.. Нет, если человек обаятелен, то и улыбка его останется такой же, - подумала Скарлетт, глядя на Ретта. - Нет, он совсем не изменился... О, эта улыбка...»
- Так кто там будет еще?..
- Какие-то его близкие друзья, которых я не знаю... Видимо, такие же отставные военные, ветераны армии генерала Шермана... Впрочем, будут и офицеры из армии конфедератов... Кстати, когда генерал армии янки Грант в семидесятых годах стал президентом, мистер Коллинз какое-то время был в его команде, - сказал Ретт. - Так что, не исключено, там будут и политики средней руки...
Скарлетт поморщилась.
- Не люблю политики, - произнесла она со скрытым раздражением. - Политики и политиков. Они все или шарлатаны, или просто бандиты... один Рудди Робертс чего стоит...
Рудди Робертс, мелкий проходимец, приехавший в Калифорнию из штата Джорджия, родного штата Скарлетт, в прошлом году баллотировался в мэры Сан-Франциско. Его кампания закончилась страшным скандалом: дотошные калифорнийские репортеры выяснили, что он скупал голоса избирателей сотнями...
Скандал был ужасный, и Рудди получил десятилетний срок, который отбывал в специальной федеральной тюрьме, построенной на острове, посреди залива... В тюрьме этот проходимец Рудди начал писать какие-то мемуары, которые с удовольствием печатали местные калифорнийские газетки... Весь Сан-Франциско регулярно читал их, плевался, обзывал мистера Искана самыми последними словами, но все равно читал...
Как говорил в таких случаях Ретт: «Человеческая природа так несовершенна!»
Да, Скарлетт не любила политики и политиков, а равно и всего, что с этими понятиями связано... А может быть, в ней говорила затаенная обида на этого грязного проходимца, опозорившего родную Джорджию?.. Может быть... А может - невеселые воспоминания, связанные с теми временами, когда так неожиданно для многих капитан конфедератов Ретт Батлер, бывший контрабандист, ударился в Атланте в политику?.. Да, во всяком случае - не исключено... Ретт прекрасно знал, что она никогда бы не пошла на вечер, где был бы кто-нибудь из «грязных политиканов»...
Но он продолжал настаивать, он очень хотел вывести Скарлетт куда-нибудь в люди, и потому поспешил успокоить свою жену:
- Нет, я же говорю, что мистер Коллинз - очень порядочный человек... А если там и соберется пара-тройка политиков, то разве что отставных, - сказал он. - Они уже вышли в тираж и потому неинтересны... Точно, как и я, - добавил он, смеясь. - Я думаю, это будет обыкновенная милая вечеринка в духе старой доброй Америки... Конечно, не такая веселая, как когда-то у нас, в Атланте... Но все-таки...
Скарлетт на минуту задумалась, а потом произнесла неуверенно:
- А ты сам не можешь пойти туда без меня?..
Ретт заулыбался.
- Ну что ты!..
Она усмехнулась.
- Но почему?.. Ведь в свое время ты мог...
Ретт махнул рукой - мало ли что могло быть в «свое время»?!.. Ведь теперь время уже не его, время их - Ретта и Скарлетт.
Ответ Батлера прозвучал на редкость безапелляционно и категорично:
- Без тебя я никуда не пойду...
Благодарно улыбнувшись, она произнесла:
- Ну, хорошо... мне кажется, что после болезни я уже окончательно оправилась...
Ретт быстро перебил ее:
-Только честно: для тебя это - не в тягость?.. - Нет, что ты...
Ретт прекрасно понимал, что Скарлетт на самом деле никуда не хочет идти, и что ее согласие посетить особняк мистера Коллинза - всего только вынужденная уступка ему, Ретту...
- Вот и хорошо...
Внимательно посмотрев на своего мужа, Скарлетт как-то задумчиво, словно что-то прикидывая в голове, спросила:
- А когда вечеринка?..
- Завтра в восемь... Ну, так что же мне сказать мистеру Коллинзу?.. - испытывающе посмотрев на жену, спросил Батлер.
Та, немного замешкавшись, произнесла:
- Передай, что пусть ждет нас двоих...
Ретт, поднявшись с кресла, подошел к телефонному аппарату - этому последнему новомодному изобретению времени, и, подняв тяжелую деревянную трубку, несколько раз с силой крутанул ручку.
- Алло, девушка!.. Будьте любезны, соедините меня по номеру два-сем-два-два... Алло, добрый вечер, на проводе мистер Коллинз?..
С той стороны провода послышалось важное:
- Слушаю вас...
- Вас беспокоит мистер Батлер... - мягко произнес Ретт, сделав ударение на словах «вас беспокоит».
- Очень приятно... Чем могу служить?..
- Я хотел сообщить, что мы с женой обязательно будем у вас на вечере...
Мистер Коллинз, как и всегда, был сдержан в выражениях своей благодарности.
- Спасибо, что соблаговолили принять мое приглашение, - произнес он. - Значит, не забудьте, ровно в восемь вечера... Просьба не опаздывать.
Батлер по привычке улыбнулся в ответ - он, слушая голос собеседника, никак еще не мог свыкнуться с мыслью, что тот в этот момент не может видеть его.
- Это вам спасибо, мистер Коллинз, - произнес он. - Спасибо за приглашение... Можете быть спокойны, мы не опоздаем.
После этих слов Ретт аккуратно повесил трубку и, пройдя в каминную комнату, тяжело опустился в кресло напротив Скарлетт.
- Ну, значит завтра в восемь... Значит, пойдем, дорогая?
Скарлетт кивнула.
- Да...
ГЛАВА 2
Теплым июньским вечером перед заходом солнца мистер Джонатан Коллинз неспешно прогуливался по тенистому старому саду, который был расположен на заднем дворе его огромного, занимающего почти целый квартал, особняка и с удовольствием любовался своими птицами.
Да, мистера Коллинза не зря считали на Телеграфном холме немного чудоковатым - выйдя в отставку, что называется, «вчистую», он все свое время и практически все свои средства посвятил двум обуревавшим его страстям - певчим птицам и старинным, уже отходящим в небытие американским обрядам...
А средств у мистера Коллинза было более чем достаточно - несколько лет назад на его необъятных участках в Оклахоме, которые он когда-то купил за какие-то гроши, «за трамвайный билет», как неоднократно говаривала его супруга, миссис Элизабет Коллинз, внезапно забили бурные фонтаны жирной черной нефти. Так, совершенно неожиданно для себя мистер Коллинз превратился в миллионера. За нефтяные деньги всегда бедный отставной полковник купил и этот особняк, и много чего другого...
Ну, а что касается времени - времени у отставного военного всегда более чем достаточно...
Да, Джонатан понимал толк в том, куда надо потратить столь неожиданно свалившиеся на него капиталы - разумеется, на любимое дело. На то, что теперь называют этим модным словечком «хобби»... Что бы ни говорила там его жена...
В тот теплый июньский вечер Джонатан пребывал в превосходном расположении духа - он любовался своим птичником.
Да, ему было чем гордиться - во дворе он построил несколько сотен птичьих домиков с отоплением и водопроводом. Сюда заботливый птичник выпустил восемьдесят пар английских певчих птиц, которых специально выписал из Бирмингема - его очень интересовало, сколько же птиц останется зимовать тут, в Сан-Франциско. Он пересчитывал их регулярно, хотя до зимы было еще далеко - весна недавно окончилась, но, тем не менее, все эти подсчеты интересовали его не меньше, чем когда-то - сводки о потерях в его полку после сражения при Геттесберге.
- Дорогие вы мои, - умильно приговаривал мистер Коллинз. - И как это раньше я не знал, что вы можете приносить человеку такую радость?..
Если бы его в этот момент видели его однополчане, ветераны армии генерала Шермана, то наверняка бы решили, что он просто спятил...
В семь часов явился чернокожий камердинер Симон - кстати, его бывший денщик, отставной капрал, и сказал, что пора одеваться.
Мистер Коллинз, ворча и тихо ругаясь оттого, что Симон так внезапно оторвал его от любимого занятия, неспешно, шаркая подошвами старомодных туфель, пошел в свой огромный особняк.
Честно говоря, он терпеть не мог подготовок к подобным светским церемониям, всяким файф о'клокам, торжественным чаепитиям и званым вечерам, вроде того, который ему предстоял...
Он любил лишь сами праздники.
За порядком в доме, за соблюдением всех приличий обычно следила его жена - достопочтенная миссис Элизабет Коллинз, пожилая женщина, весьма поднаторевшая в подобных вещах, так что за церемониальную часть Джонатан Коллинз мог не волноваться.
Но это был особый вечер, случавшийся не столь часто, особенно в последнее время - сегодня на вечере должны были присутствовать его однополчане по армии генерала Шермана; кроме того, Джонатан, узнав, что его сосед, мистер Ретт Батлер - бывший капитан армии конфедератов, не преминул пригласить и его...
Он почему-то подумал, что присутствие бывшего офицера противника по Гражданской войне придаст предстоящему вечеру особый интерес и как бы своего рода историчность: прошло много лет, и теперь все американцы - один народ, без какого-либо разделения на янки и Конфедератов, и присутствие за одним столом бывшего офицера их противника сделает встречу по-своему символичной...
Так сказать, хотя и явно запоздалое, но все-таки - примирение.
Но и это было еще не все...
Дело в том, что на этот званый вечер были приглашены его молодые племянники, студенты колледжа, ярые любители нововведений этой меркантильной и суетной эпохи, всех этих автомобилей, патефонов, синематографа и воздухоплавания; молодые люди категорически отвергали старые традиции, которым принадлежало сердце Джонатана; зачастую они даже язвили и смеялись над явной старомодностью мистера Коллинза, называя его ретроградом и старой шляпой, утверждая, что будущее величие Соединенных Штатов - в техническом прогрессе.
- Я им покажу «технический прогресс», - в таких случаях бурчал себе под нос отставной полковник. - Величие нашей страны - только в ее традициях! Без них мы никогда бы не выиграли у конфедератов... В наше время не было никакого «технического прогресса», никаких этих идиотских изобретений, этих чадящих керосиновых повозок без лошади с сумасшедшими извозчиками, всех этих идиотских аэропланов, этого немого кино... Я помню, что настоящий джентльмен в мое время прекрасно управлялся бричкой, запряженной двойкой, а если хотел поразвлечься, то ходил в театр, где давали представление живые актеры и актрисы, а не какие-то бездушные тени, запечатленные на ленту. Да, у нас не было никакого «технического прогресса» - мы прекрасно жили и без него...
Один племянник, старший сын его покойного брата, только что окончил технологический колледж. Он расхаживал в черной шапочке, в такой же мантии и в блеске славы; веселые песни теплым июньским вечером, рой хорошеньких девочек в легких очаровательных платьях, их папы и мамы, всегда праздничные и нарядные; знаменитый адвокат раздает свидетельства о присуждении степени бакалавра и говорит тысяче юношей и девушек, что Америка нуждается в их идеализме и безграничной преданности, особенно теперь, когда мир должен измениться под влиянием технического прогресса...
В Америке, где народный гений проявил себя именно в машиностроении, в изобретении различных механизмов, облегчающих тяжелый труд людей.
Нет, мистер Коллинз не верил машинам - не верил и не любил их, он не верил тому, что машины действительно могут помочь человеку...
Беря своего племянника за пуговицу, он с усмешкой спрашивал его:
- Неужели ты действительно веришь, в то, что какой-то бездушный набор винтиков и шестеренок может заменить живого человека?..
Племянник Джонатана, прекрасно зная по собственному опыту, что с дядей в подобных случаях лучше не спорить, только молчал.
- Да никогда в жизни!.. - кричал он, - я ни за что не поверю, что машина лучше живого человека... Нет, нет, она хуже, потому что она не создает человеку удобств, а наоборот...
Племянник Джонатана иногда пытался доказать своему дяде пользу механизации при помощи длинных колонок цифр, объясняя, что многие тяжелые работы стали возможны только благодаря машинезации, но отставной полковник только иронически усмехнулся...
Слушая своего племянника, он вспомнил нью-йоркский кафетерий на Лексингтон-авеню...
Раньше там у самого входа стояла миловидная девушка в оранжевом парусиновом фартуке, завитая и нарумяненная, и раздавала талончики. А спустя некоторое время на месте этой девушки уже стояла бездушная металлическая машинка, которая выполняла всю эту работу автоматически, да еще издавала приятные электрические звоночки, чего от девушки, естественно, ждать было нельзя.
Коллинз часто вспоминал и одну историю о негре из Алабамы, который служил на железной дороге контролером и подсчитывал кипы с хлопком. Работа натолкнула его на мысль о машине, которая могла делать подобные подсчеты быстрее и точнее его самого. И тот негр изобрел такой прибор. Кстати, хозяева с немалым удовольствием воспользовались тем изобретением, а самого негра тут же уволили - он надолго остался без работы...
Нет, мистер Коллинз не любил «технического прогресса», - все эти электрические приборы, все эти автомобили, паровые машины, аэропланы были для него настоящими адскими машинами.
Куда больше мистер Коллинз любил старую Америку - все эти деревенские кузницы, воспетые Лонгфелло, школы на зеленой лужайке, куда Мери водила свою овечку, все эти старосветские прялки, кувшины и бокалы, семейные альбомы, керосиновые лампы, кринолины, древние этажерки и все остальное, что многие уже выбрасывали на свалки, как ненужный хлам.
Казалось, это было приятное и безобидное развлечение для стареющего человека, который внезапно сделался очень богатым; безопасная игрушка, которой он, впадая в детство, может забавляться, сколько угодно... Иногда, отозвав своего племянника, Джонатан с улыбкой говорил ему:
- В наше время мы пользовались не какими-то электрическими лампами, а вот этим...
И мистер Коллинз протягивал ему допотопную керосиновую лампу.
- Да, - вздыхал он. - И мы отлично жили... Мы были здоровы, веселы и бодры... Мы не знали никакого «технического прогресса», от которого Америку постигло столько бед и несчастий...

* * *

Одевшись под присмотром Симона, мистер Джонатан Коллинз, бормоча себе под нос обычные проклятья современной неверующей ни во что молодежи, пошел на первый этаж, в фойе своего огромного даже по калифорнийским меркам особняка - ждать гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63