..
Но в этот момент горностай, сидевший в сумке, внезапно зашевелился, и она, судорожным движением прижав сумку к груди, произнесла:
- Мистер Сойер, я думаю, в нашем возрасте не стоит обращать внимание на такие пустяки, как некстати вылетевшее слово, - Скарлетт улыбнулась. - Конечно же, со времен той войны прошло столько лет, и теперь, мистер Сойер, нам с вами совершенно ни к чему... - Она хотела было уже сказать: «разбирать снова и снова, кто был виноват, а кто - прав», но, поняв, что с ее стороны это будет нетактичным, что этот пожилой человек никогда не сочтет дело, за которое воевал, неправым, тут же поспешно изменила начатую уже фразу: - Совершенно не к чему бередить старые раны... Спустя так много времени. Да, каждый сражался за то, во что верил...
Сойер понимающе улыбнулся.
- Да, конечно же... Я и сам много думал об этом... Спасибо вам, миссис Батлер...
Та с интересом посмотрела на него.
- Это я должна вас благодарить.
Скромно улыбнувшись, отставной генерал с мягкой улыбкой произнес:
- За вашу доброту, за ваше понимание... Миссис Скарлетт О'Хара Гамильтон Кеннеди Батлер...
Поговорив с мистером Сойером еще несколько минут, но на этот раз - уже не возвращаясь к первоначальной теме, а так, о разных пустяках, они расстались, как давние добрые друзья.
«Все-таки - как иногда мы бываем несправедливы к людям, - подумала Скарлетт, - и потому лишь только, что их убеждения не совпадают с нашими...»
* * *
Когда мистер Сойер, вежливо попрощавшись, ушел, Скарлетт, оглядевшись по сторонам, подошла к столику и, убедившись, что поблизости никого нет, осторожно расстегнула несколько пуговичек сумки...
- Ну, давай же, давай, - прошептала она таким тоном, будто бы зверек мог ее понимать, - давай, выходи из сумки...
Однако горностай упорно не выходил - то ли ему действительно так понравилось в этом темном холщовом убежище, то ли зверек попросту был напуган новой обстановкой.
Скарлетт легонько постучала по стенке сумки. Наконец, через несколько секунд, из щели высунулась острая мордочка с маленькими полупрозрачными усиками и принюхалась...
- Выходи, выходи...
Зверек высунул из образовавшегося отверстия мордочку и быстро осмотрелся.
- Ну, наконец-то, - прошептала Скарлетт и, еще раз посмотрев по сторонам, отошла от столика, оставив на нем полураскрытую сумку...
Через минуту горностай вынырнул из сумочки и стремглав бросился под прилавок...
И Скарлетт, облегченно вздохнув, пошла в сторону выхода...
Идя домой, она чувствовала в себе необычайное облегчение - будто бы сбросила с себя такой тяжкий груз!.. А ведь она действительно его сбросила...
Скарлетт прибавила шаг. Руки ее были свободны, их уже ничего не отягощало; сумочку Скарлетт оставила в магазине - действительно, к чему ей теперь какая-то сумочка?..
Ей захотелось куда-нибудь зайти, посидеть в одиночестве - может быть даже, чего-нибудь выпить... Действительно, а почему бы и не выпить по случаю праздника?.. Ведь теперь на душе ее был самый настоящий праздник, она наконец-то избавила дом от этого чудовищного горностая, из-за которого Ретт сходит с ума...
Неподалеку от ее дома была аптека - заведение, в котором можно было не только купить какие-то лекарства, но и поесть, выпить чай, или кофе или даже чего-нибудь более крепкого...
С некоторых пор - наверное, лет пять назад, - почти все аптеки в Калифорнии, как, впрочем, и во всей Америке, превратились в некое подобие закусочных... Дело в том, что фирмы, занимающиеся лекарственными препаратами, поставили производство медикаментов на промышленную основу. Действительно - чем это там занимаются за своими перегородками провизоры?.. Что они там растирают в своих глубоких фаянсовых чашечках?.. Лекарства?.. Но ведь все эти десять, пятнадцать, двадцать, пусть даже сто или триста разновидностей жаропонижающего, болеутоляющего и тонизирующего можно готовить на предприятиях, а не кустарным способом.
И лекарства стали изготавливаться на фабриках. Разумеется, провизоры потеряли свой заработок, и, чтобы не разориться, были вынуждены продавать мороженое, прохладительные напитки, табачные изделия, игрушки, папиросы кухонную посуду, бижутерию, открытки и даже автомобильные проспекты.
Спустя несколько лет после этого фармацевтического переворота американская аптека уже представляла собой большой бар с высокой стойкой и вертящейся рояльной табуреткой перед ней. За стойкой, как правило, стояли крепкие парни в белых пилотках, немного сдвинутых набок, или миловидные девушки. Улыбаясь посетителям профессиональной улыбкой, они жарили в грилях кур, подавали мороженое, цедили из толстых никелированных кранов шипящую сельтерскую...
В такой аптеке можно было позавтракать, пообедать, поужинать, выпить кофе или даже вина и виски - в зависимости от вкусов и пристрастий посетителя.
Именно в такую аптеку и зашла Скарлетт. Заказав стакан красного сладкого вина, она уселась за крайний от выхода столик и, пригубив его, задумалась...
«Да, теперь-то, наконец, с этим горностаем покончено, - подумала она. - Ничего, пусть Ретт возмущается, пусть даже кричит - теперь он, наконец-то, останется один... То есть, не один, а со мной... Теперь он не будет говорить, что ему одиноко... Что этот облезлый зверек заменяет ему всех и вся - и семью, и дом... и меня... А Ретту я скажу... Скажу, что он убежал. А-а-а, придумаю что-нибудь, а когда он успокоится, расскажу, как все произошло».
Скарлетт сделала еще один глоток вина и отставила стакан. Вино было на редкость хорошим, а тем более - для такого заведения. Скарлетт давно, вот уже несколько лет не пила такого...
Она размышляла...
* * *
Но почему все-таки Ретт Батлер так неожиданно, так внезапно изменился?..
Он ведь изменился не просто по отношению к ней - он вообще изменился...
Она могла ожидать от своего мужа чего угодно - но только не этого...
Променять ее, Скарлетт О'Хару, женщину, которую он всем своим сердцем любил, женщину, которую он когда-то назвал своим наркотиком... променять на это глупое бессловесное существо?..
Но почему?..
Разве оно способно дать ему, Ретту, то, что дает она, Скарлетт?..
Разве оно способно понимать его с полуслова, так же, как и она?..
Разве оно может действительно любить его, это животное?..
Нет, нет и еще раз нет...
Да, он изменился... Раньше ей это только казалось, раньше она все время мучилась вопросом - а не ошибается ли она? Не наговаривает ли на своего любимого?.. Но теперь она сама видит...
Кто же виноват в этом - он сам?.. А может... Может быть, она, Скарлетт?..
Нет, Скарлетт твердо знала - она осталась прежней - той самой Скарлетт О'Харой...
Она всегда казалась себе очень сильной, а особенно теперь: сильной своим жизненным опытом, твердостью и умом, рациональностью в поступках и в мыслях и трезвой практичностью. Она давно уже была уверена в том, что живет именно так, как хотела; правда, все эти неприятности, связанные с Реттом...
Но что за семейная жизнь без неприятностей?..
Она сделала еще один глоток и отставила стакан - на этот раз вино почему-то показалось ей приторным, липким и противным.
Скарлетт поморщилась: «И почему это я занимаю свои мысли такими глупыми рассуждениями?..»
Поднявшись, она, кивнув на прощание хозяину аптеки, неспешно пошла в сторону своего дома...
Скарлетт шла домой, твердо зная, что больше не будет терзать себя подобными размышлениями...
Все, с нее довольно!..
Стена, которая стояла между ней и Реттом, наконец-то сломана.
«Все, наконец-то с этим «облезлым хомяком» покончено, - подумала она, снимая плащ, - теперь ничто и никто не будет отвлекать Ретта от меня...»
Часы пробили пять вечера...
В комнате с прикрытыми жалюзями царил полумрак. Скарлетт в белом пеньюаре сидела на кровати в спальне, ее только что вымытые волосы были распущены по плечам. Она знала, что сейчас должен появиться Ретт, и потому хотела казаться в его глазах все такой же привлекательной и желанной, как и сорок лет назад.
В незакрытое жалюзями окно соседней комнаты вливалось вечернее тепло золотого июньского дня. Здесь словно чувствовалось сонное оцепенение Телеграфного холма, дремавшего за окнами. И Скарлетт испытывала теперь точно такое же состояние - легкое и спокойное. Теперь, когда больше ничто и никто не стоял между ней и Реттом, она была способна просто тихо, без движений, лежать, не чувствуя потребности размышлять о чем-нибудь серьезном. Ей было достаточно одного лишь сознания, что теперь она не одна, что теперь они вновь вместе, и что это препятствие, столь неожиданно ставшее между ней и Реттом, наконец-то преодолено...
Да, она прекрасно знала, что Ретт, обнаружив пропажу своего любимца, наверняка будет переживать, будет волноваться...
«Но ведь я сделала это исключительно для его же пользы!.. - все время выдвигала себе самооправдание Скарлетт. - Надо было раньше так поступить... Когда волна безумия, охватившего его, наконец-то отступит, Ретт сам будет благодарен мне за это...»
Заходящее солнце окрашивало калифорнийское небо в неяркие багряные тона - Скарлетт, сидя у окна, любовалась этим закатом...
Эти багряные тона чем-то напоминали ей родную Джорджию...
Сколько еще закатов ей предстоит проводить в своей жизни?..
Одному Богу известно...
Но ведь она не одна, не одна...
С ней - Ретт Батлер, ее любовь...
Было уже около семи, когда в комнату к Скарлетт зашел Ретт. Смерив ее недобрым взглядом, он тихо, но очень выразительно спросил:
- Где горностай?..
Скарлетт, конечно же, была готова к этому вопросу. Не поворачивая головы, она почти ласково, таким тоном, каким врачи обычно разговаривают с больными, поинтересовалась:
- Ретт!..
- Что?..
- Почему ты не здороваешься со мной?..
Ретт как-то механически, безо всякого выражения произнес:
- Добрый вечер.
Инициатива предстоящего разговора, как показалось миссис Батлер, была перехвачена. Но Скарлетт это только показалось...
Улыбнувшись, она ласково, с чувством произнесла:
- И я тоже очень рада видеть тебя, Ретт... Подсев на кровать, он вновь спросил - голос его зазвучал еще более напряженно:
- Где горностай?..
Скарлетт очень удачно изобразила на своем лице удивление.
- Горностай?..
- Ну да...
Пожав плечами, она произнесла:
- Не знаю... Ведь с ним все время занимаешься только ты... Я не страж твоему зверю, - произнесла она, некстати перефразировав Священное Писание, - не знаю...
Скарлетт улыбнулась, попыталась перевести разговор на другую тему.
Но Ретт в этот июньский вечер был настроен серьезно, как никогда.
- Скарлетт, у меня нет времени для шуток... Ответь мне, где этот зверек?..
Отведя взгляд к окну, чтобы Ретт не догадался обо всем по ее лицу, Скарлетт произнесла:
- Не знаю... А ты смотрел в кабинете?..
Ретт едва заметно кивнул в ответ.
- Да...
- Ну, и...
Пристально посмотрев на свою жену, Ретт все так же напряженно произнес:
- Это я должен тебя спросить - «ну, и...»
В этот момент Скарлетт поняла, что Ретту все прекрасно известно... Да, конечно же, он не знал, что она посещала магазин на углу Кавендиш-стрит и Эппл-авеню, не знал, что она несла туда, крадучись, этого зверька, вставшего непреодолимой преградой между ней и любимым... Он ничего этого не знал - да и как ему было догадаться?..
Но Ретт понимал, что исчезновение Флинта - дело ее, Скарлетт, рук. И Скарлетт поняла, что видит, чувствует это... Более того - она поняла, что он сам знает, догадывается о ее знании...
Отвернувшись к окну, глядя на старую смоковницу, старческую кору которой изборождали глубокие рубцы, она подумала: «И к чему весь этот ненужный разговор? Ведь мы и без слов прекрасно понимаем друг друга...» Ретт продолжал настаивать:
- Или ты, Скарлетт, скажешь мне, где мой горностай, или...
«Он говорит так, как капризный маленький мальчик, который потерял своего любимого плюшевого мишку, и теперь обвиняет в этом всех подряд, - устало подумала Скарлетт, - Боже, как это все мне надоело...»
Ретт все наступал и наступал, а Скарлетт как-то вяло отбивалась...
Неожиданно ее почти болезненная возбудимость сменилась каким-то обморочным равнодушием ко всему.. Так человек, собравшийся на вокзал, обнаружив, что часы его давно уже стоят, устало садится на чемоданы и ни на что не обращает внимание...
«А может быть... Может быть, действительно во всем ему признаться, - подумала Скарлетт как-то обреченно... Ну, не будет он потом со мной разговаривать неделю-другую... Но ведь потом, через какое-то время, он поймет меня... Поймет и простит!.. Не будем же мы ссориться из-за такой мелочи... Это просто смешно».
Ретт уже не говорил, а кричал, срываясь в простуженный фальцет:
- Отвечай же немедленно, куда ты его дела!.. Скарлетт, я ведь по глазам твоим вижу, что ты его спрятала... Ответь же мне!..
Она, устало посмотрев на мужа, ответила тихо-тихо:
- Не знаю...
- Да ты мне...
В этот момент послушался звук колокольчика у входной двери.
- Кто это может быть?.. - Спросил Ретт, запнувшись на полуслове.
Она равнодушно пожала плечами.
- Не знаю...
- Ты никого не ждешь?..
- Нет... Кого я еще могу ждать?..
Скарлетт хотела добавить: «кроме тебя», но решила не говорить столь сакраментальной фразы - общий тон беседы явно не способствовал доверительности...
- Странно, кто это может быть...
Заметив, что Ретт хочет подняться и пройти к двери, Скарлетт произнесла:
- Посиди, я пойду и открою...
Мистер Батлер, опережая жену, первым выскользнул в коридор и пошел в сторону лестницы, ведущей на первый этаж, к входу.
- Нет, тогда вместе спустимся... - произнес он Скарлетт, не оборачиваясь, - мне кажется, что это что-то такое...
Он, не договорив, быстро спустился к двери и повернул ключ, торчавший в замке. Скарлетт поспешно проследовала за ним.
На пороге стоял какой-то румяный мужчина - во всяком случае, ни Скарлетт, ни Ретт раньше с ним никогда не встречались.
Неожиданный гость представлял собой чрезвычайно распространенный в Калифорнии тип румяного и седовласого делового человека. Такой тип, как правило, вырабатывается из преуспевающих американцев к сорока или пятидесяти годам на основе приличных доходов, хорошего аппетита и неисчерпаемого запаса оптимизма. Сделавшись к сорока или к пятидесяти румяным и седовласым джентльменом, он остается таким до конца своих дней, и уже нет никакой возможности определить, сколько же ему лет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63