Закрыв глаза на пыльные ковровые дорожки, на прожженную окурками пластиковую мебель, на нашествие с Ближнего Востока – паранджи, белые платья до пят, темноволосые рубенсовские ангелочки, шныряющие вокруг закутанных матерей и пузатеньких папочек, – можно было четко ощутить высокий класс заведения и такой же высокий уровень цен в нем.
Станчев и Арнаудов устроились за столиком под двойной тенью от зонтика и от восточной стены отеля. Пили виски, ворошили прошлое – разные случаи, учителей, соучеников, прозвища, сельские истории. Станчев предоставлял больше говорить Арнаудову, свежему после сна и утреннего пляжа, выветривших вчерашний хмель. Арнаудов казался более сдержанным, правда, изредка оживлялся и начинал смеяться и жестикулировать, вспоминая о былом. Станчеву виделся прежний Григор, подтянутый и дисциплинированный гимназист. Значит, может играть, дьявол.
Григор же почти не играл. Он радовался встрече с Николой, она вносила легкое разнообразие в монотонные дни отдыха, возвращала его в молодость. Украдкой наблюдая за ним, Станчев еще раз отметил про себя его чистые, без следов усталости и тревоги глаза. Григор излучал физическое и душевное здоровье, что было редкостью среди мужчин его возраста, и это не только удивляло, но и слегка смущало: неужели этот человек может быть замешан в убийстве и при этом так прекрасно владеет собой, что никому и в голову не придет заподозрить его в подобном? И Станчев мучительно направлял ход разговора. Вчера Григор между прочим заметил, что часто ездит по свету. Если так, то надо признаться, Никола ему чуток завидует. С тех пор, как он очутился у военных, это ему заказано, вполне понятно почему. Григор ему посочувствовал: однако старший советник в Представительстве – это не шутка, не то что его внешняя торговля, мелкие заказы, а сделки и того помельче.
– Мелкие? – удивился Станчев.
– Мелкие, потому как крупные расхватывают крупные рыбы…
– Неужели мы такие бедные, Визирь? – не поверил Станчев.
Арнаудов сказал, что бедными нас не назовешь, а вот торговать не умеем – у нас нет солидных связей, кредиторов, да и своих людей не хватает… Экспертов?.. Экспертов, торговцев, экспедиторов, да и юристов тоже. Международное торговое право получило такое развитие, так рвануло вперед, что о договорах, неустойках и страховках даже не стоит и говорить.
– Впрочем, ты юрист и поймешь меня с полуслова. Я пытаюсь следить за техническими новинками, но то, что происходит сейчас, это наводнение, Никста, технологическое наводнение. Ко всему прочему юрист у меня слабенький, спустили мне его «на парашюте», часто с ним бываем на ножах…
Станчев сказал, что эта скользкая материя ему плохо знакома, ведь он занимается только своим делом. Слово за слово, и добрались до начальства – известного у Григора и засекреченного у Николы. Григор похвалил одних, пожурил других, аккуратно подбирая слова, останавливаясь больше на характерах, чем на поведении. Дипломат, отметил про себя Станчев и припомнил одного высокопоставленного товарища, который в частной беседе слезно жаловался на наших внешних торговцев. Григор должен был его знать.
Это был рискованный момент. Станчев знал, что Арнаудов не состоит в близких отношениях с упомянутым государственным деятелем, но предполагал, что тот должен проявить интерес. И Григор клюнул на эту приманку. Он не был с ним знаком лично, но на совещаниях приходилось сталкиваться – серьезный мужик, осведомленный и деловой.
– Мы с ним давно дружны, – вырвалось у Станчева, который и вправду был знаком с этим деятелем, но не получил разрешения его вмешивать, – может, как-нибудь познакомлю вас.
– Буду рад, – не смог скрыть своего удовольствия Григор.
Он заказал двойное виски и особый ароматизированный кофе.
– Никста, знаешь, о чем я сейчас думаю… Вот как выходит, больше тридцати лет живем в одном городе, практически не так далеко друг от друга, работаем в центре, а ни разу не столкнулись! Скажи, разве это не козни судьбы?.. И знаешь, вчера я так обрадовался, когда тебя увидел, что моментально вспомнил твою кличку.
– И я, Гриша. Я совсем запамятовал наши прозвища – и свое, и твое, а еще были Страшила, Мендо, Эфто – да-а, разлетелись, как подросшие птенцы, а страна у нас – вся с ладонь…
Арнаудов не отреагировал на сравнение. Не читает поэзию, сообразил Станчев, интересно, а что он читает. Григор интересовался тремя видами печатного слова: газетами, экономическими бюллетенями, технической документацией, на остальное времени не хватало. А Никола? Станчев насчитал также три вида: военные бюллетени, юридическая литература и немного поэзии.
– Поэзия… Ты, если не грешу, увлекался ею еще в гимназии – или все же ошибаюсь?
Он ошибался – Станчев тоже не бог весть как часто окунался в поэзию, но сейчас это не имело значения. А Григор решил похвастаться:
– Я вот все больше музыку слушаю. Регулярно поглощаю ее в компании жены и дочери, облегчает душу.
– У тебя занятная дочка, Гриша. Глядит из-под бровей и оценивает, кто чего стоит.
– Спасибо за комплимент, твоя тоже симпатяга – скромница, похожа на тебя.
Скорее на свою мать, вздохнул про себя Станчев, а спросил совсем о другом: часто ли тот выбирается в село. Григор ответил, что с тех пор, как умерли его родители, а тому уже десять лет, нога его не ступала на родную землю.
– Что так?
– Что мне там делать, Коля? Родственников-то, конечно, много, но дом я продал, и честно тебе скажу, не тянет меня туда, к тому же нет ни малейшего желания выполнять чьи бы там ни было заказы. Наши люди в этих вещах не знают меры, каждый считает, что ты ему должен.
Станчеву были известны некоторые маршруты Григора, и он прикинул, что тот был не совсем искренен. Но это была довольно деликатная сфера.
– А я часто наведываюсь к родным, люблю побродить по нашим местам, расположиться под открытым небом, в тишине. Это может показаться тебе порядком старомодным…
Григор не видел в этом ничего старомодного, даже напротив, но вот Тина, его жена, – городской человек, да и Розалина тоже, в селе они чувствуют себя неловко, так что ездить он может только сам, а где время взять… Вот если бы сговориться вдвоем, это было бы дело, с удовольствием вырвался бы на денек-другой – босиком по полю, если только выдержат их изнеженные пятки. Станчев отметил это выражение, довольно непривычно звучавшее в устах городского жителя такого ранга. Он остался доволен встречей, первые впечатления постепенно оформлялись, и все было до неожиданности в норме. Вчера после душа он поделился с Петранкой своими наблюдениями, сделанными за столом. Со своей стороны она сказала, что, по ее мнению, Арнаудов – порядочный человек, не прикидывается, не играет роли. Вот второй, этот Вангелов, стреляный воробей, внимательно разглядывал их. Так же, как и молодая Арнаудова. Высоко летает, остра на язык, да и котелок у нее варит…
Станчев не знал, что Петранка вспоминает о разговоре с Роси, состоявшемся под шумок за столом и в зале… Вы ведь протестанты, не так ли? – сходу ошарашила ее Роси. – Признайтесь, в этом нет ничего дурного… Какие протестанты? – не сообразила Петранка. Мы не религиозны, мой отец – коммунист… Роси снисходительно усмехнулась, блеснув хищными мелкими зубками… Я не в том смысле, в другом, психологическом. Мы, например, католики – идея плюс польза, польза плюс идея. Что, не верите?.. Петранка уловила намек, но была опережена… Есть люди – неисправимые идеалисты, они верят вопреки всему… Вопреки чему?.. Ну, вопреки изменениям условий, наступлению интересов, которое означает отступление идей и их скорый крах… Крах?! – озадаченно воскликнула Петранка… Хорошо, пусть не крах, если вас пугает само слово, пусть будет лишь отступление. Вы не согласны со мной?.. Это не отступление, а скорее усложнение, как и водится на практике, – после небольшого раздумья ответила Петранка. Роси не была согласна, за исключением последней мысли – идея сильная, но именно на уровне идеи, как мираж. Начнешь ее воплощать в жизнь, она и растворится в интересе и, к сожалению, быстро потонет в нем. Но стойте, стойте, это совсем не печально, напротив, в этом чувствуется жизнь, ведь жизнь не идея, она ее порождает и погребает, когда бурно, когда незаметно, жизнь непобедима, моя милая, мы, женщины, ощущаем это, чувствуем, я надеюсь, это-то вы не будете отрицать… Это философские вопросы, возразила Петранка и уловила тонкую насмешку в глазах своей собеседницы… Хорошо, сказала Роси, предположим, что они относятся к сфере философии. И что из того, что? В конце концов на каждый из них имеется свой ответ, на одни – утешительный, на другие – нет, но для жизни все это безразлично, да, да, вижу, вы со мной не согласны…
Петранка взяла себя в руки и не торопилась с ответом. Я пытаюсь вас понять, промолвила она… Тогда давайте попробуем плясать от печки. Вы изучаете экономику, если я правильно поняла, а я вожусь с музыкой. Иными словами, вы стремитесь преобразить мир материально, а я, скажем, пытаюсь облагородить его. Та-ак. Но какой экономической системе оказалось по силам решение этого вопроса? Ни одной. Богатые остаются богатыми, а бедные – бедными, даже если и на время они меняются местами. Та же картина наблюдается и в духовной сфере. Моцарта никогда не будут исполнять на эстраде или на пирушках, разве что на немецких. Моцарт велик и вместе с тем ничтожен, потому как он – закрытая система, нуждающаяся в консерваториях и филармониях, в зажиточной публике, для которой будущее нотариально заверено, а прошлое является торжественным воспоминанием. Вы заметили, что я перешла на высокий слог? – Петранка заметила это. – Моя мысль в том, что в самых общих чертах, глобально, как модно сейчас говорить, все вещи предопределены, вы не согласны со мной, ведь так?.. Нет, ответила Петранка, я не согласна, потому как кто же это их предопределил, бог или какая-то неведомая нам сила? В жизни все решаем мы с вами, каждое поколение для себя, кто как может… Но я как раз об этом и говорю, милочка моя… Не об этом, а совсем о другом… Хорошо, махнула рукой Роси, но вам не кажется, что в этих потугах царит однообразие, скука какая-то, ужасная тоска?.. Все зависит от того, что мы понимаем под словом «скука», сказала Петранка… Да-а, вздохнула Роси, вы и вправду протестантка. В этот миг она припомнила фразу Томы, адресованную Ивану. Нет, это не упрек, может быть, так лучше, может быть, в такой позиции сокрыт глубокий смысл, так как…
Роси не успела закончить свою мысль, так как в этот момент вмешалась ее мать и разговор наедине прекратился. Известное время Петранка находилась под воздействием рассуждений высокомерной пианистки, но затем ее увлекла общая беседа. Сейчас, улегшись в кровать, она была готова поделиться с отцом содержанием этого странного разговора, поспорить с Роси заочно, рассчитывая на отцовскую помощь, но Станчев неожиданно сообщил, что завтра они отправляются в Созополь. Арнаудову он собирался сказать, что его срочно вызвали в Софию. Покойной ночи.
– Покойной, папка, – тихо отозвалась из темноты дочка.
Это обращение его разнеживало. Он был болезненно привязан к Петранке, особенно после смерти Жечки. Эта привязанность вошла в его плоть и кровь, подумал он, вытягиваясь в кровати. А что еще нужно такому человеку, как он…
– Гриша, – сказал он Арнаудову после паузы, что еще требуется человеку, кроме доброго слова и честного взгляда?
Арнаудов попытался скрыть удивление, вызванное неожиданными словами: не перебрал ли случайно его бывший соученик?
– Ты прав, Никста, что еще?
Они долго глядели друг на друга и улыбались.
– Завтра уезжаю в Софию, срочно вызывают, – сообщил Станчев, не отводя взгляда. Арнаудов снова удивился, сказал, что сожалеет, потому как рассчитывал, что они проведут эти дни вместе. Станчев виновато пожал плечами: что поделаешь…
Обменялись домашними телефонами, договорились встретиться сначала у Арнаудовых, а потом уже у Николы. Пожали друг другу руки, Григор по-дружески посоветовал Николе не гнать машину. Станчев успокоил его, сославшись на свой опыт, к тому же он никогда не превышает скорости. Он провел взглядом удаляющуюся атлетическую фигуру Григора. В летних брюках и белой рубашке с короткими рукавами он был похож на спортивного тренера.
* * *
На следующий день они отправились в Созополь. Как и ожидалось, компания не распалась, друзья Петранки позаботились о ней, и Станчеву ничего не оставалось, как выпить с ними по чашечке кофе, перекинуться из учтивости несколькими фразами и взять курс на село. По пути он, вопреки своей привычке, не включал радио, не обращал внимания на проносившиеся мимо пейзажи, но тем не менее так и не смог сосредоточиться как следует. Мысль его витала между Арнаудовыми и друзьями дочери, среди которых выделялся высокий Наско, возможно, будущий его зять. Этот парень был сиротой из провинции, жил на содержании у своего дядьки, шахтера из Фракии. Станчев несколько раз сталкивался с этим Наско у себя дома, знакомство было достаточно беглым, а Петранка предпочитала о нем не распространяться. Он производил впечатление парня с уравновешенным характером, неразговорчивого, лицо – приятное. Пил мало, во всяком случае в присутствии Станчева, много дымил сигареты без фильтра второго сорта, имел привычку без надобности щупать пальцами кончик носа. Наско учился вместе с Петранкой, был старше ее на три года, но выглядел совсем юнцом, вероятно, из-за своих светлых волос. Станчеву было также известно, что его отец погиб в завале на открытом руднике, где работал вместе со своим братом, а мать его умерла позднее. Оценивая остальную честную компанию, Станчев приходил к утешительному выводу – все они казались одного поля ягодами, и по одежке, и по манерам. Только вот этот организованный парный выезд был ему не по душе. Он знал, что означают такие компании, с одной стороны, не хотел верить в худшее, с другой же, допускал все, что угодно. Изменились нравы, черт бы их побрал, на его глазах изменились, даже не верится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17