– И не обращайся так небрежно с оружием, Евгения, оно может и выстрелить. Где ты купила этот хлам? В следующий раз, если к тебе в голову забредет шальная мысль лишить кого-либо жизни, то приобретай револьвер в оружейном магазине, ты меня поняла?
Евгения покорно кивнула головой. Как всегда, сестра победила. Это происходило с неизбежной регулярностью. Надежда была младше ее на четыре с половиной года, но это не мешало ей превосходить Евгению практически во всем. Во всем, кроме ума. Надежда признавала, что господь обделил ее блестящими математическими способностями, которыми обладала Евгения, но, как она замечала, ей это и не требуется.
– Вот и хорошо, – кивнула Надежда. – Сними эту страшную шляпку, у кого ты только одеваешься? Я смотрю, у тебя есть деньги? Откуда, Женя?
– Разве ты забыла, что фамильные драгоценности остались у меня, – сказала Евгения, грузно опускаясь на стул.
– Вовсе нет, дорогая сестра, – произнесла Надежда. – И я намерена потребовать от тебя свою законную долю. Я прозябаю в нищете, как ты верно заметила, но я не собираюсь растрачивать на это свои лучшие годы.
– Это драгоценности моей матери, баронессы Корф, – с обидой сказала Евгения. – Вторая жена моего отца не имеет к ним ни малейшего отношения, а стало быть, и ты.
– Вторая жена моего отца, что за великолепная фраза! – рассмеялась Надежда, небрежно затушив сигарету в давно немытой чашке, стоявшей на столе. – Вторая жена твоего отца, если ты не запамятовала, была моей матерью.
Еще бы, Евгения прекрасно помнила – мезальянс Владимира Арбенина, его женитьба после смерти первой супруги, баронессы Елены Корф, на балерине Модестине Циламбелли наделал много шуму в газетах, все сочли это проявлением дурного вкуса и неуважения к морали светского общества. Впрочем, крупное состояние, которым располагал депутат Государственной думы, доставшееся в наследство от усопшей баронессы, помогло сохранить ему прежний статус и многочисленных друзей.
– Она была твоей матерью, не более того, запомни это, Надежда, – отчеканила Евгения. – Я происхожу из древнего рода, а кто такая ты? Модестина Циламбелли всего лишь сценический псевдоним Матрены Жужжелицы. Ты строишь из себя аристократку и полуитальянку, а на самом деле твоя мать – дочка купца из Новгородской губернии.
Надежда очаровательно улыбнулась. Впрочем, при помощи улыбки она всегда скрывала раздражение и досаду. Она охотно рассказывала об отце, депутате российского парламента, издателе, знакомце Блока и Северянина, и отделывалась несколькими фразами, когда речь заходила о матери.
– Оставим это, Женя. Ты оказалась здесь вовремя. Ты здесь для того, чтобы помочь мне. Ведь, как я поняла, ты более не собираешься меня убивать? Ты никогда не была склонна к патетике, моя дорогая сестра.
В этот момент в комнату с кухни, протирая глазенки кулачками, вошел очаровательный малыш лет трех. Увидев его, Евгения переменилась в лице.
– Это мой сын, – Надежда прижала мальчика к себе.
Ребенок произнес тоненьким голоском:
– Мамочка, мне страшно, в углу копошатся крысы…
– Видишь, где нам приходится жить с Сережей, – сказала, целуя в лоб мальчика, Надежда. – Трущобы, но с учетом того, что денег у нас в обрез, это было наилучшим вариантом.
Евгения, не отрываясь, смотрела на мальчика. Голова раскалывалась, в ушах звенело. Боже, как он похож на Сергея, и зовут его так же!
– Когда он появился на свет? – глухим голосом спросила она.
Надежда, поцеловав ребенка еще раз, сказала:
– Я не собираюсь ничего отрицать, Женя. Я родила его от Сергея. А зачала его в нашу последнюю с ним ночь. В ту самую ночь, когда его схватили большевики…
Евгения закрыла лицо массивными руками. Ей хотелось плакать, но слез уже не было. Ее единственный ребенок, сын Сергея, который как две капли воды походил на златокудрого ангелочка, прижавшегося к Надежде, умер полгода назад от дифтерии в лучшей берлинской клинике. Врачи не смогли его спасти. Евгения едва не покончила с собой, это было самое ужасное время в ее жизни, хуже было разве что, когда погиб муж.
И вот – у Надежды есть ребенок, ребенок от Сергея. Почему судьба так несправедлива к ней, почему именно у Надежды, а не у нее, есть единственное напоминание о любимом? О Сергее, которого они любили – каждая по-своему, но одинаково страстно.
– Мама, почему тетя плачет? – произнес маленький Сережа и подошел к Евгении. Он дотронулся до ее плеча, по телу Евгении словно прошел разряд электрического тока. Он так похож на ее Павлушу…
– Евгения, успокойся, – сказала Надежда. – У тебя же есть сын, почему у меня не может быть ребенка от Сергея? То, что он был твоим мужем, не предоставляет тебе исключительных прав на него.
– Павлуша умер семнадцатого марта, – сказала Евгения.
На лице сестры застыла улыбка.
– Извини, я же не знала, мы с тобой не виделись больше четырех лет. Ему было семь…
– Через две недели ему бы исполнилось восемь, – произнесла Евгения. – Он так на него похож…
– Конечно, у них же один отец, – заметила Надежда. – Я сейчас сделаю кофе. К сожалению, настоящего я не пила уже давно, есть только из цикория. Немцы – ужасно практичный народ, делают мерзостный напиток из лошадиной травы и величают его благородным словом «кофе». Но я привыкла к нищете, ты можешь себе это представить? Кто бы мог подумать, что Надежда Арбенина, у ног которой валялся весь блистательный Петербург, будет жить здесь, в Гамбурге, на Тальштрассе?
Прошло два часа. Евгения успела забыть, что явилась к сестре, чтобы убить ее. Она разыскивала Надежду с того самого момента, как они расстались. Разыскивала с единственной целью – лишить жизни. И вместо этого она мирно и так по-чеховски пьет с ней кофе, приготовленный из цикория и разлитый в треснувшие чашки.
Тем временем Надежда, опустив многочисленные детали, обрисовала свою жизнь после прибытия на пароходе из Крыма в Константинополь – скитания в эмиграции, беременность, рождение Сережи.
– Мне много раз предлагали деньги за одну ночь, – цинично рассуждала Надежда. – Но у всех этих жеребцов не было в наличии такого количества денег, которое мне требуется. Мне нужна наличность, Женя, потому что в Гамбурге я не смогу оставаться больше чем несколько дней. Меня преследует один господин, у которого я имела несчастье украсть пятнадцать тысяч, золотой перстень с рубином и кое-что по мелочовке…
– Как это произошло? – спросила Евгения.
Сережа устроился на мягких коленях тетки и давно спал. За окном сгущалась иссиня-черная темнота сентябрьской ночи.
Надежда отмахнулась:
– Это не так важно, Женя. Я через многое прошла и ни о чем не жалею. Это ведь не в моих правилах, ты знаешь. Этот господин оказался мелочным мерзавцем, кем-то из коза ностры, итальянского клана преступников. Он ищет меня, я об этом знаю. Его деньги закончились всего за два месяца, но это были великолепные месяцы! Я снова могла позволить себе все то, к чему привыкла. Лучшие модистки, драгоценности, номер-люкс в отеле «Континенталь»…
– И что теперь? – со страхом спросила Евгения. Всего день назад она была бы рада, узнай, что у Надежды неприятности, которые грозят ей смертельной опасностью, а теперь она переживала за сестру больше, чем за себя.
Но еще больше она переживала за племянника Сережу, сына собственного мужа, который спал сладким сном в ее теплых объятиях.
Мальчик повернулся во сне, и теплая рука Евгении легла на его золотистую головку. Боже, как ей не хватает такого малыша! Он бы стал смыслом ее жизни.
– Нам нужно как можно быстрее убраться из Гамбурга, но у меня для этого нет средств. – Надежда по-прежнему дымила, выкуривая папиросу за папиросой. – Ты ведь мне поможешь, Женя?
– Разумеется, – немедленно ответила Евгения. – Я живу в Берлине, у меня небольшой домик, денег на всех хватит, работаю в университете. Я продала всего несколько вещей из коллекции мамы – бриллиантовый фермуар, жемчужное колье и берилловую диадему. В Берлине полно эмигрантов из России, драгоценности резко упали в цене, ювелиры-жулики скупают их по дешевке. У меня еще осталось восемнадцать вещей, в Петербурге за них дали бы четверть миллиона золотыми червонцами, но здесь едва ли можно выручить десятую часть. Но мы не будем их продавать так быстро, они достанутся Сереже.
Евгения уже все решила, ее блестящий математический ум работал, как швейцарские часы. Ей уже двадцать девять, она не собирается снова замуж, и детей у нее больше не будет. Она возьмет к себе сестру и племянника, истратит на него все деньги, которые у нее есть. Он получит блестящее образование, станет юристом, например, или врачом. И когда режим кровавых большевиков, убивших ее Сергея, падет, а это случится рано или поздно, они с триумфом вернутся на родину.
– Вы поедете со мной в Берлин, я куплю вам лучшие места в поезде. Я не позволю, чтобы вы оставались в этой дыре.
– И что, ты мне все простишь? – с легким недоверием спросила Надежда. – То, что я соблазнила Сергея, то, что я родила от него сына?
Евгения поцеловала спящего мальчика и усталым жестом сняла очки.
– Я тебе благодарна за это, Надя, – произнесла она. – Если бы не твой адюльтер с моим мужем, то сейчас, скорее всего, я бы застрелила тебя, и все закончилось, как в дешевой мелодраме. А так я обрела семью. Ты – моя сестра. Сережа – мой племянник.
– Все закончилось именно как в дешевой мелодраме, – протянула Надежда. – Я всегда подозревала, что ты святая, моя дорогая сестра. Я не в той ситуации, чтобы манкировать твоим более чем великодушным предложением. И вовсе не откажусь от доли семейных драгоценностей, которые, как ты утверждаешь, принадлежали твоей матушке баронессе. Хотя, например, браслет с персидскими изумрудами и брошь в виде дельфина от Фаберже мой… наш отец купил именно для моей матери.
Евгения осторожно отнесла спящего мальчика в его кроватку, которая стояла в крошечной кухоньке около плиты. Надежда на мгновение задержалась, чтобы полюбоваться на идиллическую картину – Евгения, сияющая радостью, и ее собственный сын.
– Вот деньги, – из сумочки крокодиловой кожи Евгения извлекла пачку ассигнаций. – У меня больше с собой нет, остальное в сейфе отеля. Я отдаю тебе все, Надя. Сейчас я отправлюсь к себе, завтра утром вернусь, и вы покинете это страшное место.
Надежда поддела револьвер, который по-прежнему лежал на столе, полуприкрытый чашками и жестянкой с кофе.
– Это позволь мне сохранить как знак нашего примирения, Женя, – сказала она.
Сестры обнялись. Евгения затряслась в рыданиях, Надежда похлопала ее по спине:
– Не думай, дорогая, что я задержусь на твоей шее слишком долго. Я намерена выйти замуж, главное для женщины – это суметь сервировать себя соответствующим образом. Для этого я использую твои деньги.
– Но ты не заберешь у меня Сережу! – с диким испугом прошептала Евгения. – Ты не сделаешь этого, Надя! Он…
Надежда развернула Евгению лицом к двери:
– Женечка, не думай про меня как про бессердечную мегеру. Ты нужна малышу, я это прекрасно понимаю, и я ни за что не разлучу вас. А теперь отправляйся в отель, выспись, завтра утром мы ждем тебя, чтобы уехать в Берлин. И смотри, осторожней, бери такси и езжай в отель, Рипербан и прилегающие к нему улицы сейчас вовсе не безопасны.
Поцеловав сестру, Надежда закрыла за ней обшарпанную дверь. Надо же, как в жизни все непредсказуемо. Еще сегодня утром она ломала голову над тем, где бы достать деньги, чтобы бежать прочь из Гамбурга. Прошло несколько часов, и судьба, материализовавшаяся в виде полной и неуклюжей Евгении, дала ей редкостный шанс. Евгения спасет их от бедности и смерти.
Надежда в задумчивости взвесила в руке револьвер. Когда-то из подобной штучки она застрелила не в меру ретивого матроса-взломщика. Ну что же, ужас остался позади. Она прошла годы мучений и страданий, и это при том, что ей всего лишь двадцать пять. Или уже двадцать пять?
Евгения… Кто бы мог подумать, что она окажется ее ангелом-хранителем. С самого начала, в их первую встречу, они невзлюбили друг друга… Она, маленькая пигалица, расцарапала не по годам крупной Жене лицо.
В дверь настойчиво постучали. Надежда положила револьвер на стол. Это Евгения что-то забыла или решила еще раз поцеловать Сережу, за этим и вернулась. Ее можно понять, ее сын Павлуша умер, ей нужно человеческое тепло.
– Ну в чем дело, Евгения, ты давно должна быть в отеле, – недовольным тоном произнесла Надежда, открывая дверь.
Это не была Евгения. На нее уставился смуглолицый тип в дорогом пальто оливкого цвета, длиннополой мягкой шляпе. Воинственно торчащие усы а-ля кайзер Вильгельм придавали ему зловещий вид.
Увидев его, Надежда попыталась захлопнуть дверь, но рука, обтянутая перчаткой из свиной кожи, толкнула ее в плечо. Женщина отлетела от двери.
Незваный гость вихрем ворвался в квартирку и прошипел по-немецки с итальянским акцентом:
– Наконец-то я нашел тебя, воровка! Теперь тебе от меня не уйти! Ты поплатишься жизнью за то, что украла мои деньги, тварь!
Запыхавшись, Евгения поднялась на предпоследний этаж краснокирпичного дома, в котором прошлым вечером обнаружила Надежду и Сережу. Она расплатилась в отеле, уладила все дела, заказала билеты в первом классе до Берлина, с утра накупила массу подарков для новообретенного племянника. Сладости, матросский костюмчик, железную дорогу, лошадку, кубики – все для него.
На лестничной клетке толпились люди. Сердце у Евгении затрепетало. Дверь в квартиру, где жила Надя, была настежь распахнута, полицейские с мрачным выражением лиц что-то обсуждали, в коридоре виднелось чье-то тело, прикрытое мятой простыней.
– Милостивая госпожа, в чем дело? – преградил ей дорогу высокий полицейский. – Здесь совершено преступление, поднимайтесь к себе на этаж.
– Я… Моя сестра, – пролепетала Евгения. – Мой племянник!
Ее взгляд был прикован к телу.
1 2 3 4 5 6 7 8