пожилая дама притиснулась к окошку, и только. Пута даже не обернулся.
Грег, протянув через барьер руку, сгреб в кулак шелковую блузку Хилари и помахал у ее лба пистолетом. Она смолкла и стала судорожно совать ему деньги.
– Вот так-то лучше.
Отпустив ее, он поспешно набивал карманы деньгами.
Бледный, с каплями пота на лбу, управляющий так и стоял в дверях кабинета. Пута, очевидно, был не опасен, но он так прижимал к себе портфель, что Грегу захотелось его отобрать: ясно, что в нем был не сандвич с орешками.
Отступив назад, Грег ударил по портфелю, отпустил и снова ударил. Пута потерял равновесие, упал, но портфель не выпустил. Грег с силой наступил на запястье Путы, почувствовав, как хрустнула косточка. Высокого тона электронный звук бесшумной сигнализации, казалось, пронизал его. Он снова ударил ногой, каблук пришелся на шейный позвонок парня. В конце концов он отпустил портфель. Грег откинулся, свалился на коляску и почувствовал, как что-то теплое стекает по его ногам. Под ботинками хрустело стекло, а он топтался в луже молока. «Боже, – подумал он, – я чуть не убил малышей».
Сзади кто-то заорал: «Грабят!» Он снова был на ногах, и в его руке что-то блеснуло, точно маленькое зеркальце. С портфелем, крепко прижатым к груди, Грег начал продвигаться к двери. Хилари, благослови ее Господь, точно в трансе, продолжала швырять ему деньги, но он был уверен, что по сравнению с содержимым портфеля это была сущая ерунда.
Вдруг у Путы в руке оказался пистолет. Грег услышал звук выстрела, мимо просвистела пуля, вторая пуля попала ему в грудь, слева. Грег покачнулся, но удержался на ногах, взвел курок и стал поднимать браунинг. Три первые пули отскочили от мраморного пола, следующие, по диагонали, прошлись по зеркальной поверхности окна, последний раз он стрелял в упор.
Кровь брызнула фонтаном. Рыженькие близнецы будто размякли. Мамочка истерически вскрикнула и упала поперек коляски. Близнецы снова заверещали.
Обмякший, уже мертвый, Пута какие-то секунды еще стоял на ногах, а потом упал. И тут же закричали блондинка и пожилая дама в розовом костюме, присоединившаяся к ним Хилари кричала благим матом.
Пута лежал на полу, в его левой разжавшейся ладони было не зеркальце, а металлический жетон, Грег поднял его и, не веря своим глазам, увидел на нем слово «ДЕТЕКТИВ».
Он не хотел всего этого. Он намеревался только ограбить банк, украсть немного денег, а потом отправиться домой, расслабиться, принять душ, и вдруг, неожиданно для себя, он оказался в самом центре кровавого кошмара. Он убил мента. Вот он лежит, без всякого сомнения, мертвый, лежит в растекшейся луже свежей крови. А его собственный мозг словно превратился в осиное жужжащее гнездо. Сквозь жужжание пробилась мысль: «Бежать!» Он взглянул на часы. Пять ноль четыре. Вернуться бы обратно во времени. Бежать, а что толку бежать, если некуда возвращаться? Было только десятое, а квартиру он оплатил до конца месяца. Зря! Господи! О чем он думает? Куда возвращаться? Он мог бы укрыться у Хилари. Разве нет? Осы оставляли его мозг, и он сделал первый шаг к двери, но зацепился за что-то ногой. Господин управляющий… был легкой мишенью, но Грег больше не мог видеть крови.
Он делал отчаянные попытки освободить ногу, но в колено вдруг словно воткнулась раскаленная вилка. Он упал. Боль, пробежав по его телу, оказалась в голове и взорвалась там, словно шарик ослепительного яркого света.
Участники этой сцены словно окаменели, никто не пошевелился.
Глава 4
Виадук Джорджия находился так близко от гостиницы «Риальто», что любой мало-мальски сильный человек мог легко добросить до его кирпичной стены камень или, скажем, колпак от колеса. Окно было широко раскрыто, и от движения автомобилей в комнате стоял такой шум, что Уиллоусу с его негромким голосом приходилось почти кричать, чтобы его услышали.
Но как бы он ни старался, до лежавшего на гостиничной кровати парня было не докричаться.
Уиллоус осматривал вспухшее тело и видел, как потемневшая плоть выпирает у запястий, у щиколоток, на груди. Расстегнутая рубашка из ткани, похожей на шелк, с немодным широким воротником, украшенным белым кантиком и серебристыми треугольничками, была небрежно заправлена в черные вылинявшие джинсы. Лопнутые заклепки на черном кожаном поясе изображали стилизованную лошадь, которая пыталась сбросить седока. Ковбойский стиль прослеживался до самых ботинок, дорогих – разновидность змеиной кожи, – но сильно запущенных и с изношенными каблуками.
Дежурного попросили ни до чего не дотрагиваться, только открыть единственное окно как можно шире. И хотя перед окном лежала гора мусора, влетавший в окно ветерок был довольно свежим и приятным.
– Дня три-четыре? – спросил Уиллоус.
Паркер кивнула. Посмотрев на женщину, сидевшую у стены, Уиллоус подошел к окну. Там, внизу, двое мужчин, прячась от ветра под путепроводом, делили между собой содержимое коричневого пакета.
– Вы можете сказать, когда это случилось, Хани? – мягко спросила Паркер.
Женщина, замершая с глазами, устремленными в потолок, дважды моргнула, словно соображая.
Паркер ждала, стараясь не выказывать нетерпения. Женщина молчала, и Паркер уже сомневалась, что она когда-нибудь заговорит.
– Среда, думаю, что это было в среду, – наконец вымолвила Хани.
– А причина? Была ведь какая-то причина?
Хани кивнула, облизала губы.
– Он заставил меня выйти, хотя шел проливной дождь, и купить лотерейный билет. Он знал, что я промокну, но ему было наплевать. Он думал только об одном – как бы разбогатеть.
– Сколько вам лет, Хани?
– Девятнадцать.
– Нет, правда. Сколько вам лет?
Хани задумчиво улыбалась. Во рту не хватало переднего зуба, да и остальные выглядели не слишком надежно.
– Двадцать шесть, а в неудачный день – все тридцать.
– Хани – это ваше настоящее имя?
– Настоящие люди называют меня Хани. Закурим?
Паркер покачала головой – нет. Дешевая сумка из пластика лежала, словно мертвая ворона, на обшарпанном шифоньере слева от окна.
– Это ваша сумка?
– Какая сумка?
Паркер достала с шифоньера сумку и положила перед Хани, непроницаемой и отрешенной.
– Да, моя.
– Не возражаете, если я загляну внутрь? – спросила Паркер.
– Зачем?
– Сигареты.
Хани посмотрела в окно на хмурое, обложенное тучами небо. Казалось, проткни тучу, и вместо воды польется кровь.
– Да, делайте что хотите, – буркнула она.
Паркер заглянула внутрь, нашла помятую пачку «Экспорт Эз», спички и помогла Хани прикурить.
– Это мой самый любимый порок. – Она глубоко затянулась, плюнула на пол и вздохнула.
– Если бы мы могли поговорить с Четом, Хани, задать ему несколько вопросов!
– Например, какие?
– Об обстоятельствах его смерти. Как он умер?
– Да, ну… – сказала Хани.
Проходивший по виадуку грузовик наполнил комнату гулом и шумом. Хани скребла в голове и курила.
– Но мы прибыли слишком поздно – он уже давно умер.
Хани стряхнула с сигареты пепел себе на ладошку и сжала кулачок.
– Ты поможешь нам, Хани? Заменишь Чета?
– Вы хотите знать, что случилось?
Паркер кивнула.
– Ты не обязана говорить, если не хочешь. Но если бы ты рассказала, это очень бы нам помогло.
– Мне нужен адвокат?
– Я могу его тебе найти, – сказал Уиллоус.
– А зачем он мне нужен? Чтобы меня в это дело не впутали?
Уиллоус поднял руки ладонями к ней.
– Как ты захочешь, Хани!
– Я спрашиваю, вы-то не против?
– Прошу прощения…
Паркер подавила улыбку: никогда не поздно становиться учтивым, Джек явно делает успехи.
Не спуская глаз с Паркер, Хани сказала:
– Ладно, давайте. – Она взмахнула рукой, с сигареты посыпался пепел. – Нет, постойте, одну минуту. – Она протянула к ней руку: – Вас как зовут?
– Клер.
– Рада познакомиться, Клер.
Они пожали друг другу руки.
– Я хочу, чтобы была полная ясность, вы отказываетесь от адвоката?
– Конечно.
– Это просто формальность, но я обязана вас предупредить: все, что вы скажете, может быть использовано в суде против вас.
Паркер не хотела, чтобы она навредила себе.
– Удивительно, удивительно.
Паркер улыбнулась.
– Ну давайте, начинайте, – сказала Хани.
– Почему вы так долго не вызывали полицию?
– Потому что я хотела убедиться, что он умер. – Хани вытерла то место, где могла быть слеза. – Как только я увидела, что его зарезали, я сразу же подумала, что он безнадежен и я ничего для него не стану делать.
Паркер взглянула на Уиллоуса. Он передернул плечами. Она снова обратилась к Хани.
– Почему?
– Потому что, как только он бы вышел из госпиталя, он бы меня разыскал и забил до смерти.
– Расскажите мне, как было дело, хорошо? – попросила Паркер.
– Да вы сами осмотрите его хорошенько и увидите, в чем дело. У него нож в животе, вот он этого и не перенес.
Уиллоус отвернулся к окну, чтобы скрыть улыбку.
– Мне хотелось бы знать, почему Чета зарезали, – продолжала Паркер.
Хани закурила вторую сигарету. Руки ее не дрожали. Она выразительно улыбнулась Клер, и та подивилась: где она могла научиться так много вкладывать в свою улыбку. Конечно, не в Восточных кварталах, где занималась своим ремеслом.
– Хани… – поторопила Клер.
– …бил меня. Я хочу сказать, если бы я знала… Все это как-то не ясно…
Паркер выжидала.
– И все этот лотерейный билет, – наконец сказала Хани. – Я купила ему не тот, он хотел красный, а я купила синий, и он так взбеленился, как бывало, если он сильно напивался или что-то в этом роде. Ну и вот, он взорвался и принялся за меня.
– Что значит принялся за вас? – спросила Паркер.
– Схватил меня, хотел схватить. – Она протянула руку и осторожно дотронулась до краешка темно-синей юбки Паркер. – Хороший материальчик, где такой брали?
– Да где-то на распродаже.
– Знаете, есть такое место у Робсон… – Хани закрыла глаза, и Паркер подумала, что она сейчас задремлет. – Чет время от времени водил меня туда, когда дела шли хорошо. Он мне говорил, чтобы я выбрала себе, что мне понравится, или сам мне что-нибудь покупал. Потом мы приходили сюда, он заставлял меня переодеваться в обновку, а сам звал Уинделла, говорил ему, что хочет ему что-то показать.
– Уинделл, это ночной портье? – спросила Паркер.
– И я должна была делать такие позы, чтобы Уинделлу жарко стало, чтобы он загорелся, тогда он освобождал Чета от квартплаты на пару дней. А если я уж совсем ласково с ним обойдусь, то даже иногда на целую неделю.
– Сколько времени вы с Четом были вместе?
– Примерно с середины лета. Может, с конца июля – с начала августа. Что-то около этого.
– А когда он начал за вами приударять?
– С первого дня, – сказала Хани удивленным тоном, как будто иначе и быть не могло. – Он сразу решил жить со мной.
– А чем вы занимались до того, как встретили Чета?
– Да почти тем же самым, ну и другим еще. Тогда я была моложе.
– Значит, Чет послал вас за лотерейным билетом. Вы купили не тот билет, он вас избил, так все было?
– Да, вроде бы так.
– Это ваш нож торчит у него в животе?
– Не знаю. А какой там нож?
– Я вижу только рукоять. Она перламутровая. – Паркер медленно перекладывала фотографии, сделанные Мэлом Даттоном, нашла один крупный план, не очень четкий, и показала Хани.
– Это нож Чета, а не мой. У него и рубашки все с такими же пуговицами, как эта рукоятка. Вот как та, что на нем. Это пластик. Выньте из него нож, вы увидите, там есть кнопочка, нажмете – лезвие выскочит. А у меня обычный тесак, но очень острый. У него деревянная ручка, обмотанная медной проволокой.
– А где ваш нож, Хани? – спросила Паркер.
– Чет сказал, что отпечатки пальцев не пристают к проволоке, и, если я кого-нибудь зарежу, не надо будет волноваться.
– Вы знаете, где ваш нож? – снова спросила Паркер.
– В сумке, на самом дне, под карманом спрятан. Вы, должно быть, его не заметили, когда в первый раз смотрели. – Хани мастерски швырнула окурок в окно.
Паркер повернула сумку к свету, потом подошла к столу и осторожно вывалила содержимое сумки на его поверхность, о которую было потушено немало сигарет. Нож с лезвием в шесть дюймов был, как и сказала Хани, с деревянной ручкой, неплотно обмотанной медной проволокой. Чет, пожалуй, прав, на ней вряд ли остаются отпечатки.
Хани не сводила глаз с ножа.
– Мой лучший друг, – сказала она.
– Тебе надо всерьез позаботиться, чтобы уцелеть.
– Скажите это Чету. Да вы умрете при нем, а он все будет смеяться.
– Хани, вы можете подробно вспомнить, что произошло, когда вы принесли Чету не тот билет? Вы сказали, что он потерял терпение…
– И теперь его уже никогда не найдет. – Она опять улыбнулась той своей улыбкой.
– Думаю, что нет, – кивнула Паркер.
Хани украдкой положила один снимок в карман. Паркер сделала вид, что не заметила.
– Он ударил меня кулаком, ударил в грудь, и я заорала. – Она достала из пачки последнюю сигарету, Паркер бросила ей спички.
– Уинделл, наверное, услыхал шум и сразу вошел узнать, что происходит. Чет опять меня ударил и спросил, не хочет ли и Уинделл сделать несколько раундов? Уинделл сказал, что хочет.
– А в каком часу Уинделл пришел на дежурство?
– В полночь. Но если вы хотите поговорить с ним, то и думать забудьте.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Уиллоус.
Хани махнула рукой в сторону открытого окна.
– Да он небольшой парень и летел уже очень быстро, а как хряснулся в эту кучу мусора, так сразу и исчез в ней.
Уиллоус и Паркер обменялись быстрыми взглядами. Уиллоус выглянул в окно. Два парня возились под виадуком с какой-то здоровенной коробкой. Куча была внушительной. Уинделла видно не было.
– Уинделл сам упал из окна или его толкнули? – спросила Паркер.
– Прыгнул. Чет боролся со мной, и, когда в него вошел нож, у Уинделла глаза вылезли на лоб. Может, он понял, что следующим будет он.
В коридоре послышались шаги – и на пороге появился инспектор Уиллоуса Гомер Бредли с десятидолларовой сигарой в зубах. Он подмигнул Уиллоусу, поманил его пальцем и исчез в коридоре.
– Хани, а в комнате был еще кто-нибудь, о ком вы нам не сказали? – поколебавшись, спросила Паркер.
Хани кивнула на шифоньер:
– Поищите в нижнем ящике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27