Фотография же имела какой-то зеленоватый оттенок. Уиллоус и раньше сталкивался с подобным явлением – это происходило при использовании просроченной пленки. Он просмотрел данные Паттерсона, в том числе его хобби, а также симпатии и антипатии. Казалось, между ним и Элис Палм не было ничего общего. Она обожала классику и рок, он предпочитал Уилли Нельсона и джаз.
– А что за люди здесь собираются? – спросил Уиллоус.
– Что вы имеете в виду?
– Люди, которые приходят сюда поразвлечься, – что они собой представляют? Я имею в виду возраст, образование и тому подобное.
Флора пожала плечами.
– Большинство из наших завсегдатаев старше, чем были Элис Палм и Энди Паттерсон. Но с другой стороны, есть помоложе. – Она задвинула картотечный ящик. – Здесь собираются самые разные люди.
– А много ли среди них гомосексуалистов?
Флора кивнула.
– Я так и думала, что вы об этом спросите.
– Энди Паттерсон был знаком с Элис Палм?
– Не думаю.
– Элис знала Фасию Палинкас?
– Я уже говорила инспектору Бредли, что Фасия Палинкас не состояла в клубе. И это заведение – вовсе не место встречи гомосексуалистов. Паттерсон – единственный из них за время существования клуба.
– Единственный, о ком вы знали?
– Да, – решительно подтвердила Флора Мак-Кормик.
– А что Паттерсон здесь делал?
– Он был-то всего несколько раз. Думаю, он просто приглядывался.
– То есть?
– Сомневаюсь, чтобы в сексуальном плане он чувствовал себя комфортно. Я думаю, он приглядывался к женщинам. Наверное, хотел попробовать себя в качестве гетеросексуала.
– Любопытная теория.
– Вы можете предложить другую?
– А что Элис Палм? – вмешалась Клер. – Что она здесь делала?
Флора грустно улыбнулась.
– Как и большинство моих постоянных посетительниц, она была очень мила и очень застенчива. И я даже сомневаюсь, общалась ли она с кем-нибудь вне клуба.
– Как часто она здесь бывала?
– У нас ужин и танцы по пятницам и по субботам. Она почти всегда приходила по пятницам.
– А по субботам?
– Никогда.
– Она всегда приходила одна?
– Да, – сказала Флора Мак-Кормик.
– А уходила как? – спросил Уиллоус. – Они приглашала кого-нибудь к себе домой?
– Регулярно.
– А точнее? Как часто?
– Не помню. Два-три раза в месяц.
– Вы хотите сказать, что эта застенчивая леди приводила к себе домой мужчин два-три раза в месяц?
– Я точно не знаю, куда они отправлялись.
– Она состояла членом клуба почти пять лет, – сказал Уиллоус. – Клуб посещает множество мужчин. Сколько имен вы мне можете назвать?
– Ни одного.
Не болтайте глупости, – сказал Уиллоус. – Я обвиню вас в сокрытии информации, устрою вам задержание.
– Но это правда. За все время, что я ее знала, она никогда не уходила с постоянными нашими членами.
– Минуточку, – вмешалась Клер. – А какие еще бывают члены?
– Бывают непостоянные, на одно посещение. – Флора Мак-Кормик улыбнулась, взглянув на Уиллоуса. – Предположим, вы хотите вступить в клуб, но предпочли бы осмотреться, прежде чем вносить плату за постоянное членство. В этом случае вам нужно лишь заполнить регистрационную карточку и заплатить мне пятнадцать долларов. В эту сумму входит ужин и танцы. Напитки отдельно.
– И как много таких посетителей? – спросила Клер.
– Достаточно. Несколько тысяч за год.
– Как же так случилось, – спросил Уиллоус, – что вы запомнили Паттерсона? Ведь он приходил всего несколько раз.
– Я уже сказала вам. Потому что он был гомосексуалистом.
– Иначе вы бы его не запомнили, так?
– Возможно.
– А может, вы забыли Фасию Палинкас, потому что она приходила всего раз или два?
– Ее имени нет в списках.
– Это всего лишь означает, что она не являлась постоянным членом клуба. Может быть, она была непостоянным – одним из тех, кто приходит время от времени. Вы храните регистрационные карточки таких посетителей?
– Я обязана это делать. Из-за налоговой инспекции. Я их храню начиная с 1961 года, когда мы с Гарри начали дело.
– И где же они?
– В картонных коробках. В чулане. Хотите посмотреть?
– Надеюсь, не понадобится, – сказал Уиллоус.
Он повернулся к Клер:
– Покажите ей, пожалуйста, фотографию.
– Какую фотографию? – спросила Флора. В голосе ее звучало неподдельное изумление, словно она полагала, что все фотографии на свете уже наклеены на стены ее кабинета.
Клер открыла сумочку и вытянула сделанную в морге фотографию Фасии Палинкас. Глаза покойницы были закрыты, но в целом эта цветная фотография достовернее передавала облик Фасии, чем та старая выцветшая карточка, что появилась в газетах.
Флора со вздохом достала из кармана очки. Она долго рассматривала лицо покойницы. Затем она сняла очки и вернула фотографию Клер.
– Я никогда ее не видела, – заявила она.
– О Боже, – в отчаянии произнес Уиллоус. Он указал на стоявшие вдоль стен шкафы. – Сколько же у вас тут папок?
– Около шести тысяч.
– О Боже, – повторил он. – Что ж, отоприте остальные шкафы.
– Вы все еще думаете… Вы надеетесь отыскать здесь ее регистрационную карточку?
– Надеюсь.
– В таком случае вы проведете здесь всю ночь, – усмехнулась Флора.
– Вы будете оставаться с нами, пока мы не закончим, – отчеканил Уиллоус.
Они принялись за дело в одиннадцать утра. В три часа дня Уиллоус послал за сандвичами с Цыплятами и кофе. Он расчистил на столе Флоры Мак-Кормик небольшое пространство, и они с Клер уселись рядом.
Цыплята оказались отвратительными, и Клер к ним почти не притронулась. Выпив чашку кофе, она вернулась к работе. С очередной фотографии ей улыбался пожилой мужчина с оттопыренными ушами и неровно подстриженными усами. Захлопнув папку, Клер отложила ее в сторону и потянулась за следующей, где и обнаружила фотографию вдовы Палинкас. Правда, волосы у нее здесь были гораздо длиннее, они падали ниже плеч, за рамку снимка. Фасия улыбалась. Вспышка камеры оставила золотистые искорки в ее темных глазах. На тоненькой цепочке висел золотой крестик. Клер отошла от шкафа и протянула папку Уиллоусу. Тот взглянул и вернул ей.
– Она зарегистрирована под именем Шарон Хопкинс, – сказала Клер. Она задумалась. – Кажется, так зовут кого-то из жильцов в их доме?
Уиллоус кивнул.
– Женщину из соседней квартиры.
– Не понимаю, почему она не записалась под собственным именем.
– Я тоже, – ответил Уиллоус. Он подошел к столу, выбросил остатки еды в мусорную корзину и разложил на столе три досье.
Элис Палм. Фасия Палинкас. Энди Паттерсон.
– Все трое – белые, – сказал он. – Всем им было по пятьдесят, и у всех фамилия начиналась на букву «П». Теперь надо выяснить, что у них еще было общего.
Клер взяла досье Энди Паттерсона. Она вчитывалась в каждое слово. Через два часа Клер выучила все три досье наизусть, однако единственным результатом проделанной работы была нестерпимая головная боль. Раскрыв свою сумочку, она обнаружила, что Бредли проглотил весь ее аспирин. Клер вздохнула и рассеянно взглянула на висящую напротив нее фотографию, которая в отличие от прочих была заключена в красивую овальную рамку. Она была сделана в зале, во время бала. Сквозь лес ног проглядывали узенькие полоски паркета. Очевидно, фотограф должен был нагнуться, размышляла Клер, потому что сделана фотография с высоты не более двух-трех футов. И вообще, странная это была фотография. Приглядевшись повнимательнее, она обнаружила, что это единственная во всей комнате фотография, на рамке которой не лежал слой пыли. Датировано фото было двадцать пятым декабря 1966 года. Дату нацарапали прямо на паре белых туфель с высокими каблуками и декоративными сердечками. Точно такую же туфлю убийца потерял на Джервис-стрит менее суток назад. Можно было подумать, что убийца доставил фотографию в кабинет специально для того, чтобы они с Уиллоусом увидели ее.
Безумное предположение, но все же… Неужели убийца с «магну-мом-460» играл с ними, завлекал их?
Глава 14
Небольшая комната тонула в клубах сигарного дыма. Кроме дюжины ободранных стульев, тут имелся портативный проектор и экран, приклеенный к стене широкими лентами белого пластыря, позаимствованного из аптечки первой помощи. Мэл Даттон закончил перематывать пленку, когда в дверях появился Уиллоус.
– Джек, потуши, пожалуйста, свет.
– Сейчас, – сказал Уиллоус. Он кивком ответил на приветствия трех полицейских, развалившихся на стульях, и щелкнул выключателем. Луч света прорезал табачный дым. На экране замелькали цифры, титры. Ни одного из этих имен Уиллоус не знал. Даттон навел резкость. Экран заполнила просторная современная кухня. Звук отсутствовал.
– Подлинное искусство, – заметил Даттон. – Высокое искусство. Думаю, на тебя это произведет впечатление.
На кухне друг против друга сидели за квадратным столом две девушки. На столе стоял завтрак: тостер на четыре бутерброда, ломоть пшеничного хлеба, большая коробка хрустящих хлопьев, стаканы, тарелки и чашки, соль и перец на подставке в виде ветряной мельницы.
Уиллоус дал бы девушкам лет по пятнадцать-шестнадцать, несмотря на то, что они были загримированы таким образом, чтобы казаться еще моложе. Обе были блондинками с коротко остриженными волосами; обе – в футболках телесного цвета, в черных сатиновых трусиках и прозрачных пластиковых сандалиях. Обе курили. Каждые несколько секунд то одна из девушек, то другая оборачивалась и выжидательно смотрела на дверь. Уиллоусу показалось, что девушки чем-то взволнованы и возбуждены.
– Посмотрим, кто придет к завтраку, – проговорил Мэл Даттон голосом Билла Косби. Один из полицейских хохотнул, другой зевнул, третий, казалось, вот-вот заснет.
Камера дала крупный план, и Уиллоус увидел, что на футболках девушек написаны их имена: Энни, затушившая в пепельницу свою сигарету, и Деви. Камера остановилась на стенных часах, висевших над умывальником. Секунда проходила за секундой. Наконец Энни зажгла новую сигарету и бросила горящую спичку в чашку Деви. Хлопья тотчас же вспыхнули оранжевым пламенем.
– Вот так качество! – восхищенно произнес Даттон. – Первоклассная продукция. Видел, как загорелось?
– Заметил, заметил…
Даттон усмехнулся. Зубы его сверкнули в луче прожектора. Деви ложкой погасила горящие хлопья. Внезапно обе девушки вскочили со своих мест и бросились к двери.
– Тук-тук, – прокомментировал Даттон.
Энни, добежавшая до двери первой, рывком распахнула ее. Огромный негр в униформе молочника улыбался ей с порога. Девушки затащили его в кухню. Уиллоус заметил, как сильно ему пришлось нагнуться, когда он проходил в дверь.
– Парня зовут Лерой Джонсон, – сказал Даттон. – Бывший баскетболист. Чуть было не стал центровым в «Соникс». В клубе сказали, что не могут его взять, потому что он слишком уж высок, но я слышал, что в этом деле замешаны наркотики.
Энни тем временем расстегнула форменную куртку Лероя, обнаружив, к своему удивлению, что под ней ничего нет. Лерой снял крышку с молочной бутылки и неожиданно поднес ее к губам. Белые ручейки заструились по его безволосой мускулистой груди. Деви, опустившись на колени, возилась с широким кожаным ремнем, поддерживающим саржевые брюки Лероя. Капли молока падали ей на лицо. Она облизывала губы. Глаза ее горели.
Уиллоус покосился на бобину с пленкой.
– Еще двадцать минут, – сказал Даттон, все подмечающий наметанным взглядом профессионального фотографа.
Уиллоус взял небольшой сверток и указал на дверь, ведущую в лабораторию Даттона.
– В чем дело? – спросил Даттон. – Ты что, не хочешь узнать, чем все закончится?
– Кажется, я и так знаю. Даттон кивнул.
– Искусство подражает жизни, а жизнь подражает искусству. Никто из полицейских не обратил внимания на то, что Даттон с Уиллоусом вышли из комнаты. Все не отрываясь смотрели на экран, на клубок тел, беззвучно извивающихся, скользящих по залитому молоком кухонному полу.
В лаборатории стоял старый холодильник, в котором Даттон хранил непроявленные пленки. Открыв его, он отыскал в его недрах две бутылки пива, откупорил их и протянул одну Уиллоусу.
– За что пьем, Мэл?
– За перевоплощение, за то, чтобы мне в следующей жизни малость подрасти и обзавестись пышной шевелюрой.
– А вдруг станешь тлей?
– Если в нынешней жизни я буду пай-мальчиком, у меня не возникнет проблем с воплощением.
Уиллоус вытащил фотографию, обнаруженную Клер Паркер в кабинете Флоры Мак-Кормик.
– Я, конечно, и раньше знал, что вас ноги кормят, но не думал, что это нужно понимать так буквально, – сказал Даттон, разглядывая фотографию.
– Можешь ее для меня увеличить?
– Во сколько раз?
– Мне нужна дюжина копий.
– Я спросил, какой должен быть размер снимка?
– Сделай как можно крупнее.
Даттон выдул одним махом полбутылки пива.
– Что именно тебя интересует?
– Все, что смогу найти.
Даттон нахмурился.
– Чтобы получить нормальный уровень четкости, нужно сделать промежуточный негатив. То есть переснять твой снимок, проявить негатив и использовать его для серии фоток с разным уровнем выдержки.
Похоже, все это довольно сложно… – Все на свете сложно. Но лишь до тех пор, пока не разложишь на составные части, после чего задача вдруг становится до смешного простой. – Он ткнул пальцем в правый нижний угол фотографии. – Эти туфли с сердечками – такие же, как туфля, оставленная на Джервис? Я не ошибаюсь?
– Возможно, Мэл.
– Парень, за которым вы охотитесь, – он что, укокошил четверых?
– Пока что четверых, – ответил Уиллоус.
– Что ж, такая работенка заслуживает приличного перевоплощения, – пробормотал Даттон, допивая пиво.
Час спустя Даттон извлек последнюю увеличенную копию из сушилки. Уиллоус дюйм за дюймом изучал снимок. Даттон с беспокойством наблюдал за ним.
– Что-нибудь есть, Джек?
– Нет еще.
Даттон нахмурился. Похоже, что сегодняшние труды нисколько не улучшили его карму. И разве не верно, что благие намерения лишь увеличивают ваши шансы стать тлей? Черт, уж лучше бы он провел утро перед экраном, глядя на всякую ерунду.
Инспектор Бредли сунул в рот сигару, открыл металлическую дверь и начал быстро спускаться по пролету бетонной лестницы, сбивая подошвами кусочки засохшей краски со ступенек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21