Ее начальник Владимир Дмитриевич всегда хвалил Гордеева, прибавляя при этом ласкательные эпитеты, вроде «этот пройдоха», «этот ушлый хитрый лис» и прочее. В ее представлении называемые шефом качества изобличали несомненную честность адвоката, долг которого, как считала Ирина, заключался не в следовании абстрактной общественной морали, а в защите клиента. Известно было, что Гордеев не провалил ни одного из взятых им на себя дел, в том числе и сомнительных в нравственном отношении. Ирина, как мудрая женщина, никак не могла осудить его за это – юриспруденцию она числила за науку грязную, но необходимую, как медицина. Однако кроме названных достоинств он еще и просто был ей симпатичен, даже весьма симпатичен, и она рассчитывала на продолжение и углубление их дружбы. То, что она позабыла о его дне рождения, показалось ей сейчас странным и даже стыдным, поэтому Ирина, войдя в кабинет к юристам, чувствовала себя несколько скованно и неуклюже.
– Юра! – нарочито бодро попыталась она скрыть смущение.
– Ирочка! – Гордеев, широко разулыбавшись, оторвался от монитора и встал ей навстречу. – Уже вернулась? Ну, как?
– Чудесно. Это тебе.
Она поставила на стол бутыль туалетной воды, упакованную в малахитового цвета коробку.
– Да что ты, спасибо…
– Поздравляю с днем рожденья, желаю, чтобы ты всегда был… – она судорожно задумалась, что бы ей пожелать, избегая банальностей, но не удержалась и ляпнула: – Таким же здоровым, веселым и удачливым.
«Вот дура!» – подумала она про себя. Гордеев, однако, был, видимо, рад, что Ира помнит о его празднике.
– Ты сегодня первая, кто меня поздравил.
– Почему? – Ирина сокрушенно подняла брови.
– Кажется, они все позабыли. Впрочем, это и неудивительно. Я здесь все-таки не совсем свой. Обо мне обычно вспоминают, когда проштрафятся перед государством или хотят кого-нибудь незаметно обжулить. Я, так сказать, не в штате. Как индивидуальность я мало кого волную. Хочешь конфет?
Он вынул упаковку дорогих конфет, еще не тронутую, и снял с нее целлофановое покрытие. Ирина засунула в рот конфету и принялась рассказывать про свои успехи. Гордеев слушал, как казалось, внимательно, все больше улыбался и кстати кивал, но Ирине показалось (и это не вызвало в ней негодования), что он больше улыбается и кивает факту того, что она, молодая, цветущая, сидит сейчас перед ним, закинув ногу на ногу, и тараторит о чем-то своем. Рассказ получался довольно долгий, а она видела, что на столе у Гордеева невпроворот всякой документации, поэтому закончила неожиданно фразой:
– Так что теперь я богата.
И встала. Он тоже встал.
– Ну что ж, поздравляю. Теперь, я думаю, ты поднимешься еще выше и перестанешь подавать мне руку.
Ирина засмеялась:
– Посмотрим, посмотрим, не уверена, что не возгоржусь.
Вежливо посмеявшись, они расстались. Гордеев сел к столу, Ирина выпорхнула из кабинета и ускоренной походкой, хотя никуда торопиться было не надо, двинулась к своему месту. Там ее ждал первый посетитель – подруга и сослуживец Маша Ободовская. Ободовская, натура разносторонне и богато одаренная, поступила в «Эрикссон» вместе с Ириной, но из-за скверного характера не сумела сделать столь блестящего зачина в карьере. Она два дня тому назад вернулась из командировки в Женеву и теперь по неясным для коллег причинам находилась в состоянии горестного изнеможения.
– Ну, как дела? – разбитым голосом спросила Ободовская.
Ирина повторила машинально звук поцелуя.
– Так я и думала. А у меня полная финансовая задница. Ты знаешь, что такое финансовая задница? Это когда ты потратил с корпоративной карточки шестьсот баксов и не знаешь, как отчитываться.
– Шестьсот баксов? – в ошеломлении повторила Ирина. У Ободовской и без того было две тысячи неоплатных долгов. Несмотря на хорошее настроение, Ира нашла в себе немного сострадания.
– Посмотри, – уныло продолжила Ободовская, – я тут поправила кое-что.
Она протянула Ире несколько счетов из ресторанов и от таксистов. В них неумело подобранной ручкой были дописаны единицы к сумме.
– Как ты считаешь, похоже? – понуро спросила Ободовская.
– Н-ну, на мой взгляд, не очень. Да кто там будет в бухгалтерии разбираться? – оптимистически прибавила Ира.
– Найдется кому, – мрачно оппонировала Ободовская.
– Слушай, ты что, всю Женеву по периметру объездила? – спросила Ирина, ошеломившись астрономической цифрой в счете.
– Нет, просто я решила не дописывать ноль в конце, а дописала спереди девятку. По-моему, этот самый удачный. Другое дело вот этот…
Маша протянула неврастеническим почерком заполненный счет на пятнадцать франков.
– Я так никогда не сумею, – сокрушилась Ободовская, глядя на бумагу, – он, по-моему, эпилептик был.
– Кто?
– Ну, этот водитель. Разве здоровый человек может так написать?
– Не уверена. Но, вообще-то говоря, у меня почерк не лучше.
– Да? – оживилась Ободовская. – Ну-ка, покажи.
Ирина взяла перо и, задумавшись на мгновение, выписала неловко, путая буквы "ш" и "ж": «Игумен Пафнутий руку приложил».
– Здорово, – призналась Ободовская. – Так же коряво. А кто такой был этот Пафнутий?
– Это из Достоевского, – пояснила Ирина.
– А-а… Так, может быть, ты мне напишешь вот здесь нолик? – с простоватым лукавством попросила Ободовская.
Ирина улыбнулась ей, достала из карандашницы ручку подходящего цвета и, склонившись над бланком счета, вывела вполне истерический ноль под стать записи.
– Как дела? – раздалось над ее ухом. Ободовская от неожиданности подпрыгнула. Ирина ловко засунула счет в стол.
– Ах, Владимир Дмитриевич, – притворно обрадованно защебетала она, – только вернулась!
Это был Владимир Дмитриевич, ее босс, ее ближайшее начальство. Скучнейший амбициозный тип. У него ко всем этим «достоинствам» были еще большие и вечно влажные руки, которые он тайно вытирал платком. Кроме того, он был баснословно жаден до денег и имел имперские амбиции. В настоящий момент его тщеславие было удовлетворено занимаемой должностью, и единственным предметом тайных его комплексов было отсутствие респектабельной любовницы, в каковые он однозначно предполагал Ирину. Несколько раз его рука, недобросовестно вытертая платком, уже ложилась ей на колено. Приходилось дипломатически лавировать, чтобы удержать ситуацию возможно долее нерешенной в надежде, что шеф остынет или изберет другой объект для своих вожделений. Но начальник длил осаду, не помышляя отступать. Вот и сейчас он присел на край стола и, как ему казалось, возбудительно посмотрел в глаза Ирине своими тусклыми глазами. Маша делала из-за его плеча отчаянные знаки, чтобы Ирина убрала рассыпавшиеся по столу счета, чем очень Иру стесняла. Начальник, казалось, вовсе и не заметил, чем занимались подруги, но исступленная возня Машки на заднем плане могла серьезно испортить ситуацию. Всячески завлекая шефа разговором о поездке, Ира словно ненароком взяла гроссбух и попыталась накрыть им компрометирующую документацию. Но, о ужас! Только она опустила книгу, как по не известному ей физическому закону бумажки выпорхнули из-под нее и, кружась в воздухе, попадали на пол. Ободовская в возбуждении, граничащем с помешательством, пала на четвереньки, а предупредительный (иногда) начальник подобрал парочку с пола и, не читая, положил на клавиатуру компьютера.
– Пойдем ко мне, – сказал он Ирине, видимо, недовольный присутствием Ободовской.
– Да, да, – рассеянно откликнулась Ирина, сделав Машке страшные глаза.
Они вошли в кабинет Владимира Дмитриевича. Тот подошел к шкафу, вынул оттуда что-то и, пряча за спину, подошел опять к Ире. Она стояла, внутренне собравшись. Кабинет начальника был отделен от основного офиса стеклянной стеной, но, как назло, в этот момент никого поблизости не было, так что они действительно остались одни.
– Так ты говоришь, – продолжил начальник начатый разговор, отчетливо выговаривая слова, – они подписывают с нами контракт?
Ирина кивнула.
Он опять сел на стол, глядя на нее своими тусклыми глазами.
– Это очень хорошо, – сообщил он, словно это была новость для Ирины. – А это тебе.
Он протянул руку – в ней оказалась игрушка – маленькая нерпа, белячок с живыми и сердитыми стеклянными глазами. Нерпа серьезно смотрела на Иру и словно на что-то негодовала. Она была такая миленькая, пушистая, эта нерпа, и так по-человечески смотрели ее стеклянные глаза, что Ирина невольно улыбнулась. Она забрала игрушку, словно спасая ее от мокрой руки начальника. Но рука потянулась вслед за нерпой и легла на оголенное Ирино предплечье. Губы Владимира Дмитриевича тотчас потянулись к ее щеке. Ирина понимала, что профессиональная этика, по которой Владимир Дмитриевич был ее боссом, и компанейская этика, по которой он должен быть ее приятелем, не позволяют ей отстраниться, и она только задержала дыхание, чтобы не прочувствовать его запах. Он прикоснулся губами к ее щеке и положил руку ей на затылок.
– Так какой состав оборудования они желают? – спросил он бытовой скороговоркой, словно его руки и губы не имели к нему никакого отношения.
– Владимир Дмитриевич, не надо, – отстранилась она наконец, посчитав, что уже достаточно натерпелась.
– Почему? – спросил он с деланной наивностью.
Сквозь стекло стены послышалось, как что-то упало. Ира обернулась: Машка с весьма озабоченным видом рылась в папках, словно ей что-то срочно было необходимо, но она никак не может найти. «Настоящий друг!» – с благодарностью подумала Ирина.
– Владимир Дмитриевич, отпустите, – зашептала она, – вы меня… – она не могла подобрать нужное слово, -…компрометируете.
Она развернулась к начальнику спиной и быстро вышла. Нерпа, однако, осталась у нее в руке. Шеф ошибочно истолковал это как ласкательный для себя знак, на деле же нерпа полностью заняла в сердце Ирины то место, которое начальник готовил для себя.
– Ну что, – не размыкая губ и не поднимая взгляда, обратилась Ободовская, – опять приставал, старый перец?
– С меня бутылка, – ответила так же Ирина, проходя к рабочему месту. Счета с него уже исчезли в ведомом одной Ободовской направлении. Маша вскоре подошла к ней.
– Кстати, насчет бутылки. Может быть, устроить сегодня маленькую суарею? Можно нажраться вдвоем, как свиньи, а хочешь, возьмем пару каких-нибудь импотентов?
Ободовская, чья наружность обрекала ее на длительные периоды вынужденного целомудрия, именовала мужчин не иначе как импотентами.
– А что, нет? – оптимистически отозвалась Ирина. – Я, ты знаешь, тяпнуть не дура. К тому же у меня все поводы. Соберем девиц. Я позову Бурляеву и Штенберг, распишем пулю. Да и вообще, идти пора. Засиделись мы с тобой.
– Гляди, кто-то еще не ушел, – показала Маша в направлении кабинета юристов, из-под двери которого пробивался свет. – Может, позовем?
Они заглянули в полуоткрытую дверь – за столом трудился Гордеев.
– Ой, нет, нет, не сейчас, – отшатнулась Ирина. – Я его, честно сказать, стесняюсь.
– А я думала, что ты планируешь с ним роман, – сказала Маша, сообщив взгляду проницательность.
– Да какой роман… Совсем ты сбрендила, эротоманка!
И Ирина принялась собирать сумку.

Глава 3. КРОВАВАЯ ВЕЧЕРИНКА.

– Точно предков нет?
– Обижаешь! Еще вчера свалили на дачу.
– Они у тебя что, «моржи»?
– Какие моржи?
– Кто по такой погоде на дачу ездит? Колотун же.
– У них небось дача с паровым отоплением.
– Вась, ты что, крутой?
– Какой я крутой?
– Нин, а Васька твой «новый русский», не иначе.
– Хи-хи…
– Ну долго еще?
– Да тут рядом, вон за тем домом.
– Вась, если ты нас надул и твои предки дома, ты нам больше не друг, а портянка. Как мы домой доберемся – последняя электричка ушла.
– Да нету их, успокойтесь. Сами увидите, окна на восьмом этаже.
– Вон в том доме?
– Да.
– Вася, а там как раз на восьмом какие-то окна горят.
– Вась, ты где, чего молчишь? Нинка, Вася возле тебя?
– Хи-хи…
– Хватит лизаться. Вася, это ваши окна? Чего молчишь?
– Да нет, это не наши окна, кажется… Или я случайно оставил, когда уходил…
– Вась, постой, так это ваши окна?
– Да это я забыл выключить. Нет, не могли они вернуться.
– Та-а-ак… Ну, Василий, спасибо…
– Да, я тоже думал, ты человек, а ты…
– Нинка, а твой Вася совсем не «новый русский».
– Хи-хи…
– Так, Галя, куда подадимся?
– Да погодите вы, я сейчас посмотрю. Это, наверное, я оставил…
– О, блин! Это что такое?
– Собака Баскервилей!
– Хи-хи…
– Вась, не твой песик? Жучка, Жучка!
– Вась, ты где? У вас тут что, принято собак самих отпускать во двор по нужде?
– Ага! Не двор, а кинологический центр какой-то.
– Я сейчас, я быстро. Вы в подъезде подождите, ладно? Нин, я быстро. Только туда и обратно.
– Давай-давай. Никуда твоя Нинка не денется.
– Галь, давай хоть поцелуемся.
– Нашли место – здесь кошатиной воняет.
– И не только кошатиной. У нас на подъезде уже давно поставили кодовый замок, а здесь… Э-э, собачка, ты чего? Погреться? Занято. И потом – здесь такая же холодрыга, как и на улице.
– Ребята, пойдемте отсюда.
– Вот, я же говорил, что не только кошатиной воняет. Собаки тоже здесь… Ну хорош, пошла на фиг!
– Э-э, нечего тут гавкать!
– Ребята, пошли отсюда! Ну, ребята!
– У кого спички есть? Зажгите!
– Зажигалка!
– Ох, мама родная! Сколько ж их тут?!
– Где Васька?!
– Да дай ты ей ногой по морде, сразу заглохнет!
– Ребята, давайте постучим в дверь, мне страшно!
– А-а! Ух, сволочь! Цапнула! На тебе!
– Галя!
1 2 3 4 5 6 7 8