Слегка приобнял ее за плечи.
Отвыкшая от подобных ласк, она удивленно покосилась на мужа и с долей иронии в голосе произнесла:
– Чего это с вами, господин Турецкий? Или может желаете опровергнуть свои же собственные слова о надвигающейся импотенции сорокалетних? Так...
– Ну, во-первых, мне уже далеко не сорок, – хмыкнул Турецкий, – а во-вторых... Слушай, ты извини меня за эту резкость и тон... В общем, накатило.
– Бывает, – согласилась Ирина, чмокнув его в щеку. – И все-таки? Что-то вас растревожило, мой дорогой, да вот только обидно, что не я.
– И ты, и еще многое чего.
– А если более конкретно?
– Помнишь, говорила мне, чтобы я обратил внимание на Игната?
– Это когда были в гостях?
– Ну.
– Конечно, помню.
– А что именно тебя встревожило в Игнате? На что я должен был обратить внимание?
Видимо не ожидавшая подобного вопроса, Ирина Генриховна удивленно посмотрела на мужа.
– А с чего бы ты вдруг вспомнил об этом?
– В общем-то, и сам толком не знаю, – вздохнул Турецкий. – Но сегодня, когда я был у Шумилова, встретил у него Игната и...
– Что, уже постигает азы фармацевтической науки? – удивилась Ирина.
– Если бы, – буркнул Турецкий. – Приехал деньги у отца просить.
И он вкратце пересказал о разговоре с Шумиловым-старшим, который хоть и не жалел денег для сына, но уже стал задумываться, на что именно можно тратить такие суммы. «Что он, эти “бабки”, ест что ли?»
– Значит, так оно и есть, – нахмурилась Ирина Генриховна, когда Турецкий закончил свой рассказ. – И если не принять сейчас каких-то срочных мер...
Оборвав себя на полуфразе, она скорбно поджала губы и развела руками.
– Короче говоря, промедление смерти подобно. Причем в прямом и в переносном смысле.
– Я не понимаю, о чем ты?
Ирина Генриховна не спешила с ответом. Наполнила водой «тефаль», присела на краешек «уголка». Все это время Турецкий, словно кошка за мышью, следил за женой. Наконец не выдержал и уже с легким металлом в голосе напомнил о себе:
– И все-таки, о чем ты?
– Видишь ли, Шура, то что я сейчас скажу, это очень страшно и серьезно, можно сказать диагноз, и я... В общем, я бы очень хотела ошибиться, но, как мне показалось, наш Игнат довольно серьезно подсел на наркоту. И если в тот вечер, в доме у Шумилова, я всего лишь обратила внимание на слишком нервозное состояние Игната, причем чисто профессионально, как криминалист-психолог, которому довелось поработать с этой категорией клиентов, то этот твой рассказ...
Пораженный услышанным, Турецкий удивленно смотрел на жену. Наконец, в его сознании что-то сдвинулось и он почти выдохнул из себя:
– Ты хоть понимаешь, о чем ты говоришь? Игнат!.. Мой крестник – наркоман!
И засмеялся, злыми глазами уставившись на жену.
– И все-таки, – устало произнесла Ирина Генриховна, – поговори с ним, если, конечно, он на этот разговор пойдет.
– О чем? – взвился Турецкий.
– Да все о том же. Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть. К тому же он любит тебя и уважает, как только можно уважать сильного, умного человека. А это многое для парня значит.
– Ты это серьезно? – уставился на жену Турецкий.
– Серьезней, Шура, не бывает.
Окончательно взвинченный, в эту ночь Турецкий так и не смог заснуть. Из головы не выходили слова Ирины, которые она уже за вечерним чаем подкрепила конкретными примерами из собственной практики, и теперь он постарался проанализировать поведение Игната как следователь Генеральной прокуратуры России, правда бывший. И анализ этот, долгий и мучительный, не принес ничего хорошего. Правда, все еще теплилась в душе надежда, что все это чепуха, как говорится, у страха глаза велики. И еще: «Что покажется бабе спьяну, то и черту не приснится». А его Иришка в тот вечер была явно не трезва.
И все-таки в восемь утра он позвонил на мобильный номер Игната и, когда тот отозвался не очень-то бодрым голоском, произнес, откашлявшись:
– Привет, крестничек. Не разбудил, случаем? А то уж голос у тебя слишком сиплый да заспанный.
Явно удивленный телефонным звонком дяди Саши, Игнат только и нашелся, что пробормотать невнятно:
– Кто рано встает, тому бог подает.
– Вот и я о том же, – согласился с ним Турецкий. И тут же: – Встретиться бы надо. Как говаривают мои подопечные, тему перетереть.
– А... а о чем разговор? – насторожился Игнат.
– Не сейчас, на месте расскажу.
– Ну-у, – замялся Игнат, видимо пытаясь сообразить, с чего бы это он мог понадобиться «важняку» Генеральной прокуратуры России и его крестному отцу. Вроде бы всего лишь вчера виделись, а сегодня...
– Не мычи, – напомнил о себе Турецкий, – говори, когда и где. Разговор этот для нас обоих важен.
– Ну-у, может на следующей неделе? – предложил Игнат. – А то у меня сейчас зачет по курсовой.
– Ну, времени, положим, я у тебя много не отниму, – урезонил его Турецкий, – и курсовую ты, надеюсь, защитишь. Так что не будем откладывать дело в долгий ящик и встретимся не через неделю, а в это воскресенье.
– Хорошо, – без особой радости в голосе согласился с ним Игнат. – В таком случае, в парке, часов в одиннадцать. Я там обычно с девушкой своей гуляю.

Глава 2

Понимая, что без дотошно-кропотливого анализа происшедшего в лабораторном корпусе фармацевтической компании Шумилова неделю назад ему не разобраться в тех взаимоотношениях, которые сложились между людьми, завязанными на «Клюкве», Плетнев заперся в отведенном ему кабинете, заварил кружку кофе и тяжело опустился в кресло, едва ли не поминутно припоминая тот день и час, когда он, уже в качестве нового начальника службы собственной безопасности, появился на фирме.
«Выходит, сами решили с людьми познакомиться?» – уточнил Шумилов, когда он попросил его до поры до времени не представлять сотрудникам фирмы.
«Думаю, так будет лучше».
В хранилище лаборатории его провел Георгий Клочков, лаборант, который более охотно отзывался на имя Гоша. В ночь кражи он находился в лаборатории, и как сказал Шумилов, видимо, полностью доверявший парню, был в курсе всех событий.
В окно, через которое ушел преступник или преступники, уже вставили новое стекло, подключили сигнализацию, все вроде бы было тип-топ, однако прямо под окном проходила улица, по которой день и ночь и ночь сновали машины, и уже один этот факт не мог не навести на определенные размышления. Это окно было самым уязвимым местом в системе внутренней охраны лабораторного корпуса, и преступник знал об этом. А это... это уже дополнительная информация для размышления.
Отхлебнув глоток обжигающего кофе и восстанавливая в памяти закравшееся в мозги подозрение, что «Клюкву» похитил кто-то из своих, то есть людей, работавших на проекте Шумилова, Плетнев вдруг вспомнил, как позади него раздался голос Гоши:
«Через это окно преступник и убежал. Мы с Модестом выскочили, а он, паразит...», – и замолчал, махнув рукой.
«Модест, это кто?»
«Охранник. Ну-у, с которым мы на посту были», – довольно резво пояснил Гоша, однако тут же замолчал, видимо, сообразив, что сморозил что-то лишнее.
«Мы – это вы и Модест?»
«Да».
«Но вы – лаборант. И у меня вопрос: что вы делали на посту охранника?»
Гоша замялся и как-то очень уж вяло и неуверенно промямлил:
«Да как вам сказать... Ночами, когда идет режим обкатки и вся работа заключается в том, чтобы вести журнал испытаний, бывает довольно скучно, вот мы и ходим порой друг к другу в гости. Чайку попить, перекусить...»
«Хорошо, оставим этот вопрос и вернемся к нашим баранам. Вы видели того, кто сиганул в окно?»
«Да, конечно! – радостно сообщил Гоша. – Но только на мониторе».
«И как он выглядел?»
«Ну-у, весь в черном... а на голове капюшон».
Видимо, понимая ущербность своих показаний, Гоша попытался тут же реабилитироваться:
«Да, он был весь в черном, но когда мы с Модестом прибежали сюда, то почти одновременно с нами, только через другую дверь, сюда же вбежал и Савин. Мы даже испугались, увидев его, настолько неожиданно это было. А еще секунд через двадцать вбежали сначала Кокин, старший научный сотрудник, начальник Савина, а потом уже и наш академик, Ясенев.
«Выходит, вас там было пятеро? Точнее говоря, четверо, не считая охранника. И все завязаны на “Клюкве”?»
«Да».
«И что же вы все делали в столь поздний час в лабораторном корпусе?»
«Работали, – не очень-то уверенно произнес Гоша. – Здесь все работают на совесть. А я, когда на электричку опаздываю, даже ночую здесь».
Припоминая не очень-то уверенные пояснения Гоши, который словно оправдывался в том, что у Шумилова все работают на совесть, Плетнев вспомнил, как обратил внимание на окурок, валявшийся на полу под окном.
«У вас что, и курить в лаборатории можно?»
«О чем вы говорите! – возмутился Гоша. – Шумилов за это голову оторвет да еще и премий лишит. Курят двумя этажами выше, в курилке».
«А откуда же тогда этот окурок?»
«Не знаю, – развел руками Гоша. – Но в ту ночь, помню, здесь целая куча окурков валялась...»
Это уже было что-то. Судя по всему, притаившийся у окна преступник довольно долго поджидал своего напарника, который должен был подогнать к окну машину, и когда тот подал знак...
Впрочем, все это было на стадии предположения, которое само по себе ничего не стоило.
В тот же день ему удалось переговорить с академиком Ясеневым, и он даже стал невольным свидетелем словесной перепалки между Савиным и его начальником, Кокиным. И разговор этот, который Плетнев едва ли не дословно восстанавливал сейчас в памяти, теперь казался ему уже не таким пустяшным, как в первый момент.
...Продолжая знакомиться с сотрудниками фирмы Шумилова, он на секунду задержался перед дверью той самой лаборатории, из которой только что увезли труп Савина, как вдруг услышал возбужденные мужские голоса:
«...и потом, эти ваши бесконечные намеки и подначки. Я же вижу, как вы смотрите на меня, как улыбаетесь высокомерно. Вы же считаете меня полным неудачником и еще черт знает чем, а я, между тем...»
«Послушайте, Кокин, ваша мнительность и подозрительность может сравниться только с моим терпением. Вы что, пришли мешать мне работать?»
«Я?.. Мнительность и подозрительность... Да как вы смеете?! К тому же, Савин, вы совершенно забываете о том, что вы всего лишь младший научный сотрудник, младший! А я – завлаб и старший научный сотрудник! И вам, Савин, следует...»
«Вот именно, что “завлаб”, – послышался насмешливый голос. – К тому же, Кокин, мы не в армии, и... В общем, Кокин, скажу вам правду. Вы не научный сотрудник... да-да, и не возмущайтесь этим фактом, вы просто клещ, присосавшийся к нашему академику».
В тот момент Плетнев подумал даже, что этот самый Кокин после подобного оскорбления вцепится в лицо Савина, и он уж подумывал было вмешаться, однако вместо ожидаемой драки послышался какой-то очень спокойный, с откровенной язвинкой голос Кокина:
«Хорошо, пусть будет по-вашему, хотя, на самом деле, я довольно неплохой ученый и экспериментатор, который хорошо знает, чего он стоит. А вы, Савин, гений вы наш, признайтесь, наконец-то, с чего бы вдруг вы столь поспешно вернулись в Россию? Вас что, выгнали из Франции? Взашей?»
Раздался короткий смешок и тут же:
«Ах, Кокин-Кокин, тип зловредный! Я же не спрашиваю вас, с чего бы это вы оказались в ночь кражи в лаборатории, причем в халате наизнанку, тогда как за пять часов до этого вы ушли вроде бы домой?..»
«Что вы этим хотите сказать?!» – взвился неприятно резкий голос Конина.
«Ничего, я просто спрашиваю».
Долгое, очень долго молчание – видимо, они просто поедали глазами друг друга, и наконец угрожающий голос Кокина:
«Ну, С-с-савин, вы еще пожалеете!»
За дверью послышались торопливые шаги, и Плетнев вошел в лабораторию – в тот момент, когда через вторую дверь буквально выскочил Кокин, а Савин левой рукой, явно нервничая, пытался достать из пачки сигарету. Правая рука была перевязана, о чем тут же Плетнев и спросил.
«Обжегся, – каким-то бесцветным голос произнес Савин. – О колбу с азотом, когда услышал рев сигнализации. Вздрогнул от неожиданности и...»
Замолчал было, не очень-то приветливо уставившись на незнакомого плечистого мужика, и тем же бесцветным голосом произнес:
«Догадываюсь, что вы здесь относительно кражи нашего изделия, но вы ошиблись адресом, это не ко мне. Вопросы еще будут?»
Вопросы были – и к Савину, и к Кокину. Но в первую очередь к Кокину: «Что он делал в лаборатории в три часа ночи, тогда как домой ушел в половине одиннадцатого?» Этот же вопрос можно было задать и Савину, однако он, как один из ведущих сотрудников фирмы, мог выложить не менее десятка вариантов ответа на этот вопрос, и Антон решил оставить его на потом.
Потягивая из кружки уже остывший кофе, Плетнев вдруг подумал о том, что научный состав шумиловской фирмы – это какой-то змеепитомник, а не компания единомышленников, как хотел бы представить сам Шумилов. И подозрение в краже изделия могло упасть на любого, кто в ту ночь находился в лабораторном корпусе. А это академик Ясенев, завлаб Кокин, младший научный сотрудник Савин, лаборант Гоша, охранник да еще уборщица, которая, в основном, убирала в лабораторном корпусе ночами. Так, видимо, и ей было удобнее, да и не мешала своим присутствием мыслительному процессу сотрудников фирмы.
Правда, той же ночью в корпусе находился и Глеб Шумилов, вице-президент фирмы и двоюродный брат Хозяина, но если на него в тот момент не могло упасть даже капли подозрения в краже «Клюквы», то сейчас, когда убит Савин, а сам Глеб Шумилов растворился в Москве, как в колымской тайге, и его не могут найти ни по каким телефонам, дело обстояло иначе. Да и охрана...
Детский сад какой-то, а не охрана! Тот же Модест оставляет свой пост и уходит на внутренний дворик «покалякать» с корешком-водилой, после чего чешет языком уже в лабораторном корпусе с молодым Гошей, который неизвестно зачем околачивается на посту охраны, умудряется прозевать грабителя, который хорошо знает, что где лежит и как проще всего уйти с охраняемой, казалось бы, территории фирмы.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4