- Илдизу, владыке Турана! Он - могучий и грозный
повелитель! Земли его не объехать за год на быстром коне,
войско его неисчислимо, и он не забывает обид, нанесенных
его воинам! Есть у владыки Илдиза и мудрецы, что сбросят
вашу посудину вниз одним заклятьем, есть и лучники, что
утыкают ее стрелами, найдутся и умелые палачи! Такие, что
будут сдирать с вас кожу от рассвета до заката!
Иолла и крючконосый чародей переглянулись. Конан мог
побиться об заклад, что угрозы их не устрашили, но описание
илдизова могущества вызвало некий интерес. Какой именно, он
понять не мог.
Сын Зари с прежним ледяным спокойствием сказал:
- Палачи и ваши жалкие маги мне не нужны. Воины...
воины - другое дело! И много ль их у твоего повелителя?
Таких же крепких и искусных, как ты?
- Если выстроить их цепочкой, так дотянется она от моря
Вилайет до Карпашских гор! И все - в броне и на конях! со
стальными клинками в три локтя, а не с игрушками из бронзы!
- Не ведаю, про какое море и горы ты поминаешь, -
произнес Иолла. - Клянусь Силой и мощью Грондара, в нашу
эпоху никакого моря здесь нет... впрочем, неважно! - он
взмахнул рукой в перчатке с бронзовыми чешуями. - У твоего
властелина есть воины, множество воинов в броне, на конях,
со стальными клинками... превосходно! а есть ли у него
золото?
- Полны подвалы, - заверил Конан, мотая головой. Четыре
воина придерживали его на петлях, и ремни впивались
киммерийцу в шею.
- Но золота никогда не бывает слишком много, - в
раздумье произнес вождь грондарцев. - Золото - кровь войны,
и я охотно заплатил бы им за живую кровь... за кровь солдат
твоего Илдиза. Не все ли равно, где ее проливать - здесь
или в грондаре, в мои времена... Наемник всегда наемник; А
моему отцу, повелителю Грондара, нужно много наемников! И
много сильных рабов, способных поднять к небесам воздушные
корабли!
- Что же, в Грондаре не хватает рабов и воинов?
- Таких, как ты, у нас мало.
- Таких, как я, и здесь мало, - сказал Конан. - Дай мне
меч, и увидишь, чего я стою!
Впервые губы Иоллы искривились в высокомерной усмешке.
- Ты дерзок, - произнес он, - дерзок и непочтителен,
как всякий дикарь! Я знаю, кому давать меч, а на кого одеть
ошейник! - Сын Зари помолчал, разглядывая Конана огромными
бледно-серыми зрачками, затем поинтересовался: - Где земли
твоего владыки? И где его столица?
- Тут всюду его земли. А столицу поищи сам!
И киммериец двинулся к башенке, волоча за собой четырех
стражей. Тоиланна, ругаясь и бормоча проклятья на десяти
неведомых языках, бежал следом; подол его просторной туники
развевался на ветру и хлопал по ногам.
- Не думай, атталантское отродье, что ты так уж
необходим благородному, - прошипел маг в спину Конану. -
Все, что нам надо, мы найдем без тебя. А ты - ты сгниешь в
саркофаге!
Конан молча переступил порог и огляделся.
Башенка была двухэтажной, и в нижнем помещении
располагалась охрана. Всего шесть человек; трое, в полном
вооружении, стояли у спиральной лестницы, что вела наверх,
и столько же, без шлемов и кольчуг, но с мечами у пояса,
отдыхали, сидя на корточках у невысокого стола. Посреди
него Конан узрел небольшую плоскую флягу, и еще два десятка
таких же фляжек - на полке у полупрозрачной стены. В руках
у солдат были кубки, однако совсем крошечные, на один
глоток, что изрядно удивило киммерийца. Ослиную мочу
хлебать такими чашами, промелькнуло у него в голове.
Он замер, сильно втянул носом воздух и повернулся к
магу.
- Вино! Почему ты не дал мне вина, безволосая крыса?
Тоиланна злобно ощерился.
- Хватит с тебя мяса, меда и сухарей! А вино... Боюсь,
наше грондарское вино будет слишком крепким для твоей
башки!
- Надо попробовать, - сказал Конан и потянулся к фляге
на столе. Пахло из нее недурственно.
Но солдаты, налегая на палки с ошейниками, потащили его
к лестнице. Киммериец выругался; жесткие ремни резали шею
и сдавливали глотку. "Вина жалеешь, бледная немочь! - с
яростью подумал он про мага. - Ничего! Скоро окажешься на
дне, а я тебе помогу нахлебаться соленой водицы!"
Два солдата шли впереди, волоча его по лестнице, двое
придерживали сзади. Последним поднимался крючконосый колдун.
Так они и забрались наверх, в округлую камеру, стены
которой сияли и переливались подобно шлифованным вендийским
алмазам. Конан прижмурил глаза, потом, привыкнув, раскрыл
их пошире, уставившись на три полупрозрачных саркофага,
окруживших массивную колонну - из того же вещества,
походившего на алмаз или хрусталь. Два саркофага были пусты,
а в третьем лежал волосатый Арргх, и звероподобное его лицо
искажала страдальческая гримаса. В колонне пульсировал
голубой огонь; вспышки его были медленными и ритмичными, и в
такт им челюсть Арргха подрагивала, а могучие руки
дергались, как у тряпичной куклы. Однако волосатый спал, и
какие б кошмары не грезились ему в колдовском забытьи,
пробудиться по своей воле он, видимо, не мог.
Тоиланна откинул крышку с одного из свободных
саркофагов, солдаты подвели к нему Конана, разом сдернули
петли и толкнули его внутрь. Жесткое ложе обожгло холодом
нагую спину и босые ноги, ибо иной одежды, кроме коротких
туранских шароваров да мягкого кушака, у киммерийца не
имелось. Таким он покинул палубу гибнущего "Ильбарса" и
таким лег в этот алмазный гроб. Но теперь у него не было
даже кинжала.
Вспомнив про свой клинок с витой серебряной рукоятью,
что висел сейчас у пояса мага, Конан встрепенулся и
пробормотал:
- Ты, крючконосый! Украл мой нож, так? Отдай!
- Зачем тебе?
- Я не усну, если рядом не будет оружия.
- Уснешь! Все засыпают, и ты уснешь, поганое семя! -
Глаза мага зловеще сверкнули.
- Отдай кинжал, - повторил Конан. - Здесь нет ни
циновки, ни ковра, так я положу его под голову. Будет
вместо подушки.
Но Тоиланна не собирался вступать с ним в спор и с
лязгом задвинул крышку. Конан тут же вцепился крепкими
пальцами в плечо, царапая кожу. Кинжал выпросить ему не
удалось, и он не мог нанести рану посерьезней, которая не
дала бы ему уснуть, но боль от царапин тоже казалась весьма
заметной. Прислушиваясь к ней, он начал размышлять о
несчастливом морском походе, закончившемся для "Ильбарса" в
каменных драконьих челюстях. Три туранские галеры, -
"Ильбарс", "Ксапур" и "Ветер Акита" были посланы к
Жемчужным Островам за данью, которую обычно переправлял в
столицу властитель Шандарата, вассал туранского владыки. Но
советники Илдиза полагали, что не весь драгоценный жемчуг
попадает в аграпурские сокровищницы, и потому три боевые
галеры с отборными солдатами были посланы на север. В этом
походе можно было обогатиться, и Конан, как остальные Синие
Тюрбаны, полагал, что ему привалила удача.
И чем же все кончилось? Его изловили, как куропатку, и
запихнули в стеклянный гроб! А остальные - и гребцы, и
моряки, и воины - уже покоятся на дне морском...
Он стал вспоминать всех поименно, начиная с Кер
Вардана, шкипера, и Дайлассема Айя, командовавшего
полусотней солдат, что плыли на "Ильбарсе". Прозвища своих
соратников и матросов он знал, а вот с подневольными
гребцами дело обстояло хуже - у них, по большей части, не
было ни кличек, ни имен. Тогда Конан начал представлять их
лица, и вскоре ему показалось, что он сидит на гребной
палубе вместе с невольниками, что под ним жесткая и мокрая
скамья, а в руках его весло. Затем киммериец услышал мерные
удары барабана, задававшие темп гребли, и навалился на
рукоять. Толстая, отполированная прикосновениями
человеческих пальцев, она ходила в его ладонях взад-вперед,
взад-вперед; он ощущал упругое сопротивление волны, но не
слышал ни завывания урагана, ни хриплых вздохов гребцов, ни
окриков надсмотрщика; лишь барабанный грохот бил и бил в
уши, призывая поторопиться. Грести с каждым мгновением
становилось все тяжелей, но он знал, что останавливаться
нельзя, и со всей силой наваливался на рукоятку.
Так продолжалось долго; быть может, целую вечность
Конан просидел на скамье, не удивляясь, как он, воин,
попал сюда. Голова была пустой, свободной от воспоминаний,
страхов, недоумения, гнева, и знал он лишь об одном: надо
грести. И греб! Греб так, словно от этого зависела его
жизнь.
Что-то лязгнуло, Конан открыл глаза и увидел руки
Тоиланны, сдвигавшие крышку. Потом лицо грондарского
чародея нависло над ним: крючковатый нос, безволосый череп,
огромные водянистые глаза, торжествующая ухмылка на губах.
- А говорил, что не уснешь! - Тоиланна глядел на него с
насмешкой. - Нет, киммерийский пес, в моих саркофагах спят
все! Спят, подчиняясь моей воле!
Повинуясь жесту колдуна, солдаты вытащили Конана из
алмазного гроба. Он едва мог стоять на ногах; в груди его
бушевала ярость, отвращение и стыд. Расцарапанное плечо
горело, но этой боли он не замечал - позор жег сильнее.
Чары проклятого колдуна сломили его волю!
Тем не менее он постарался успокоиться. Если план его
провалился, если он не сумел подчинить своей воле воздушный
корабль, надо было придумать что-то другое. Мысль же его
нуждалась в начальной искре и в топливе; чем больше он
узнает о грондарцах и колдовском судне, там вероятней, что
некая хитрость или уловка приведут к успеху.
Он огляделся. Рассвет окрасил розовым хрустальный стены
башенки и саркофаги, в одном из коих уже лежал Хадр Ти;
колонная меж тремя гробами по-прежнему пульсировала
голубоватый огнем, и теперь Конан знал, что каждый всплеск
магического пламени означал удар незримого весла - каплю
силы, отнятую у распростертого в саркофаге человека. Так,
понемногу, опустошался сосуд жизни, дарованный светлым
Митрой; она вытекала капля за каплей и уходила, словно вода
в песок... Прав был проклятый грондарский колдун!
Солдаты поволокли Конана к лестнице. Внизу все так же
торчали шестеро стражей - возможно, других, чем прошлой
ночью; их бледные лица казались Конану неразличимыми. Он
миновал полку с винными флягами, задев ее боком, покосился
на троицу воинов, сидевших у стола с крошечными бокалами в
руках, снова удивившись тому, сколько они малы. Охранники
тянули его дальше, на палубу, которая была пустынна, и к
темному провалу люка, ведущего в трюм. Ковыляя мимо
высокого фальшборта, Конан успел бросить взгляд вниз. Там,
под неподвижно распростертыми крыльями корабля, колыхалось
облачное море, серовато-белое и текучее, какой никогда не
бывает поверхность воды. Сизых волн Вилайета он не
рассмотрел; судно грондарцев парило на огромной высоте, и
под ним, возможно, находились уже не морские воды, в твердь
земная.
Его запихнули в клетку напротив косматого Арргха,
сунули поднос с едой и задвинули засовы. Учуяв запах пищи,
Конан понял, что голоден; поглядев на нее, решил, что
голоден смертельно. Куда сильней, чем вчерашним утром! Он с
жадностью вцепился в мясо и начал рвать его огромными
кусками, почти не разжевывая и проглатывая с волчьей
жадностью. Постепенно к киммерийцу начали возвращаться
силы; очистив поднос и выпив воду из кувшина, он
почувствовал себя достаточно бодрым, чтобы строить
дальнейшие планы.
Этим он и занимался два ближайших дня, в то время,
когда не спал колдовским сном в хрустальном саркофаге. Он
так и не сумел превозмочь чар крючконосого Тоиланны; стоило
крышке опуститься над Конаном, как он впадал в необоримую
дремоту, лишаясь очередной частицы сил. Кошмары виделись
ему всякие; в первый раз он греб на галере, потом рубил
камень в каменоломне и вращал рукоять огромного ворота,
поднимавшего их колодца бесчисленные кувшины с водой.
Каждый удар кирки и каждый кувшин, как и гребок веслом,
отнимали у него каплю жизни, позволяя проклятому кораблю
грондарцев парить в вышине. Пока что обильная пища и отдых
восстанавливали силы, но Конан уже не сомневался, что через
два или три месяца превратится в такой же мешок с костями,
каким выглядел Хадр Ти.
Кроме еды, сна и размышлений над планом побега, он мог
говорить с соседом - тогда, когда тот находился рядом. Он
испытывал к Хадру все большую приязнь, ибо были они с
одного поля ягодами; оба - могучие воины, наемники и
авантюристы, искавшие славы, чести и богатств. Разве имело
какое-то значение, что битвы Хадра отгремели в забытой
древности, что сражался он бронзовым, а не стальным
клинком, и что стены крепостей, которые он штурмовал, давно
обратились в прах? Суть бесконечной войны не менялась; все
те же внезапные атаки и яростные схватки, кровь и огонь,
удачи и поражения, засады и бегство, добыча и раны, коими
приходилось за нее платить.
Иногда Конан рассказывал собрату по несчастью о другом
- о ранней своей юности, о годах, проведенных в Аренджуре
и Шадизаре, где он обучался воровскому ремеслу. То было
беспокойное время, но и счастливое, тогда он был свободен,
и все доходы его и прибыли зависели только от ловкости
рук, умения, смекалки и отваги.
1 2 3 4 5 6 7