.. Кажется, Ретт не рассказывал мне с таким увлечением ни разу ни о чем - даже о своем антиквариате и о своих картинах... Да, стареем, стареем...»
Скарлетт попыталась успокоить себя мыслью, что такое, совершенно невинное увлечение ее мужа - не самое скверное (она вновь вспомнила вчерашний разговор под фонарем и рассказ Ретта о каком-то его знакомом, вышедшем на покой плантаторе, который, не зная, что ему делать, принялся пить и в конце-то концов промотал все свое состояние, которое копил всю жизнь).
«Пусть делает все, что хочет, - подумала она. - Я ведь прекрасно знаю Ретта: он действительно человек увлекающийся... Только пусть не превращается в такого одержимого фанатика, как мистер Коллинз...»
Однако настроение ее уже было испорчено - наверняка потому, что напоминание о горностае воскресило в ее сознании картины давешнего ночного видения, такого страшного и беспросветного...
А Ретт, будто бы и не замечая, что на лицо жены легла какая-то тень, продолжал рассказывать, все увлеченней и увлеченней:
- Знаешь, оказывается - на редкость деликатное животное... Вчера вечером я поставил в его клетку блюдечко с молоком, так он при мне не стал его пить. Я сегодня утром проснулся, посмотрел - а там ничего нет... - Ретт улыбнулся. - За ночь выпил...
«Он рассказывает о нем, как о маленьком ребенке, - вновь подумала Скарлетт. - «Де-ли-кат-но-е...» - Она мысленно передразнила это выражение мужа. - Он даже не был так увлечен, когда рассказывал друзьям и родственникам о Кэт, когда та была маленькой...»
Ретт продолжал свой рассказ - глаза, его при этом блестели:
- У него такие острые зубки!.. Боюсь, чтобы он ничего не погрыз в моем кабинете... Ну ничего, ничего - думаю, что я сумею выдрессировать его...
Скарлетт, не слушая своего мужа, смотрела в окно, на старую смоковницу. Молодые июньские листья уже наливались соком, становились темно-зелеными, но само дерево было дряхлым - по старой, полумертвой коре расползались большие трещины, царапины, незаживаемые раны, нанесенные временем и людьми...
«Дереву небольно, - почему-то подумала Скарлетт, - не то, что нам, людям...»
Ретт, внезапно замолчав, внимательно посмотрел на свою жену.
- Да ведь ты совсем не слушаешь меня!.. - воскликнул он с чувством. - Тебе что - совсем неинтересно то, что я говорю тебе?.. Почему ты меня все время так упорно игнорируешь?.. Скарлетт, если тебе мои рассказы скучны, то так и скажи...
Скарлетт принужденно улыбнулась - улыбка эта получилась какой-то неестественной, мучительной, странной, похожей, скорее, на мучительную гримасу долго болевшего человека.
- Нет, нет, продолжай... Я слушаю тебя очень внимательно...
Ретт улыбнулся и нарочито-серьезно спросил:
- Разрешаешь?..
В этом вопросе миссис Батлер послышалась плохо скрываемая ирония. Впрочем, она могла не удивляться - в ситуациях, подобной этой, Ретт очень часто становился в позу человека, который намного выше своей собеседницы, и все, что бы та не сказала ему в ответ, может быть удостоено лишь ироническому остраказму.
Она вздохнула.
- Только не надо иронизировать... Я на какую-то минутку задумалась о своем... - Скарлетт виновато посмотрела на мужа. - Извини...
Ретт после этого извинения сделал мягкий жест рукой - ну конечно же!..
- Ничего, ничего... Кстати, а ты знаешь, как я назвал нашего зверька?..
Скарлетт устремила взор своих выцвевших зеленоватых глаз на мужа.
- Как?..
- Флинт...
Пожав плечами, она произнесла:
- Странное имя...
- Неужели ты не понимаешь, почему я назвал нашего горностая, - Ретт сделал ударение на слове «нашего», - именно так?..
Скарлетт передернула плечами.
- Нет...
- Подумай.
- Не знаю... Мне кажется, это очень странное имя для животного.
Ретт улыбнулся.
- Ничего, самый раз. Я никогда не понимал людей, которые называли домашних животных громкими историческими именами... Ты, наверное, помнишь, что мистер Макинтош, ваш сосед, этот шотландско-ирландский полукровок, которого так люто ненавидел твой отец за то, что он категорически отказывался продавать ему свою маленькую хлопковую плантацию?..
Скарлетт кивнула.
- Как же - конечно помню!.. Он был настолько беден, что всякий раз бегал по соседям и выклянчивал хлопковых семян для весенних посевов, при этом - никогда не отдавал их...
Ретт продолжал:
- Так вот: этот мистер Макинтош то ли в шутку, то ли всерьез назвал своего самого лучшего, самого жирного хряка именем генерала Гранта... Глупо, Скарлетт!.. Жизнь переменчива - никогда не знаешь, чем могут закончиться подобные шуточки.
Да, мистер Макинтош сильно поплатился за свой необдуманный поступок, когда на Джорджию хлынули войска янки...
- А Флинт - самое то... Во всяком случае, это слово должно напоминать тебе Тару...
До Скарлетт наконец-то дошло, почему ее муж решил назвать этого мелкого грызуна таким вот необычным образом - «Флинт».
- Это, наверное, в честь той небольшой илистой речки, которая протекала неподалеку от Тары?.. - спросила она и пытливо посмотрела на Ретта. - Той речки, откуда все мы когда-то брали воду?..
Тот согласно кивнул.
- Именно так.
«Боже, неужели я действительно могла забыть, как называлась та речка в имении моего отца?.. - ужаснулась Скарлетт. - Наверное, я действительно старею, коль так скоро забываю подобные вещи, близкие и родные... Да, Ретт наверняка прав».
Скарлетт, скорее от обиды на саму себя, чем по каким-то иным причинам, иронично-тонко, подстать Ретту, улыбнулась и заметила:
- Думаю, что географические названия, пусть даже такие родные и близкие моему сердцу - также не самые лучшие варианты кличек для зверьков, дорогой...
- Ничего, ничего...
Улыбнувшись на прощание еще раз, Ретт неторопливо вышел из кабинета...
- Ты куда?.. - окликнула его Скарлетт.
Ретт мягко улыбнулся.
- Посмотрю, чем занимается мой милый горностай...
«Он совсем сошел с ума, - решила Скарлетт, когда дверь за Реттом закрылась. - Нет, я просто не узнаю его... Какой горностай?.. Ведь сегодня с самого утра он должен был сидеть в конторе в Окленде... Он ведь сам мне говорил вчера об этом...»

* * *

После завтрака Скарлетт прошла в свою комнату и тут же вспомнила о письме из родной Джорджии, полученном вчера от сына.
Послание ее первого сына лежало там же, под вечерним номером вчерашней газеты. Скарлетт, немного поразмыслив, нехотя взяв газету, бросила взгляд на первую страницу и мельком прочитала несколько заголовков, набранных жирным шрифтом: «Фордовская автомобильная кампания готовит выпуск новой модели под названием «Форд-т». Генри Форд утверждает, что автомобиль может быть любого цвета, но при условии, что этот цвет - черный», «Концерт несравненного Тосканини», «Детектив Гарри Уолчик по кличке «Удод» застрелил налетчика Томми Баггса по кличке «Маленький Том». «Гангстер Тимоти Ромеро по кличке «Ангел» застрелил сержанта полиции Джона Харпера».
Скарлетт поморщилась и развернула газету - эти ежедневные вести из жизни большого города никогда не привлекали ее внимания... Она всегда была слишком далека от этого...
На последней полосе этой вечерней газеты печатался какой-то роман «с продолжением» - теперь на них была большая мода.
Это были классические любовные истории, в которых неизменно фигурировали богатые, красивые, счастливые и во всех отношениях преуспевающие люди, - во всяком случае, они обязательно становились таковыми к концу повествования, что было так непохоже на настоящую жизнь и, во всяком случае, отлично объясняло, почему некрасивые, бедные, одинокие и неудачливые люди платили за подобные издания свои последние гроши.
Так считали и Скарлетт, и, конечно же, Ретт, которые относились к подобного рода литературе с нескрываемым пренебрежением...
В подобных романах «с продолжением» бедные девушки, которые усердно изучали стенографию, машинопись и делопроизводство, поступали на работу в офис и действительно выходили замуж за хозяина или, на худой конец, за его сына, а не за владельца москательной лавки напротив их дома. Другие девушки, такие же бедные, но красивые и непременно с благородным сердцем, жившие в дешевых меблированных комнатах, венчались с владельцами золотых приисков где-нибудь на Аляске или с мужчинами «с бриллиантовым сердцем», которые неизменно находили на своем участке жирные залежи нефти. Красивые юноши из благородных, но обедневших фамилий останавливали взбесившихся лошадей и таким образом знакомились с богатыми наследницами преуспевающих отцов или дядьев или с принцессами по крови, путешествующими инкогнито и, разумеется, на последней странице женились на них; на самый крайний случай такие молодые люди спасали жизнь какого-нибудь фантастически богатого магната при землетрясении, нападении дорожных бандитов на почтовый диллижанс в Оклахоме или Монтане или ужасном кораблекрушении и таким образом приглашались к ним в дом...
Такие романы внушали мысли, что именно надо сделать, чтобы преуспеть в жизни, но большинство читателей или, скорее, читательниц, к несчастью, уже не были столь молоды и красивы, и потому, наверное, навсегда упустили свой единственный шанс преуспеть в жизни.
Оставалось лишь следить за тем, как это получилось у других и переживать за судьбы выдуманных героев, как за судьбы самых близких людей...
«Как мне все это надоело!..», - подумала Скарлетт, отложила ненужную ей газету и потянулась за письмом и ножом из слоновой кости для разрезки бумаг.
Из конверта выпал сложенный вчетверо листок ослепительно-белой бристольской бумаги. Скарлетт быстро развернула его. На листке крупным почерком человека, руки которого привыкли не к изящной словесности, а к земледелию, было написано:
Дорогая мамочка!
Если я тебе и не писал так много времени, то только потому, чтобы ты к беспокойству о моих делах не прибавляла еще и тревогу о моем душевном состоянии. Ты ведь моя мать, ты слишком хорошо знаешь меня, чтобы я смог от тебя хоть что-нибудь утаить.
У нас в Таре все хорошо. Белый дом на зеленом холме, который строил еще твой отец Джеральд, точно такой же, как и в те времена, когда ты его помнишь... Дело в том, что я давно уже решил строиться, взял в банке кредит, не слишком большой, однако, чтобы его хватило на все, что я задумал. А задумал я многое: я хочу, чтобы у меня был новый дом, хочу обзавестись современными хозяйственными постройками, хочу, чтобы моя ферма стала лучшей в нашем штате. Так, как денег у меня не слишком много, во всяком случае - не столько, чтобы я мог нанять несколько дюжин рабочих, то я вынужден очень многое делать своими собственными руками - носить кирпичи, белить, ставить двери и оконные рамы.
Но и за наш старый дом, дорогая мама, не волнуйся - новый я строю в другом месте, там, где когда-то был выгон, а старый решил не разбирать, а сохранить, как память - зная, как он дорог твоему сердцу.
Иногда я спрашиваю - а ради чего, собственно, я все это затеял?.. Ведь моя ферма и без того приносит неплохой доход, и в нашем графстве, и, во всяком случае, в целом штате я не самый бедный человек... Честно говоря - и сам не знаю. Может быть, это потомственная, наследственная тяга к хозяйству, которая досталась мне от моего деда Джеральда?.. Наверняка, если бы он теперь был жив, он одобрил бы мои хозяйственные замыслы.
Как твои дела? Как ты себя чувствуешь? Знаешь, мама, я очень часто вспоминаю о тебе - делая то или иное на ферме, я все время задаю себе вопрос - а как бы отнеслась к этому моя мать, будь она здесь?..
Думаю, что ты одобрила бы все мои начинания.
Привет Ретту Батлеру.
С самыми наилучшими пожеланиями и сыновьей любовью, целую тебя крепко - твой сын.
26 мая 19.. года,
поместье Тара,
штат Джорджия
Она перечитала это письмо, беззвучно шевеля губами, наверное, раз десять - особенно те места, где ее сын писал о том, как отнеслась бы она, Скарлетт, к тому, чем он теперь занимается...
- Ну конечно же, замечательно, - прошептала она, - как я еще могу на это посмотреть?.. Какой все-таки у меня хороший сын...
Настроение ее сразу же поднялось. Скарлетт с нежностью смотрела на письмо, лежащее перед ней...
Подумать только - ведь еще недавно, какую-то неделю назад, этот листок бумаги находился в Таре... И ее старший сын наверняка писал его за тем самым старинным столом, за которым в свое время ее отец так любил играть в покер с соседями-плантаторами.
Ее поместье...
Ведь у нее когда-то было свое поместье!.. А теперь...
Да, Ретт, конечно же, как всегда прав - жизнь очень переменчива.
Скарлетт закрыла глаза - воспоминания об ушедшей молодости нахлынули на нее с новой силой...
Вот она едет в бричке в сопровождении близнецов - Стюарта и Брента. Они небрежно развалились сзади, вытянув скошенные в лодыжках, длинные, в сапогах до колена, мускулистые ноги первоклассных наездников - наверняка лучших во всем штате. Высокие, крепко сбитые, с узкими, подпоясанными широкими кожаными ремнями талиями, стройней тростников, что растут у илистой речки, в своих темно-коричневых легких куртках, они совершенно неотличимы друг от друга, как две коробочки хлопка...
На светло-зеленом фоне молодой еще листвы белоснежные кроны цветущих величественных деревьев мерцают в косых лучах заходящего солнца. Лошади ее спутников, очень крупные, каких немного тут, в Джорджии, золотисто-гнедого цвета - точно такого же, как и шевелюры Стюарта и Брента.
Они приезжают в Тару - на пороге их, как и всегда, встречает Мамушка...
Ей вспоминается весна в Джорджии - с частыми, очень теплыми дождями и взрывами беловато-розовой пены цветущих персиковых и кизиловых деревьев, которые через неделю осыплют болотистые поймы рек своими нежными лепестками. Багряные закаты окрашивают красные пахотные борозды глины еще более темным багрянцем. Влажные, вывороченные лемехом пласты земли, алая хлопковая зернь посевов...
Их свежевыбеленный дом - тот самый, в котором она родилась и в котором теперь доживает ее сын - наверное, последние месяцы или недели, пока не переселится в новый. Этот дом на холме кажется ей островком среди потревоженного океана вспаханной красноватой земли, волн пахоты, словно окаменевших в какой-то момент... В момент прибоя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63