— Да не в ордене дело! — проворчал Агзам-ата.— Зачем орденом козырять?
— В черте города свободной земли на осталось,— развел руками Аброр.— И многоэтажные дома стали теперь плотней, чем раньше, ставить. А участки... их почти прекратили выделять.
— Ну конечно, как до нас черед дошел, у вас все прекратилось! — чуть ли не выкрикнула Ханифа-хола.— А тем, кто деньги предложит,— пожалуйста!
Аброр тоже не сдержался, бросил резко:
— Ну так возьмите и купите!
— Хорошо, купим! — в тон ему ответил отец.
Он слышал, что государство немалые деньги платит тем, чьи личные дома сносят. Представитель исполкома уже подсчитал, сколько у них во дворе деревьев, виноградных побегов, сколько леса ушло в свое время на строительство дома и других материалов, все измерил — от крыши до пола, учел и внутреннюю отделку. Приблизительно прикинув, заверил: «По нынешним меркам самое меньшее семь, а то и восемь тысяч рублей получите». Агзам-ата цифру эту сыновьям не назвал, показалась она ему неоправданно большой. Не дадут столько, но...
— Себя заложу, а участок куплю,— заявил он решительно.— Хоть недостроенный. Есть брошенные участки, где хозяева одни фундаменты успели заложить...
У Шакира от волненья сердце молотком застучало, он соскочил с помоста.
— Страшно дорогое дело затеваете, отец!—воскликнул он.— Участок такой, начатый, еще найти надо, официально все оформить, а потом материалы доставать, а строить во что обойдется?.. Зачем вся эта морока? Жили бы спокойно в нормальной квартире, ее-то без хлопот получить можно!..
— Тебе покой нужен, так ты и поди получай свою квартиру! — отрезал Агзам-ата.— А участок моя забота. Сам управлюсь...
Шакир, конечно, не из тех отпрысков, кто может спокойно полеживать себе в благоустроенной квартире, когда отец будет глину месить да кирпичи таскать. Это Агзам-ата знал. Как и то, что Аброр без помощи тоже не оставит. Да и сам он... пусть ему за семьдесят, но силенки еще есть, слава аллаху. Рабочему человеку стоять надо на своем твердо, не отказываться от задуманного.
Шакир привел последний довод:
— Ладно, будем строить. Но... отсюда мы должны выбраться не позже чем месяца через два, верно? А участок раньше чем за год не обиходить... Где же девять-десять месяцев жить станем?
Аброр промолчал, хотя ясно было, что слово за ним. Ханифа-хола глянула на него исподлобья, заговорила о старшей дочери:
— К Мукамбар подадимся. Не выгонит, наверное, приютит на время.
Мукамбар? С четырьмя детьми, мужем и свекровью, на шестом этаже в девятиэтажном доме? Правда, была еще младшая, Рисолат, она в собственном домике жила. Но Рисолат недавно первенца родила, Ханифа-хола не успела бешик-той1 справить и потому о ней ничего не сказала.
— Но ведь семья у Мукамбар... Семь человек в трех комнатах! Да нас еще трое добавится! — изумленно воскликнул Шакир.
— В тесноте, говорят, да не в обиде,— заметил Агзам-ата. Аброр, конечно, понимал, что родители не хотят стеснять и без того большую семью зятя. И понимал, что стыдно будет ему, Аброру, если родители переселятся к старшей дочери.
— К чему ходить вокруг до около, мама?! — не выдержал он наконец.— Не бойтесь, на улице вы не останетесь! У нас четырехкомнатная квартира. Любую комнату, какую пожелаете, освободим. Живите на здоровье сколько понадобится!
Именно этих слов ждал от сына и Агзам-ата.
— Да, сынок, ежели у тебя можно пожить, станем ли мы зятя стеснять? — облегченно вздохнул он.
Все здесь знали, сколь нелегкую заботу взваливает на себя Аброр. Отношения между Ханифой-холой и Вазирой сложились непростые. Аброр справил свадьбу здесь, в доме, на берегу Бозсу, здесь же Малика с Зафаром родились. За годы совместной, в одну семью, жизни между свекровью и невесткой накопилось множество взаимных недовольств, непониманий и обид. Конечно, и доброе было: обоюдная поддержка и уступки (больше со стороны Вазиры, правда), а главное — общие радости. Но когда наконец Аброр с Вазирой получили отдельную квартиру, обе женщины вздохнули с облегчением. А теперь снова вместе жить? В просторном дворе после стычки хоть разойтись можно, на глаза друг дружке какое-то время не попадаться, а в обычной городской квартире?..
— Женушка снова в Москву уехала? — спросила Ханифа-хола Аброра. И посмотрела на сына жалостливо, будто хотела добавить: «Вот как тебе, бедному, жить-то приходится! Невестка разъезжает по командировкам, дом и детей на мужа бросила!..»
Опасаясь, как бы мать не пустилась в дальнейшие расспросы-допросы, Аброр ответил подчеркнуто односложно:
— Да.
— А вернется когда?
— Скоро... дня через три... Тогда так и договоримся, отец! Я завтра же в нужные учреждения наведаюсь, все разузнаю.
— Да, ты, сынок, еще раз все разузнай хорошенько. Переселять п.'ю решили твердо или как? И насчет участка—выделят иль нет?
Хорошо, хорошо. Потом заеду к вам, расскажу. А теперь я, по-
/Ь.1ЛуЙ, ДОМОЙ...
Лгзам-ата сложил уже руки в привычный напутственный жест, но 1V1 взгляд его упал на чайник:
Влй, Шакир... Про чай-то мы совсем забыли!
Видно, прохлада, что веяла от близкой воды, уняла недавнюю жажду Лброра.
1 Бешик-той —празднество по случаю того, что младенца впервые укладывают в колыбель. Бе шик—деревянная колыбелька особой формы.
— Не хочу я чаю Ну, отец
Агзам-ата благословил сыновей, привычно — сверху вниз — провел по лицу сложенными вместе ладонями. Аброр поднялся, глазами поискал сына:
— Зафар, ты где?
Зафар явился из-под навеса с пестрой кошкой на руках.
— Нашел все-таки... Давай собирайся, поехали домой... Тебе бы только кошек да собак подбирать... Отпусти ее!
— Ну почему? Возьмем с собой!
— Она к этому двору привыкла, у нас жить не будет.
— Тогда я с ней тут останусь.
Ханифа-хола была явно довольна, что внуку не хочется от них уходить.
— Умница!.. Радость ты бабушкина! Оставайся!
— Если б не учеба...— Аброру не хотелось лишний раз перечить матери.— Четверть заканчивается. Скоро начнутся каникулы, вот тогда все приедем и Зафара у вас поселим.
Нехотя Зафар побрел за отцом на улицу, к машине.
Уже за рулем Аброр глянул в стекло кабины на часть двора, видную через проем калитки, на дом, увитый виноградными лозами. Такой родной, что нельзя было удержаться от тяжелого вздоха.. Исчезнет скоро родное гнездо... И вся тяжесть предстоящего, вдруг почувствовал Аброр, легла теперь на его плечи.
Не обращая внимания на тряску, Аброр быстро вел «жигуленка» по узкой извилистой улочке, весь во власти завтрашних забот: прикидывал, куда обратиться по делу об участке, с кем полезно в первую очередь встретиться, какую из комнат удобней было бы освободить для родителей — его кабинет или их с Вазирой спальню? А с ними еще и Шакир. Не станет же молодой парень со стариками в одной комнате куковать... Значит, и Шакиру надо отдельную... А как же они вчетвером в двух остающихся разместятся? Малика уже подросла, она отдельно спать должна... И что еще Вазира на все это скажет? Целый год терпеть у себя в квартире трех взрослых людей... да еще с капризами..
Аброр почувствовал себя виноватым перед женой. Истаяло само собой утреннее раздражение, вызванное поведением Вазиры в аэропорту.
Выехав на освещенное место, Аброр поднял к глазам руку с брасле-том-часами. Половина одиннадцатого. В Москве еще полвосьмого. Вазира обещала позвонить домой.
Может, успеем приехать к ее звонку?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Вазира поселилась в гостинице «Россия» на одиннадцатом этаже, в двухместном номере с окнами на Кремль и Москву-реку. Соседкой по номеру оказалась латышка, высокая худощавая женщина лет пятидесяти. Она приехала в командировку от театрального общества своей республики. Очень энергичная, подвижная женщина. Быстро познакомилась с Вазирой. Быстро наметила себе программу дня. И, не о! дохнув с дороги, к полудню уже ушла куда-то по делам.
А Вазира немного устала. Оставшись одна, скинула платье, прилегла отдохнуть.
И тут же зазвонил голубой телефон на тумбочке у изголовья кровати. Не поднимаясь, Вазира протянула руку и взяла трубку.
— Ну как, Вазира-хон, хорошо устроились?
Она узнала чуть измененный телефоном голос Шерзода, непроизвольно поднялась, села на постели, прикрыв одеялом ноги.
— Спасибо, Шерзод, хорошо.
— И там у вас есть все, чем администратор хвасталась? Когда они приехали в гостиницу и стали оформлять прописку, Ва-
зире сначала собирались дать номер похуже, на тринадцатом этаже. Но вмешался Шерзод:
«Что вы, разве так можно?! Это нас вы поселяйте куда угодно, а такой красивой женщине будьте добры и номер соответствующий выделить!..»
Женщина-администратор рассмеялась, подобрела.
«Ну хорошо. Вот вам,— вручила она Вазире карточку-пропуск.— Отличный номер с прекрасным видом на Кремль».
Вазира не забыла про заступничество Шерзода:
— Здесь даже лучше, чем было обещано. Не просто Кремль, а даже часы на Спасской башне отсюда видны. Я свои по ним на московское время перевела.
— Ну, поздравляю!
Слышимость была такая, будто Шерзод совсем рядом стоял, даже дыхание его четко различалось.
— А вы на каком этаже? — поинтересовалась Вазира.
— О, не спрашивайте!.. На тринадцатый нас поместили. А мой приятель, наш-то спутник, этой цифры терпеть, оказывается, не может. Окна у нас к тому же на шумную улицу выходят...
— Значит, для меня постарались, а себе во вред?
— Ну что вы... Знаете поговорку? Если собрался ковер продавать, продай другу, тогда и сам на краешке посидеть сможешь. Надеюсь, вы пригласите к себе в гости?
— Конечно...
Шерзод, видимо, надеялся, что Вазира тотчас и скажет: «Приходите». На какое-то время он замолчал, ожидая. Однако Вазира но торопилась произнести это слово. На ту степень дружеской фамильярности, к которой явно стремился Шерзод, она идти не хочет.
Сейчас моя соседка... отдыхать легла,— неожиданно для себя Вазира, и ей самой стало неловко и стыдно.
Ну ничего,— приободрился Шерзод.— Тогда мы сходим, ладно?
- Недавно же ели, неугомонный вы какой!
— Что за еда в самолете! Я успел изрядно проголодаться. Вазира решила твердо держаться от опасности подальше.
— Знаете что. Шерзот? Вы спокойненько пообедайте Без меня. Договорились? А я вся какая-то разбитая после полета.
— Хотите отдохнуть немного?
— Да. Во второй половине дня мне кое с кем встретиться надо, разговоры непростые будут, я чувствую.
— Может, на такси вас подвезти? А, Вазира-хон?
«И в студенческие годы был прилипчивым, и теперь остался таким же»,— подумала Вазира. Но Шерзод позабыл: когда кто-то упорно настаивал перед ней на своем, чего-то добивался от нее помимо ее желания, Вазира становилась непреклонной.
— Спасибо, Шерзод, но у вас тоже, наверное, дел немало. Давайте не связывать друг друга ожиданиями да обещаниями. Так нам свободней и спокойней будет. У меня здесь есть подруги. Я могу вечером и задержаться.
— Выходит, мы больше не встретимся? — заметно упавшим голосом спросил Шерзод.
— Ну почему же? Не сегодня, так завтра. Или послезавтра. Вы дайте мне свой номер телефона, я позвоню, как только сумею.
Шерзод назвал номер телефона. Голос его снова звучал мягко, предупредительно:
— Вазира, вообще говоря, вы... опасаетесь будто чего-то?.. Вазира решила отшутиться:
— Вообще-то говоря, вы и сами все примерно понимаете...
— Понимаю. Но ведь вы... из тех, кто свободен от предрассудков... Я помню студенческие годы. Вы с подругами уже тогда ничего не боялись, обходились без жеманства и ужимок. Или я не прав?
— Видимо, постарела, Шерзод,— почему-то весело заметила Вазира.— Да и свобода женщины не исключает чувства меры, правда?
— Оставьте это, пожалуйста!.. Похоже, ваш муж в слишком жесткие рамки вас заключил.
— Не муж, я сама... все-таки я восточная женщина. Есть границы, которые я не привыкла преступать.
— Эти границы давно устарели, Вазира. Пожалуйста, вам пример: моя жена — артистка, она уже месяц как на гастролях, я ни в чем ее не стесняю,— разумный, самостоятельный человек, она вольна в своих поступках... Разумеется, у меня тоже полная свобода.
— У каждого свое, Шерзод. Мне нравится быть такой, какова я есть. В этом моя свобода. И давайте друг другу ничего не навязывать. Хорошего из этого не получалось и не получится...
Вазира намекала на случай, окончательно испортивший еще в студенческие годы их отношения. Однажды в лекционном зале они остались вдвоем — «для того, чтобы объясниться», сказал Шерзод, но вместо объяснений он схватил ее за плечи, прижал к себе и хотел насильно поцеловать в губы. Вазира вырвалась, молниеносно отвесила ему пощечину. Но мало того, что Шерзоду было неприятно получить пощечину, этот случай, собственно, и принес победу его сопернику.
— Ах, Вазира, Вазира,— грустный вздох словно пронзил телефонную трубку.— Я бы только одного желал — чтобы продолжилась наша студенческая дружба. Мне уже сорок, а в эти годы и приходит, оказывается, понимание, как дорога для нас дружба, возникшая в молодости. Шерзод давал понять, что признает поставленные ему Вазирой границы в их взаимоотношениях, обещает считаться с ее волей. Ведь, скорее всего, Шерзоду, этому эгоисту Шерзоду, в самом деле не хватает искренних друзей, и тоска его по бескорыстной дружбе вполне может быть искренней. В душе Вазиры колыхнулось что-то вроде сочувствия и даже сострадания к собеседнику, к мужчине, столь уважительному к ней и пусть даже чуточку увлеченному ею. В конце концов, возможна ведь искренняя дружба между мужчиной и женщиной. Почему надо всегда предполагать между ними — знакомыми, товарищами по делу — что-то нехорошее, запретное, преступающее границы?.. Вазире захотелось сказать Шерзоду что-нибудь ободряющее.
— Вы целиком правы, Шерзод, мы, однокурсники, нужны друг другу... Вот и сегодня как мы с вами хорошо летели. А одна бы я, честное слово, намучилась, изнервничалась и в пути, и в гостинице...
— А я, Вазира... даже не заметил, как время в самолете прошло. Снова как будто в студенческие годы вернулся. И это вы тому причиной...
Помолчав, Вазира перевела разговор в иное русло:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39