– Всякое расследование, проводящееся пожарниками, открыто для публики. Так что вы не нарушите законов о тайне личности, объяснив мне, что здесь происходит. Я имею право знать, если кто-то хочет напакостить моей родственнице.
Она права.
– А вдруг это поджигала она сама?
– Как вам могло прийти в голову, что восьмидесятилетняя женщина способна заниматься такими вещами? С ума сойти!
Он откинулся на спинку кресла, любуясь ее возмущением. Помни, Дрю: она носит чужого ребенка, стало быть, запретна для тебя, какой бы привлекательной ни казалась. Человек должен иметь принципы, и нечего пускать слюни при виде чужой женщины. Разве что тот парень действительно «сделал ноги».
– Так уж? – не согласился он. – А вы хорошо вокруг посмотрели? Тут же все разваливается!
– Это не означает, что бабушка виновна в поджоге!
Дрю пожал плечами и постарался сдержать улыбку. Очень жаль, что такая восхитительная девушка – запретная дичь.
– Это как сказать. Например, если на ее недвижимость существует крупная закладная и она хочет с ней развязаться. Поверьте, Эмили, поджигают по разным причинам, но надежда на большую выплату от страховой компании, которая поможет избавиться от значительного долга, стоит во главе списка.
– Не в данном случае, – возразила она. – Бабуля с дедом все выплатили много лет назад.
– И вы точно знаете, что она не закладывала строений?
– Нет, – призналась Эмили, – точно не знаю, но это маловероятно. Рисковать своим домом или школой она не стала бы никогда.
В душе Дрю с ней согласился. Вельма Норрис впечатления уголовницы не производила: весьма толковая дама, хорошо разбирающаяся в делах, несмотря на преклонный возраст. Но расследование должно быть тщательным; хотя бы для того, чтобы снять с хозяйки все подозрения.
– Дрю, пожалуйста, расскажите мне наконец, что здесь делается!
Он подвинулся вперед и оперся о стол.
– Как я уже говорил, сегодняшний случай – третий. В первый раз загорелось две недели назад и выглядело, как простая вспышка топлива. Никто не пострадал, ваша бабушка уверяет, что в той комнате никого не было. Похоже было, что кто-то разлил под печкой лужу и от неисправной контрольной горелки она занялась.
– Тут что-то не так. Бабуля ежемесячно вызывает людей из компании для проверки оборудования, как раз для того, чтобы предупредить такие случаи.
Дрю подумал, что надо связаться с компанией и проверить записи об обслуживании клиентов.
– На прошлой неделе вызов пришел от соседа, заметившего дым. Заметили обгорелые ящики за зданием? Они были набиты старыми газетами. Кто-то засунул туда непотушенную сигарету.
Эмили встала и понесла тарелки к раковине.
– Бабушка не курит. Не могло это быть случайностью? Неосторожность кого-то из учениц?
Дрю вышел из-за стола и подошел к ней.
– В такое можно бы поверить, если бы сигарету кинули сверху. Но ее засунули внутрь и явно специально.
Он взял у девушки посудное полотенце и стал вытирать вымытую посуду.
– В этот раз ситуация выглядит особенно подозрительной. Кто-то не пожалел времени, чтобы покрыть мусорник изнутри маслом для жарки, затем поджег тряпку и швырнул ее внутрь. Бабушка не знала, что в ящике что-то тлеет, и, когда она его открыла, кислород заставил пламя вспыхнуть. Она могла серьезно обжечься.
Эмили подняла на него взгляд и подала ему следующую тарелку.
– Вы не думаете, что это должно снять с нее подозрения?
– Если она не сама это устроила.
– Вы шутите!
– Между нами, подозрения у меня есть. – Дрю поставил вытертую тарелку на стол. – Нужно учитывать все возможности, Эмили. Я посоветовал ей закрыть школу, она отказалась. Поджоги продолжаются, и пока преступник не пойман, из подозреваемых никого исключить нельзя. Даже Вельму Норрис.
Эмили вздохнула.
– Ума не приложу, кому это надо и зачем. Таких великодушных, добрых людей, как бабуля, больше, наверно, нет на свете. Почему кому-то понадобилось ей вредить?
Да по тысяче причин, подумал Дрю. Любители подложить огонька делали такое, что в рамки здравого смысла не укладывалось. А еще, когда пожар начинался, на территории школы каждый раз находилась только Вельма…
Мысль, что Эмили с бабушкой останутся одни, когда поджигатель гуляет на свободе, ему не нравилась. Если, конечно, вина за все эти безобразия не лежит на самой бабушке. Но не селиться же у них до поимки виновного. И вообще, его лично это не касается.
Эмили выпустила из раковины воду и принялась ставить чистые тарелки в буфет.
Дрю привалился к столу и скрестил ноги.
– Могу я спросить, надолго ли вы приехали? – поинтересовался он.
– Собиралась на месяц. – Закрыв буфет, она повернулась к нему. – И вдруг поняла, что торопиться обратно в Нью-Йорк мне незачем.
Дрю наклонил голову, борясь с желанием сжать в ладонях ее грудь.
– Сокращение?
– Это только начало. Наверно, вокруг меня сгустилась черная туча.
Она забавно сморщила нос.
– Неужто все так плохо? Девушка грустно улыбнулась.
– Хорошо, что у меня есть чувство юмора, потому что я действительно дошла до ручки. Мало того, что вылетела с работы, так любовник меня бросил и объявил мне об этом в аэропорту, будто лучшего места не нашел. А поскольку полгода назад я оставила квартиру, чтобы переехать к нему, то и дома у меня нет. – Эмили сложила полотенце и повесила его на сушилку. – Если для двадцати четырех часов этого мало, – продолжала она, – то в тот же день я узнала, что беременна, что бабушка лежит в больнице, а теперь еще вы говорите, что кто-то намерен сжечь плоды ее труда, всей ее жизни. – Она тряхнула головой и сумела, не слишком весело, рассмеяться. – Уже боюсь подумать, что же дальше.
Знала бы она, как блестят у нее глаза от смеха, подумал Дрю. Или, как напрягся у него живот от желания, стоило ей сказать, что мужчины в ее жизни больше нет. Вполне возможно, временно. Тот тип вернется, едва узнает о ребенке. Есть же у него хоть какое-то чувство ответственности!
Эмили отошла от стола и выпрямилась.
– Для одного дня, пожалуй, достаточно.
Дрю выключил свет и пошел за ней из кухни в гостиную.
– Держать все в себе вредно для здоровья. Она села в деревянное кресло-качалку у камина и посмотрела вверх – на него.
– Почему вы так заботитесь обо мне? Вы ведь даже меня не знаете. У вас есть с кем встречаться, так что это не голод по женскому обществу.
Он сел на диван.
– Ну я же обещал, – попытался вывернуться он. Не вся правда, но он не хотел говорить, что в его глазах она стоит намного выше всех его женщин. Ему нравилось в ней чувство юмора и еще больше – что она, по всей видимости, ничего от него не хотела. Насколько он понимал, она была не из тех, кто играет в игры, и прямо высказывала, что у нее на уме. Нечто новое и свежее.
– Обещание врачу из приемного покоя, которого вы не знаете; другое – старухе, которую подозреваете в поджоге. Право же, Дрю, не стоит волноваться. Знаете, я даже спокойнее буду себя чувствовать, если вы уедете домой.
– Но мне это вовсе не трудно.
– А меня это задевает. У меня нет желания войти в вашу коллекцию.
– Жаль, – сказал он. Действительно жаль, как ни глупо. – Я останусь.
Эмили встала с качалки.
– Как хотите. Напротив моей – комната для гостей. Располагайтесь. Я приму горячий душ и лягу.
– Доброй ночи, Эмили, – негромко произнес он. Она пробормотала что-то. Может быть, пожелала доброй ночи в ответ.
Дрю сидел в тишине гостиной, пока не услышал шум льющейся воды. У него было достаточно женщин, чтобы удовлетворить свои желания, но ни одна из них не влекла его этой ночью. Он закрыл глаза и представил тонкую фигурку под душем, потом потянулся за пультом и включил телевизор. Когда это в пятницу вечером он проводил время у телика – особенно, когда рядом была красивая, возбуждающая женщина?
Глава четвертая
– Ммм, Дрю, – простонала Эмили, и сплела пальцы у него на шее, чтобы притянуть к себе для жаркого поцелуя.
Где-то в подсознании она понимала, что видит сон, восхитительный сон, но как реальна теплота этих губ!
Ее тело выгнулось навстречу ему, она вдохнула возбуждающий запах и застонала от пьянящей порочности запретного удовольствия. Если он перестанет целовать, она…
– Эмили, проснитесь.
Раскрыв глаза, она обнаружила стоявшего у кровати Дрю. Что это значит?
Надо только расцепить руки, обнимающие мужскую шею.
Эмили медленно опустила руки и пробурчала извинение. Если бы он не загораживал ей путь, она бы сбежала.
Одна надежда – авось он не догадается, что сон был о нем.
Она откинулась на груду подушек и прикрыла рукой глаза.
– Господи, как неудобно. Даже не знаю, что… – Она глянула на него сквозь пальцы и нахмурилась. – Подождите-ка. А что вы здесь делаете? – Когда твое подсознание сходит с ума по мужчине, которого едва знаешь, это одно; но когда он без приглашения оказывается у твоей кровати полуголым!..
– Нам надо ехать.
– Куда?
– Звонили из госпиталя насчет вашей бабушки.
Как же он соблазнителен для женщины в ее положении – лежащей на спине и еще не остывшей после эротического сна!
Ее смущение мгновенно испарилось.
– Что случилось?
– Сказали, что она не потрудилась позвать няню и упала. По-видимому, сломала лодыжку.
Сквозь узкое длинное окно над кроватью бабушки Эмили видела, как чернота ночного неба сменяется серым рассветом, потом ослепительным солнечным сиянием, обещавшим очередной безумно жаркий день. К двум часам дня температура подползла к сорока.
Ранним утром, когда они с Дрю появились в больнице, их заверили, что с бабушкой все будет в порядке. Операция серьезно поврежденной ноги была назначена на восемь утра.
После операции бабулю отправили в реанимацию из-за возраста. Врач-ортопед, намного старше вчерашнего интерна, терпеливо объяснил, как будет проходить операция и дальше процесс выздоровления. Примерно через шесть недель снимут гипс и вынут штыри. Потом понадобится физиотерапия. Бабушке повезло, что она не сломала шейку бедра, но все равно выздоровление будет протекать долго, опять-таки из-за возраста.
Несмотря на заверения в благополучном исходе, Эмили не покидало беспокойство. Большая часть ее детства прошла с бабушкой, и внучка считала ее в большей степени своей матерью, чем настоящую мать.
Глинис Норрис полностью оправдывала репутацию своего поколения: свободный дух и свободная любовь. Эмили всегда удивляло, зачем она вышла за Томми Дугана? Чернила на свидетельстве о рождении дочери не успели высохнуть, когда родители уже подали на развод. Отца Эмили никогда не видела, но полагала, что ей повезло: отцов ее сводных брата и сестры мать повести на регистрацию не позаботилась.
Мать родилась с любовью к странствиям. Едва вернувшись к родителям с новорожденной, она укатила в Орегон – жить в какой-то коммуне. Тогда она увезла Эмили с собой, но в пять лет девочка вновь оказалась у бабушки с дедушкой, где в основном и жила в последующие годы. За исключением редких моментов, когда в матери просыпались дремлющие родительские инстинкты.
Эти моменты Эмили ненавидела. В отличие от матери, она предпочитала знать, где будет спать следующей ночью. И лучше всего – в собственной кроватке в своей комнате. К тому времени, когда она повзрослела, неприязнь между матерью и дочерью выросла до столь тревожащих размеров, что Глинис заявила: для наших душ будет лучше, если дочь останется у ее родителей навсегда. Эмили это вполне устраивало.
Ее сводные брат и сестра, Дук и Джустин, в большой мере унаследовали материнский вольный дух и детские годы в основном провели с Глинис; но бывали времена, когда и их отсылали к бабушке и дедушке. Случалось, что сын или дочь посылались к соответствующему папе, но эти визиты редко продолжались больше недели. Потом братец и сестренка возвращались к деду и бабке снова.
В то время Эмили жилось чудесно. Младшеньких она обожала и жалела, что мало виделась с ними после того, как переехала в Нью-Йорк покорять мир рекламы, – глупая затея, как теперь ясно. Дук поселился в Алабаме, но постоянно разъезжал по автомобильным гонкам. Он гениально разбирался в двигателях и сейчас начальствовал над командой механиков одной из лучших в стране группы автогонщиков. Джустин в конце концов утихомирилась, нашла вкус в жизни на одном месте и последние два года благополучно работала на ранчо в Вайоминге. Мать Эмили, по последним слухам, была помощницей у художника в Нью-Мехико. Слухам было три месяца, и, зная мать, Эмили сомневалась, что та до сих пор там.
Джустин уже извещена и обещала найти Дука и сообщить ему о состоянии бабушки. Оба дяди Эмили, Тайлер и Джон, живут за границей, но обещали сразу приехать, если будет необходимо. Двоюродные братья разбросаны по стране. В общем, заботиться о больной пока что придется присутствующей внучке.
Вот она и сидит тихонько, дожидаясь, пока бабуля проснется после наркоза. Дрю, кажется, тоже задремал в своем кресле в углу.
Не может она понять этого человека. Мало того, что они друг другу чужие, он еще, считай, держит ее бабку под следствием как возможного поджигателя и при этом остается рядом, стоически оказывая Эмили молчаливую поддержку. И ни намека на недовольство или на то, что он предпочел бы находиться еще где-нибудь, а не сидеть тут с ней и бабушкой.
Вот Чарли, тот бы просто заверил ее, что она может звонить, если состояние больной ухудшится.
Молоденькая и хорошенькая медсестра бесшумно вошла в палату, подошла к кровати посмотреть на экраны, на температурные кривые, проверила капельницу. Послала улыбку Дрю. Естественно, ведь женщины сами валятся к его ногам. Включая Эмили.
Медсестра кивнула Эмили в знак того, что все в порядке, и выскользнула из палаты так же тихо, как вошла, бросив последний восхищенный взгляд на Дрю.
Объект этого восхищения зашевелился, открыл глаза и устремил взгляд на Эмили. Дремотная улыбка тронула губы Дрю, и Эмили подумала, что, если бы ко всей этой аппаратуре была прицеплена она, кривая температуры вылетела бы за пределы бумаги.
– Вам следовало бы идти домой, – проговорила она, понижая голос, чтобы не разбудить бабушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16