https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/
Он утверждал, что Педон Педон – Педон Альбинован, эпический поэт, современник и друг Овидия. Последний посвятил ему 10-е письмо 4-й книги «Посланий с Понта». Умеренную похвалу ему высказывает и Квинтилиан. Также известен по отрывку у Сенеки и эпиграммам Марциала.
более велик, чем Вергилий. Аррунтий вспоминает, что, перед тем как покончить с собой, он часто цитировал стихи Педона. И хотя потомки презрели творчество Педона, я тоже считаю, что он создал самые прекрасные стихи, какие были написаны в античном Риме; они начинаются так: Quo ferimur? Fugit ipse dies orbemque relictumUltima perpetuis claudit natura tenebris.Di revocant rerumque vкtant cognoscere finemMortales oculos… (Куда нас уносит? Сияние дня померкло вдали.Природа стеной непроглядного мрака отрезала нас от живых.Богам не угодно, чтоб смертных глазаУзрели, что скрыто за нею…) Три последних романа Альбуция Сила посвящены самоубийству. Они буквально пронизаны болью. В них же присутствует тема отцов и сыновей. Зато о матерях и дочерях нет ни слова. А ведь именно в той страстной привязанности, что соединяет дочерей с их матерью, любовь и ненависть, как я убедился, слиты неразрывно. Я даже ощутил в себе зависть к этому жгучему чувству. Излагаю, слово в слово, три этих коротких последних романа: «Отрезанная веревка», «Вдова, вынутая из петли» и «Самоубийство». ОТРЕЗАННАЯ ВЕРЕВКАLAQUEUS INCISUS Некий гражданин попал в кораблекрушение, где лишился двух старших своих сыновей. В слезах возвращается он домой в утлом челноке. Пристает к берегу. Входит в дом. Обнимает жену и последнего, младшего сына. Молится перед образами предков. Потом засыпает. Неловко повернувшись во сне, он задом опрокидывает масляную лампу. Пламя охватывает дом. Задыхаясь, он ищет выход наружу.В пожаре этом гибнут его жена и последний сын. Покинув дымящиеся развалины дома, он идет к лесу. Привязывает веревку к потолочной балке овчарни. И вешается.Мимо проезжал всадник. Это был греческий декламатор. На лесной опушке видит он человека в обугленных лохмотьях, висящего в петле. Одним взмахом короткого меча он перерезает веревку. Распускает петлю, мешавшую воздуху проникать в легкие. Сажает человека позади себя на лошадь и везет в город. Хочет доставить его к врачу, спрашивает дорогу. Но едва лошадь поравнялась с форумом, наш висельник спрыгивает наземь, криком созывает толпу граждан и старейшин и во всеуслышание обвиняет того, кто нанес ему оскорбление, избавив от смерти. Он говорит:– Я лишился своих детей, своего имущества, своей жены. Я потерял все, а этот человек отнял у меня даже смерть.На это грек-софист отвечает ему как искусный риторик:– Гней Помпеи, разбитый при Фарсале, и тот не стал убивать себя. Неужто ты полагаешь, что кораблекрушение твое или дом более важны, нежели республика?– Я хотел умереть. Зачем же этот всадник помешал мне умереть?– Я вырвал бы меч даже из рук самого Катона. Известнейший самоубийца своего времени Марк Порций Катон Младший Утический (95–46 гг. до н. э.), правнук Катона Старшего, консерватор-республиканец, противник Цезаря, стоик. В молодости участвовал в войнах, выступал как оратор и занимался философией. Квестор в 65 г., трибун в 62 г., претор в 54 г. В Риме боролся с подкупами и беспорядками, выступил кандидатом на консульскую должность в 51 г., но безуспешно. С началом междоусобной войны Катон бежал из Рима от Цезаря и примкнул к Помпею. После смерти Помпея отправился в Утику (Северная Африка). После поражения помпеянцев при Tance не хотел сдаться на милость Цезаря и 8 апреля 46 г. пронзил себя мечом. Его перевязали, но он сорвал повязку и истек кровью. Он не хотел пережить гибель Республики.
– Я хочу уйти к своей жене. Хочу снова обнять троих моих сыновей. Хочу опять радоваться моим коврам, моему золоту, моим домам и кораблям, коими владел прежде, будь они всего лишь тенями в царстве теней.– Ты выплыл на берег, зная, что сыновья твои мертвы. Ты выбрался, задыхаясь, из дома, зная, что он обречен пламени. Но, желая повеситься, ты выбрал не чащу, а опушку леса.– Я прошу об одном: пусть мне дадут умереть и пусть никто не хватается за веревку, которую я накину себе на шею. ВДОВА, ВЫНУТАЯ ИЗ ПЕТЛИORBATA POST LAQUEUM SACRILEGA Некая вдова после попытки повеситься сознается в святотатстве (лат.).
Некую женщину обуяло безумное желание умереть. Незадолго до этого она лишилась мужа, а следом двух своих сыновей. Она повесилась, так как была не в силах жить после их смерти. Третий из ее сыновей подоспевает вовремя, видит ларь, взбирается на него и вынимает мать из петли. Но она корит его за то, что он не дал ей уйти в мир теней. Как раз в тот день по их предместью разнеслась весть, что ночью кто-то осквернил храмовые святыни. Мать встает, выходит на улицу, поднимается в цитадель и объявляет, что преступление это совершила она, надеясь быть осужденной на смерть. Магистрат уже готов приговорить ее к казни. Но явившийся сын возражает против этого решения. Он говорит:– Matrem mori prohibeo (Я не позволю матери умереть). Признание в этом святотатстве – та же петля.Тогда мать допрашивают, но она ничего не может рассказать об этом кощунственном деянии, добиваясь лишь кары за него. Аргументы Альбуция звучат весьма любопытно: «Эта женщина могла только поклоняться богам, хотя имела веские причины страшиться их. Она не совершала святотатства. Magis deos miseri quam beati colunt (Несчастные любят богов более, чем богатые). Под гнетом невзгод разум может помутиться, но в истинном несчастии отчаяние само обрекает людей на уход из жизни».Защищая же противоположный тезис, Альбуций говорил:– Признание есть голос совести (confessio conscientiae vox est) или по крайней мере голос, который побудили зазвучать вслух откровенность и сила, столь же неодолимая, сколь и скрытая. Это сокровенная часть души, что, поднявшись из глубин тела, вырывается из уст и раскрывает себя в слиянии с воздухом и светом. Concita processit velut dus ipsis persequentibus: Feci, inquite (Трепеща от волнения, она выступила вперед, словно сами боги понуждали ее к этому, и возгласила: Я преступница!) САМОУБИЙСТВОHOMICIDA INSEPULTUS Непогребенный человекоубийца (лат.).
Некий юноша покончил с собою, не перенеся жестоких страданий. Он был болен раком, который разъел ему правую сторону груди. Все члены его семьи осудили молодого человека за самоубийство и потребовали, чтобы тело умершего выбросили на съедение крысам и стервятникам. Альбуций пишет по этому поводу: «Existamabat Heere misera mori» (Он полагал, что несчастные имеют право на смерть). Он сказал также: «Катон обрел могилу после самоубийства. Курций обрел могилу после самоубийства Марк Курций, римский юноша, герой следующего предания: в 362 г. до н. э. посреди форума вдруг появилась трещина неизмеримой глубины, которую никак не могли заполнить землей; прорицатель предсказал, что город будет в величайшей опасности, если пропасть не заполнить лучшим благом Рима. Тогда Курций со словами «Нет большего блага у Рима, чем оружие и храбрость!» в полном вооружении сел на коня и бросился в пропасть, которая после этого сомкнулась.
». И завершил свою декламацию следующим образом:– Этот юноша, и без того настрадавшийся при жизни, отдан мушиным хоботкам, собачьим клыкам, когтям стервятников. Отдайте же его кому-то одному! Или оставьте какой-нибудь одной стихии, хотя бы вашим слезам! Природа дарует могилу всем людям: потерпевшие кораблекрушение обретают ее в морской пучине, распятые рабы – в общей яме, сожженные – в пламени костра, человек под пыткой – в собственном крике. Ему же не досталось ничего, ни слез матери или брата, ни волны, ни ямы, ни огня, ни крика. Лишь жужжание мух слышится над ним. Лишь мышиные лапки бегают по его телу. Лишь зловещее молчание орлов и скоп провожает его в царство теней.Ранее Альбуций возглашал в своей декламации: «Вместе с жизнью природа подарила человеческим существам возможность расстаться с жизнью. И если сама природа столь жестоко обделила молодого человека, лишив его радостей бытия, то он имел полное право уйти из жизни, когда грудь его истерзала безжалостная хворь». Глава двадцать пятаяСмерть Альбуция Он велел им на минутку остановиться. Увидел маленькую желтую лягушку, которая прошлепала по мраморным плитам и нырнула в заросли папоротника. Указал на нее пальцем. Увидел, как маленькая лягушка заглотнула муравья на мраморной плите, под листком. И сказал:– Окружая бассейн вторым атрием, мхи, папоротники, ирисы, мухи, муравьи и декламаторы ищут здесь влаги для себя.Только он один и улыбнулся этим словам, да и то через силу. И подумал: «Хорошо бы написать такую декламацию: «Лягушка, заглотнувшая муравья».Рабы несли его на деревянной доске, покрытой ковром. Он захотел подышать воздухом. Они прошли через парк в отдаленный и тоже сырой уголок, который давно полюбился ему. Рабы выбрали для прохода центральную аллею. Стебли розмарина клонились над плитами дорожки, задевали его свисавшую с носилок руку. Схватив стебель подлиннее, он изо всех сил напряг мускулы, резким рывком выдернул его из земли и медленно поднес к носу, к глазам. Взглянул на мелкие узенькие листочки, бархатистые и серые. Розмарин источал крепкий пряный аромат.Ему вспомнилась гражданская война. Он был тогда на стороне Помпея. До сих пор не забыл он запах крипты, где однажды вечером складывал оружие для помпеянцев. Собственно говоря, это была даже не пещера и не крипта, а большой погреб под виллой, стоявшей на высоком морском берегу в Кампании, в двадцати – двадцати двух милях от его собственного дома. Просторный подвал освещали четыре тоненькие чадящие свечки. С тех пор прошло больше шестидесяти лет. Там было множество кувшинов с оливковым маслом и пыльных амфор, в которых, наверное, хранилось вино; все они стояли у восточной стены. Надо было ему тогда сломать гипс или смолу на горлышке одной из амфор. Но в ту пору он был слишком молод, чтобы осмелиться на такую вольность. А теперь жалел об этом. Нынче, горько думал он, стоит мне выпить вина, как я извергаю его обратно. Он теребил и скручивал стебель розмарина. В той крипте, у западной стены, далеко от двери, были сложены в отдельные груды обоюдоострые мечи, перевязи, пики, круглые щиты, стрелы и луки, панцири, каски. Их доставили морем. Они слабо поблескивали в полумраке. Ему поручили стеречь их. В этом погребе едко пахло сушеной рыбой и морем, а еще, чуть уловимо, тающим воском свечей, но все это перебивал сильный запах плесени и рыхлой земли. Почти что лесной запах. Вторая партия оружия ожидалась к утру, еще до восхода солнца.Он вздрогнул. Потом его вырвало желчью пополам с кровью. Неся хозяина обратно в дом, рабы прошли мимо окон Полии. У входа в перистиль он попросил их остановиться. Он по-прежнему лежал на доске. Взглянул в сторону комнат. Ему почему-то хотелось увидеть желтый прозрачный занавес. Комната вдали была длинной и темной, казалась почти зеленой. Он ждал. И наконец увидел старую Полию, проходившую по двору. Она была очень грузной, сутулой. Она пила слишком много вина. Хотя она и начала принимать ванны, от нее все так же несло потом, волосы под мышками она не брила, серая тога была вся в пятнах, пучок на затылке и скрученные пряди над ушами, как всегда, растрепаны. Каждую ночь она напивалась в одиночестве. И каждую ночь он слышал, как его старшая дочь, прожившая уже больше пятидесяти зим, вставала с постели, чтобы извергнуть рвоту, как будто старалась подражать отцу, терзавшемуся болями.Внезапно ему стало совсем худо. Он приказал рабам внести его в комнату дочери. Она сидела возле большой белой масляной лампы и неумело наносила на щеки румяна, замешанные на анчоусовом масле. Глаза она обвела сажей, чтобы они казались больше и ярче. Она по-прежнему душилась ирисом, растертым на овечьем жире. Сейчас на ней была длинная шелковая черно-синяя туника. Обернувшись, она взглянула на отца широко раскрытыми испуганными глазами.Один из рабов на ходу задел стол из африканской туи. Доска накренилась, и Альбуций с криком рухнул на пол. Полия завопила. Ему плеснули воды на лицо. Он сказал дочери:– Думаю, сегодня мне самое время умереть.Она опять издала вопль.
Нам неизвестны обстоятельства его смерти. Мы только и знаем, что он покончил с собой. Его последние слова передавались из уст в уста во многих версиях. Согласно Сенеке, Альбуций Сил изрек после того, как была приготовлена смесь молока и яда, и перед тем, как добровольно умереть:– Non movet me periculum meum (Меня не пугает опасность).Согласно Аррунтию, он пытался дойти до библиотеки, чтобы взглянуть на след, оставшийся на белой стене от одного предмета, некогда снятого с гвоздя. Но у него не хватило на это сил. Он уже не мог подняться. Все домашние сбежались к нему поутру. Он сказал:– Non timeo (Я не боюсь).Согласно же Цестию, он сказал, проснувшись:– Hie dies est meus (Вот мой последний день).Он послал за ядом. Велел нацедить молока. Пожелал, чтобы яд готовили у него на глазах.Тот же Аррунтий пишет, что он сказал рабам, растиравшим порошок и делавшим сладкую смесь:– Не следуйте моему примеру. Я стыжусь своего трусливого бегства. – И вроде бы добавил еще: – Я ухожу в молчание, которому не будет конца.
К 10 году Овидий уже два года провел в изгнании. Индийцы открыли третью и четвертую торговые компании в Риме и Остии. В Китае, стараниями Ю-цзы, начал распространяться буддизм. Гораций уже умер. Умер и Меценат. Один только Август, благодаря своей подозрительности, своему гению и своим страхам, смог дожить до преклонных лет. Гай Альбуций Сил ненавидел Августа не столько за его жестокость, сколько за манию изъясняться по-гречески.Согласно Аррунтию, он приказал отвести свою дочь подальше от его ложа, усадить на стул и позвать кормилицу. Эту последнюю он попросил добавить немного молока к приготовленному яду. Она стянула с груди тунику. Он осушил чашу с напитком. Комната, где он лежал, была заполнена людьми. В первом ряду, на складном стуле, сидела его дочь Полия. Тут же собрались все его ученики. За ними стояли самые молодые из рабов. Он велел кормилице подойти к нему и спросил, можно ли ему взять ее за руку. В зале слышались всхлипывания. Обернувшись, он спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
более велик, чем Вергилий. Аррунтий вспоминает, что, перед тем как покончить с собой, он часто цитировал стихи Педона. И хотя потомки презрели творчество Педона, я тоже считаю, что он создал самые прекрасные стихи, какие были написаны в античном Риме; они начинаются так: Quo ferimur? Fugit ipse dies orbemque relictumUltima perpetuis claudit natura tenebris.Di revocant rerumque vкtant cognoscere finemMortales oculos… (Куда нас уносит? Сияние дня померкло вдали.Природа стеной непроглядного мрака отрезала нас от живых.Богам не угодно, чтоб смертных глазаУзрели, что скрыто за нею…) Три последних романа Альбуция Сила посвящены самоубийству. Они буквально пронизаны болью. В них же присутствует тема отцов и сыновей. Зато о матерях и дочерях нет ни слова. А ведь именно в той страстной привязанности, что соединяет дочерей с их матерью, любовь и ненависть, как я убедился, слиты неразрывно. Я даже ощутил в себе зависть к этому жгучему чувству. Излагаю, слово в слово, три этих коротких последних романа: «Отрезанная веревка», «Вдова, вынутая из петли» и «Самоубийство». ОТРЕЗАННАЯ ВЕРЕВКАLAQUEUS INCISUS Некий гражданин попал в кораблекрушение, где лишился двух старших своих сыновей. В слезах возвращается он домой в утлом челноке. Пристает к берегу. Входит в дом. Обнимает жену и последнего, младшего сына. Молится перед образами предков. Потом засыпает. Неловко повернувшись во сне, он задом опрокидывает масляную лампу. Пламя охватывает дом. Задыхаясь, он ищет выход наружу.В пожаре этом гибнут его жена и последний сын. Покинув дымящиеся развалины дома, он идет к лесу. Привязывает веревку к потолочной балке овчарни. И вешается.Мимо проезжал всадник. Это был греческий декламатор. На лесной опушке видит он человека в обугленных лохмотьях, висящего в петле. Одним взмахом короткого меча он перерезает веревку. Распускает петлю, мешавшую воздуху проникать в легкие. Сажает человека позади себя на лошадь и везет в город. Хочет доставить его к врачу, спрашивает дорогу. Но едва лошадь поравнялась с форумом, наш висельник спрыгивает наземь, криком созывает толпу граждан и старейшин и во всеуслышание обвиняет того, кто нанес ему оскорбление, избавив от смерти. Он говорит:– Я лишился своих детей, своего имущества, своей жены. Я потерял все, а этот человек отнял у меня даже смерть.На это грек-софист отвечает ему как искусный риторик:– Гней Помпеи, разбитый при Фарсале, и тот не стал убивать себя. Неужто ты полагаешь, что кораблекрушение твое или дом более важны, нежели республика?– Я хотел умереть. Зачем же этот всадник помешал мне умереть?– Я вырвал бы меч даже из рук самого Катона. Известнейший самоубийца своего времени Марк Порций Катон Младший Утический (95–46 гг. до н. э.), правнук Катона Старшего, консерватор-республиканец, противник Цезаря, стоик. В молодости участвовал в войнах, выступал как оратор и занимался философией. Квестор в 65 г., трибун в 62 г., претор в 54 г. В Риме боролся с подкупами и беспорядками, выступил кандидатом на консульскую должность в 51 г., но безуспешно. С началом междоусобной войны Катон бежал из Рима от Цезаря и примкнул к Помпею. После смерти Помпея отправился в Утику (Северная Африка). После поражения помпеянцев при Tance не хотел сдаться на милость Цезаря и 8 апреля 46 г. пронзил себя мечом. Его перевязали, но он сорвал повязку и истек кровью. Он не хотел пережить гибель Республики.
– Я хочу уйти к своей жене. Хочу снова обнять троих моих сыновей. Хочу опять радоваться моим коврам, моему золоту, моим домам и кораблям, коими владел прежде, будь они всего лишь тенями в царстве теней.– Ты выплыл на берег, зная, что сыновья твои мертвы. Ты выбрался, задыхаясь, из дома, зная, что он обречен пламени. Но, желая повеситься, ты выбрал не чащу, а опушку леса.– Я прошу об одном: пусть мне дадут умереть и пусть никто не хватается за веревку, которую я накину себе на шею. ВДОВА, ВЫНУТАЯ ИЗ ПЕТЛИORBATA POST LAQUEUM SACRILEGA Некая вдова после попытки повеситься сознается в святотатстве (лат.).
Некую женщину обуяло безумное желание умереть. Незадолго до этого она лишилась мужа, а следом двух своих сыновей. Она повесилась, так как была не в силах жить после их смерти. Третий из ее сыновей подоспевает вовремя, видит ларь, взбирается на него и вынимает мать из петли. Но она корит его за то, что он не дал ей уйти в мир теней. Как раз в тот день по их предместью разнеслась весть, что ночью кто-то осквернил храмовые святыни. Мать встает, выходит на улицу, поднимается в цитадель и объявляет, что преступление это совершила она, надеясь быть осужденной на смерть. Магистрат уже готов приговорить ее к казни. Но явившийся сын возражает против этого решения. Он говорит:– Matrem mori prohibeo (Я не позволю матери умереть). Признание в этом святотатстве – та же петля.Тогда мать допрашивают, но она ничего не может рассказать об этом кощунственном деянии, добиваясь лишь кары за него. Аргументы Альбуция звучат весьма любопытно: «Эта женщина могла только поклоняться богам, хотя имела веские причины страшиться их. Она не совершала святотатства. Magis deos miseri quam beati colunt (Несчастные любят богов более, чем богатые). Под гнетом невзгод разум может помутиться, но в истинном несчастии отчаяние само обрекает людей на уход из жизни».Защищая же противоположный тезис, Альбуций говорил:– Признание есть голос совести (confessio conscientiae vox est) или по крайней мере голос, который побудили зазвучать вслух откровенность и сила, столь же неодолимая, сколь и скрытая. Это сокровенная часть души, что, поднявшись из глубин тела, вырывается из уст и раскрывает себя в слиянии с воздухом и светом. Concita processit velut dus ipsis persequentibus: Feci, inquite (Трепеща от волнения, она выступила вперед, словно сами боги понуждали ее к этому, и возгласила: Я преступница!) САМОУБИЙСТВОHOMICIDA INSEPULTUS Непогребенный человекоубийца (лат.).
Некий юноша покончил с собою, не перенеся жестоких страданий. Он был болен раком, который разъел ему правую сторону груди. Все члены его семьи осудили молодого человека за самоубийство и потребовали, чтобы тело умершего выбросили на съедение крысам и стервятникам. Альбуций пишет по этому поводу: «Existamabat Heere misera mori» (Он полагал, что несчастные имеют право на смерть). Он сказал также: «Катон обрел могилу после самоубийства. Курций обрел могилу после самоубийства Марк Курций, римский юноша, герой следующего предания: в 362 г. до н. э. посреди форума вдруг появилась трещина неизмеримой глубины, которую никак не могли заполнить землей; прорицатель предсказал, что город будет в величайшей опасности, если пропасть не заполнить лучшим благом Рима. Тогда Курций со словами «Нет большего блага у Рима, чем оружие и храбрость!» в полном вооружении сел на коня и бросился в пропасть, которая после этого сомкнулась.
». И завершил свою декламацию следующим образом:– Этот юноша, и без того настрадавшийся при жизни, отдан мушиным хоботкам, собачьим клыкам, когтям стервятников. Отдайте же его кому-то одному! Или оставьте какой-нибудь одной стихии, хотя бы вашим слезам! Природа дарует могилу всем людям: потерпевшие кораблекрушение обретают ее в морской пучине, распятые рабы – в общей яме, сожженные – в пламени костра, человек под пыткой – в собственном крике. Ему же не досталось ничего, ни слез матери или брата, ни волны, ни ямы, ни огня, ни крика. Лишь жужжание мух слышится над ним. Лишь мышиные лапки бегают по его телу. Лишь зловещее молчание орлов и скоп провожает его в царство теней.Ранее Альбуций возглашал в своей декламации: «Вместе с жизнью природа подарила человеческим существам возможность расстаться с жизнью. И если сама природа столь жестоко обделила молодого человека, лишив его радостей бытия, то он имел полное право уйти из жизни, когда грудь его истерзала безжалостная хворь». Глава двадцать пятаяСмерть Альбуция Он велел им на минутку остановиться. Увидел маленькую желтую лягушку, которая прошлепала по мраморным плитам и нырнула в заросли папоротника. Указал на нее пальцем. Увидел, как маленькая лягушка заглотнула муравья на мраморной плите, под листком. И сказал:– Окружая бассейн вторым атрием, мхи, папоротники, ирисы, мухи, муравьи и декламаторы ищут здесь влаги для себя.Только он один и улыбнулся этим словам, да и то через силу. И подумал: «Хорошо бы написать такую декламацию: «Лягушка, заглотнувшая муравья».Рабы несли его на деревянной доске, покрытой ковром. Он захотел подышать воздухом. Они прошли через парк в отдаленный и тоже сырой уголок, который давно полюбился ему. Рабы выбрали для прохода центральную аллею. Стебли розмарина клонились над плитами дорожки, задевали его свисавшую с носилок руку. Схватив стебель подлиннее, он изо всех сил напряг мускулы, резким рывком выдернул его из земли и медленно поднес к носу, к глазам. Взглянул на мелкие узенькие листочки, бархатистые и серые. Розмарин источал крепкий пряный аромат.Ему вспомнилась гражданская война. Он был тогда на стороне Помпея. До сих пор не забыл он запах крипты, где однажды вечером складывал оружие для помпеянцев. Собственно говоря, это была даже не пещера и не крипта, а большой погреб под виллой, стоявшей на высоком морском берегу в Кампании, в двадцати – двадцати двух милях от его собственного дома. Просторный подвал освещали четыре тоненькие чадящие свечки. С тех пор прошло больше шестидесяти лет. Там было множество кувшинов с оливковым маслом и пыльных амфор, в которых, наверное, хранилось вино; все они стояли у восточной стены. Надо было ему тогда сломать гипс или смолу на горлышке одной из амфор. Но в ту пору он был слишком молод, чтобы осмелиться на такую вольность. А теперь жалел об этом. Нынче, горько думал он, стоит мне выпить вина, как я извергаю его обратно. Он теребил и скручивал стебель розмарина. В той крипте, у западной стены, далеко от двери, были сложены в отдельные груды обоюдоострые мечи, перевязи, пики, круглые щиты, стрелы и луки, панцири, каски. Их доставили морем. Они слабо поблескивали в полумраке. Ему поручили стеречь их. В этом погребе едко пахло сушеной рыбой и морем, а еще, чуть уловимо, тающим воском свечей, но все это перебивал сильный запах плесени и рыхлой земли. Почти что лесной запах. Вторая партия оружия ожидалась к утру, еще до восхода солнца.Он вздрогнул. Потом его вырвало желчью пополам с кровью. Неся хозяина обратно в дом, рабы прошли мимо окон Полии. У входа в перистиль он попросил их остановиться. Он по-прежнему лежал на доске. Взглянул в сторону комнат. Ему почему-то хотелось увидеть желтый прозрачный занавес. Комната вдали была длинной и темной, казалась почти зеленой. Он ждал. И наконец увидел старую Полию, проходившую по двору. Она была очень грузной, сутулой. Она пила слишком много вина. Хотя она и начала принимать ванны, от нее все так же несло потом, волосы под мышками она не брила, серая тога была вся в пятнах, пучок на затылке и скрученные пряди над ушами, как всегда, растрепаны. Каждую ночь она напивалась в одиночестве. И каждую ночь он слышал, как его старшая дочь, прожившая уже больше пятидесяти зим, вставала с постели, чтобы извергнуть рвоту, как будто старалась подражать отцу, терзавшемуся болями.Внезапно ему стало совсем худо. Он приказал рабам внести его в комнату дочери. Она сидела возле большой белой масляной лампы и неумело наносила на щеки румяна, замешанные на анчоусовом масле. Глаза она обвела сажей, чтобы они казались больше и ярче. Она по-прежнему душилась ирисом, растертым на овечьем жире. Сейчас на ней была длинная шелковая черно-синяя туника. Обернувшись, она взглянула на отца широко раскрытыми испуганными глазами.Один из рабов на ходу задел стол из африканской туи. Доска накренилась, и Альбуций с криком рухнул на пол. Полия завопила. Ему плеснули воды на лицо. Он сказал дочери:– Думаю, сегодня мне самое время умереть.Она опять издала вопль.
Нам неизвестны обстоятельства его смерти. Мы только и знаем, что он покончил с собой. Его последние слова передавались из уст в уста во многих версиях. Согласно Сенеке, Альбуций Сил изрек после того, как была приготовлена смесь молока и яда, и перед тем, как добровольно умереть:– Non movet me periculum meum (Меня не пугает опасность).Согласно Аррунтию, он пытался дойти до библиотеки, чтобы взглянуть на след, оставшийся на белой стене от одного предмета, некогда снятого с гвоздя. Но у него не хватило на это сил. Он уже не мог подняться. Все домашние сбежались к нему поутру. Он сказал:– Non timeo (Я не боюсь).Согласно же Цестию, он сказал, проснувшись:– Hie dies est meus (Вот мой последний день).Он послал за ядом. Велел нацедить молока. Пожелал, чтобы яд готовили у него на глазах.Тот же Аррунтий пишет, что он сказал рабам, растиравшим порошок и делавшим сладкую смесь:– Не следуйте моему примеру. Я стыжусь своего трусливого бегства. – И вроде бы добавил еще: – Я ухожу в молчание, которому не будет конца.
К 10 году Овидий уже два года провел в изгнании. Индийцы открыли третью и четвертую торговые компании в Риме и Остии. В Китае, стараниями Ю-цзы, начал распространяться буддизм. Гораций уже умер. Умер и Меценат. Один только Август, благодаря своей подозрительности, своему гению и своим страхам, смог дожить до преклонных лет. Гай Альбуций Сил ненавидел Августа не столько за его жестокость, сколько за манию изъясняться по-гречески.Согласно Аррунтию, он приказал отвести свою дочь подальше от его ложа, усадить на стул и позвать кормилицу. Эту последнюю он попросил добавить немного молока к приготовленному яду. Она стянула с груди тунику. Он осушил чашу с напитком. Комната, где он лежал, была заполнена людьми. В первом ряду, на складном стуле, сидела его дочь Полия. Тут же собрались все его ученики. За ними стояли самые молодые из рабов. Он велел кормилице подойти к нему и спросил, можно ли ему взять ее за руку. В зале слышались всхлипывания. Обернувшись, он спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23