котором размещались четыре комнаты, окруженные верандой с земляным полом, носившей название "галерейки". Пестрый ассортимент лошадей, собак, седел, повозок, ружей и всевозможных принадлежностей ковбойского обихода поразил столичное око прогоревшего спортсмена.
- Вот мы и дома, - весело сказал Рейдлер.
- Ну, и чертова же дыра! - выпалил Мак-Гайр и покатился на пол веранды в судорожном приступе кашля.
- Мы постараемся устроить тебя поудобнее, сынок, - мягко сказал хозяин. - В доме-то у нас, конечно, не шикарно, но зато на воле хорошо, а для тебя ведь это самое главное. Вот твоя комната. Что понадобится - спрашивай, не стесняйся.
Рейдлер ввел Мак-Гайра в комнату, расположенную на восточной стороне дома. Незастеленный пол был чисто вымыт. Свежий ветерок колыхал белые занавески на окнах. Большое плетеное кресло-качалка, два простых стула и длинный стол, заваленный газетами, трубками, табаком, шпорами и ружейными патронами, - стояли в центре комнаты. Несколько хорошо выделанных оленьих голов и одна огромная, черная, кабанья смотрели со стен. В углу помещалась широкая парусиновая складная кровать. В глазах всех окрестных жителей комната для гостей на ранчо Солито была резиденцией, достойной принца. Мак-Гайр при виде ее широко осклабился. Он вытащил из кармана свои пять центов и подбросил их в потолок.
- Вы думали, я вру насчет денег? Вот, можете теперь меня обыскать, если вам угодно. Это было последнее из моих сокровищ. Ну, кто будет платить?
Ясные серые глаза Рейдлера твердо взглянули из-под седеющих бровей прямо в черные бусинки глаз Мак-Гайра. Немного помолчав, он сказал просто, без гнева:
- Ты меня очень обяжешь, сынок, если не будешь больше поминать о деньгах. Раз сказал, и хватит. Я не беру со своих гостей платы, да они обычно и не предлагает мне ее. Ужин будет готов через полчаса. Вот тут вода в кувшине, а в том, красном, что висит на галерейке, - похолоднее, для питья.
- А где звонок? - озираясь по сторонам, спросил Мак-Гайр.
- Звонок? А для чего?
- Звонить. Когда что-нибудь понадобится; Я же не могу... Послушайте, вы! - закричал он, вдруг, охваченный бессильной злобой. - Я не просил вас тащить меня сюда! Я не клянчил у вас денег! Я не старался разжалобить вас - вы сами ко мне пристали! Я болен! Я не могу двигаться! А тут за пятьдесят миль кругом ни коридорного, ни коктейля? О черт! Как я влип! - И Мак-Гайр повалился на койку и судорожно разрыдался.
Рейдлер подошел к двери и позвав слугу. Стройный краснощекий мексиканец лет двадцати быстро вошел в комнату. Рейдлер заговорил с нам по-испански.
- Иларио, помнится, я обещал тебе с осени место vaquero в лагере Сан-Карлос?
- Si, Senor, такая была ваша милость.
- Ну, слушай. Этот Senorito - мой друг. Он очень болен. Будешь ему прислуживать. Находясь неотлучно при нем, исполняй все его распоряжения. Тут нужна забота, Иларио, и терпение. А когда он поправится или... а когда он поправится, я сделаю тебя не vaqueron a mayordomo (1) на ранчо де ля Пьедрас. Esta bueno? (2)
- Si, si, mil gracias, Senor! (3) - Иларио в знак благодарности хотел было опуститься на одно колено, но Рейдлер шутливо пнул его ногой, проворчав:
- Ну, ну, без балетных номеров...
Десять минут спустя Иларио, покинув комнату Мак-Гайра, предстал перед Рейдлером.
- Маленький Senor, - заявил он, - шлет вам поклон (Рейдлер отвес это вступление за счет любезности Иларио) и просит передать, что ему нужен колотый лед, горячая ванна, гренки, одна порция джина с сельтерской, закрыть все окна, позвать парикмахера, одна пачка сигарет, "Нью-Йорк геральд" и отправить телеграмму.
Рейдлер достал из своего аптечного шкафчика бутылку виски.
- Вот, отнеси ему, - сказал он.
Так на ранчо Солито установился режим террора. Первые недели Мак-Гайр хвастал напропалую и страшно заносился перед ковбоями, которые съезжались с самых отдаленных пастбищ поглядеть на последнее приобретение Рейдлера. Мак-Гайр был совершенно новым для них явлением. Он посвящал их в различные тонкости боксерского искусства, щеголяя хитроумными приемами защиты и нападения. Он раскрывал их изумленному взору всю изнанку жизни профессиональных спортсменов. Они без конца дивились его речи, пересыпанной жаргонными словечками, и забавлялись ею от души. Его жесты, его странные позы, откровенная дерзость его языка и принципов завораживали их.
1 2 3


А-П

П-Я