– Ну, тварь, ты об этом пожалеешь! – Жорик вскочил со своего места.
– Что? Что ты сказал, ублюдок? Раздавлю, как клопа! Но ты прав. Я тварь, только пошел отсюда вон, ничтожество!
– Как скажете, Лариса Дмитриевна. Понадоблюсь – телефончик знаете.
– Вон, я сказала.
Едва Жорик успел скрыться из поля зрения, как на входе в зал в роскошном вечернем платье появилась баронесса. Не обращая внимания на присутствующих, она, во всеуслышание крикнув Пал Палычу: «Павлуша, страсть моя неувядаемая!», через весь ресторан грациозной, но быстрой походкой направилась к нему. Не дав Пал Палычу опомниться, она снова ловко уселась к нему на колени и принялась целовать его лицо и шею с шокирующей откровенностью.
– Пашенька, любовь моя, не сердись! Я знаю, у тебя деловая встреча, но я поняла, что если сейчас тебя не увижу, то просто умру. Ну вот, увидела – теперь могу жить дальше. Извините меня, пожалуйста. Не буду вам больше мешать, – обратилась она непосредственно к Петровичу. Затем, вспорхнув с колен Пал Палыча, баронесса направилась к выходу. Остановившись в центре зала, она послала ему воздушный поцелуй.
– Павлуша, любимый! Умоляю, не задерживайся. Приезжай быстрее!
Так и не успев до конца опомниться от визита баронессы, Пал Палыч тяжело поднял голову и увидел в двух шагах от себя стоявшую перед ним Ларису.
– Клоун! Жалкий клоун!
Ветер стих, и в воздухе заметно потеплело. В свете ночных фонарей легкий снег, серебрясь, равномерно осыпал старушку Москву. Врачеватель и олигарх выходили из ресторана.
– Вот и поужинали. Согласитесь, Пал Палыч, с этими бабами всегда все шиворот-навыворот. Оставили голодным. Ну да ладно. Будем считать, что сегодня вечером я на диете. Огромная просьба, голубчик, отвезите меня домой.
– К сожалению, не могу оказать вам этой услуги, – весело улыбаясь, произнес Пал Палыч. – Рад бы, да не могу.
На том месте, где некогда стояла его машина, на белом снегу был отчетливо виден след протектора. Петровича сие происшествие, похоже, рассердило не на шутку. Он даже позволил себе сотрясти воздух кулаком.
– Это не баронесса – это оторва! Сущая оторва, хоть и баронесса! Не поверите, я с ней уже замучился. Ну ничего. Объявится – я ей устрою.
– А я думаю, не стоит. По-моему, она очень хорошая девушка.
– Девушка?.. – Петрович чуть было не задохнулся.
– Ну какая разница? Пусть себе катается на здоровье. По правде сказать, машина-то женская. Вы лучше успокойтесь. Сами же говорили, что нервы надо беречь. Давайте лучше присядем, подышим воздухом. Да и погода какая-то божественная. Располагает…
Они присели на ступеньки у входа в ресторан.
– Пал Палыч, ведь я был уверен, что вы мне скажете: это, мол, ваша достойная ученица или что-нибудь в этом роде… Слушайте, а давайте позвоним вашему Скобликову. Пусть пришлет машину. Он же обещал.
– Увы, Петрович, но этого я сделать тоже не могу. Мобильник-то снова остался в машине, а его номер я не помню. Он у меня в памяти телефона записан.
– Да, представляю себе последствия, если в данный момент эта шпана разговаривает с ним по телефону.
– Ну и что? Допустим, она ему скажет, что меня наконец-то грохнули злые недруги и тело мое бренное валяется на мусорной свалке, где-нибудь под Звенигородом. Как ни скрывай, а такая стратегическая информация все равно просочится и в прессу, и на телевидение. С утра на бирже начнется переполох, котировки резко упадут, его Величество Доллар сначала зазнобит, затем бросит в жар… А тут и я – живой и невредимый. Что, скажу, не ждали? И не дождетесь! Если, конечно, завтра опять не скрутит в три погибели… Или не согнет в бараний рог.
– Может и скрутить. Не ручаюсь. Только диагноз я вам поставил точный.
– Да я это и сам чувствую. И лечиться мне, похоже, придется самому.
– Ох, не имею я права так говорить, но скажу, – подобно Муссолини, Петрович вытянул вперед свою нижнюю губу. – Испытываю к вам, Пал Палыч, искреннюю симпатию.
– И я вам очень благодарен. И баронессе вашей.
– Ой, не упоминайте! Хорошего ремня этой баронессе.
– Я взрослый человек, – неожиданно послышался ее звонкий голос. – И никому не позволю так обращаться с собою. Какой может быть ремень, если я – женщина?
Кабриолет, за рулем которого, действительно, восседала баронесса, подъехал так тихо, что сидящие на ступеньках этого не заметили.
– О, добрый вечер, баронесса, – Пал Палыч был сама любезность. – Петрович, вот вам и решение всех проблем. Садитесь и поезжайте домой.
– А как же вы? Она же двухместная. Вот что, голубушка, – нетерпящим возражения тоном произнес врачеватель, обращаясь к баронессе, – отвезешь меня и немедленно за Пал Палычем. Вернешь ему машину. Ты меня поняла?
– Не слушайте его, баронесса. Отвезите этого ворчуна домой, а сами потом по ночной Москве, да с ветерком. Ищите свою любовь. Я же с удовольствием прогуляюсь. Давно мечтал об этом.
– Это до Жуковки-то? – изумился Петрович.
– А что? Часа за три, думаю, дойду. А может, и пробегусь еще… Трусцой.
– Ой, не могу больше! Сейчас мое маленькое сердце разорвется в клочья! – баронесса выскочила из машины и, подбежав к Пал Палычу, крепко обняла его.
– Разве можно, баронесса, – улыбнулся он, – имея маленькое сердце, так крепко обнимать?
– Пал Палыч, вы хоть телефон-то свой не забудьте, – донесся из машины голос Петровича. – Ты с кем-нибудь по нему разговаривала?
– Да ни с кем я не разговаривала. Отстань ты уже.
– Ну все, баронесса, – сказал Пал Палыч, тактично высвобождаясь из ее объятий. – Садитесь в свою машину и поезжайте уже. Петрович, а я вспомнил. Как-то само собою вспомнилось. «Доктора Живаго» написал Пастернак. Конечно, стыдно признаваться в своем невежестве, но я все-таки вспомнил.
– Невероятно другое, – ответил тот. – С вашими речевыми оборотами никогда не подумаешь, что вы не читали классику. Удивительная страна! Аналогов не имеем.
– Я Пушкина читал. Правда, в детстве. Господа! – улыбка не сходила с лица Пал Палыча. – Не знаю, какова ваша миссия и как долго вы задержитесь в этом городе, но, если у вас будет возможность и желание, приезжайте ко мне в гости. Буду рад вам.
– Ну да. А ваша жена меня побьет.
– Не думаю, баронесса. Петрович, – обратился он к сидящему в машине Херувимову Ч. П., – самое главное – сколько я вам должен за визит?
– Ни цента. За диагноз денег не беру.
– Тогда у меня к вам просьба. Только пообещайте, что обязательно исполните.
Какие-то секунды они пристально смотрели друг другу в глаза.
– Хорошо, – сказал Петрович. – Я вам обещаю, что не стану принимать участие в судьбе дочки хозяина этого ресторана. Довольны?
– Спасибо! Прощайте, господа.
– И вам не хворать, – пожелал на прощание Петрович.
Баронесса управляла автомобилем похлеще братьев Шумахеров, вместе взятых. В профессионализме ей было трудно отказать. Настроение же Петровича можно было назвать приподнятым, а тон – ироничным.
– Не гони. Мешаешь думать. Что, по-твоему, скажешь, я проиграл?
– Вчистую, хозяин. С вами такое редко случалось.
– А в этой стране всё вне логики и вне законов. Объясни мне, гонщица, как можно годами обкрадывать собственный народ, сохраняя при этом духовность, которой позавидовал бы Папа Римский? Каким образом они вдруг умудряются ее выцарапывать с самого дна? Причем, без разницы – что богатей, что нищий.
– Вас должно радовать, что таких меньшинство.
– В том-то и дело, что он один может стоить сотен. Я «проиграл». Наивная. Смешно даже. Кому? Миллиардеру?
– Может, стареете, хозяин?
– У меня нет возраста.
– Ну вы же сами про меня ему на лестнице сказали.
– Что я сказал?
– «А при чем здесь возраст?»
– Палку, баронесса, не перегибай, пожалуйста. Как думаешь, он понимает, что это только начало?
– В глупости его не заподозрила.
Немного постояв, Пал Палыч не спеша пошел по переулку в направлении Садового Кольца. Не успел он пройти и десяти шагов, как дорогу ему перекрыли два знакомых нам по гаражу «Гелентвагена», из которых высыпало с дюжину плечистых молодцов, вооруженных пистолетами. Впереди бежал Скобликов. Увидев Пал Палыча, они в недоумении остановились.
– Ребята, ну чего вам не спится? – всплеснул руками олигарх, узнав своих охранников.
– Пал Палыч, нам позвонила женщина с вашего же телефона. Назвала адрес и сказала, что вам угрожает опасность.
– Как видите, опасность мне не угрожает, а телефон женщина вернула. При том сама и добровольно. Однако вы оперативно. Молодцы, нечего сказать. Вы что, сюда на ракете прилетели?
– Пал Палыч, с вами, действительно, все в порядке? – не унимался Скобликов.
– Так, ребята, слушай мою команду! Р-р-равняйсь! Смирно! Благодарю за службу! Объявляю выходной! Вольно! Р-р-разойдись!
В любой другой точке на третьей планете от Солнца подобная картина могла бы вызвать, по меньшей мере, удивление. По пустынной заснеженной ночной Москве, по самой середине Кутузовского проспекта, в сопровождении двух джипов с мигалками шел человек в незастегнутом дорогом кашемировом пальто, с непокрытой головой, шевеля губами и что-то нашептывая себе под нос. Иногда он останавливался, пританцовывая в такт одной ему слышной мелодии. Затем, подобно дирижеру, жестикулируя руками, снова отправлялся в путь. Вместе с падающим февральским снегом на его непокрытую голову сыпались рифмы и ноты, где сочеталось несочетаемое, создавая удивительную гармонию души.
«В диких лугах, что за синей дубравою,
Знаю, божественный есть родник.
Будь я греховной опоен славою,
Я бы губами к нему приник.
Может, я вновь отчужденности пленник,
Вечно пленен мириадами звезд.
Может, во мне мой счастливый наследник.
Ему и отдам мир своих грез,
Своих грез, своих грез.
Млечный путь исканий и судьбы.
Там, где бродит вечность,
Там цветут сады.
Дивный мой наследник,
В них родишься ты».
Происходит же такое, господа. На расстоянии каких-нибудь двухсот метров, между Бородинской панорамой и Триумфальной аркой, в этом человеке одновременно рождались и поэт, и композитор.
«Сорок ночей по Земле этой странствуя,
Духом своим обретаю рассвет.
Две тысячи лет раболепствуя, властвуя,
Вере слагает оду поэт.
Радость моя! Не дремли с моей прихотью,
Келью открой и впусти в нее свет.
Дай сотворить с необузданной лихостью
То, что постиг за две тысячи лет,
Две тысячи лет, две тысячи лет.
Млечный путь исканий и судьбы.
Там, где бродит вечность,
Там цветут сады.
Дивный мой наследник,
В них родишься ты».
До загородной резиденции олигарха оставалось всего-то семь-восемь километров. Действительно, а почему бы и не пробежаться трусцой? Благо, что погода к этому располагала.

Глава вторая

Остаток ночи и половину следующего дня Пал Палыч спал крепко, и сны ему не снились. Едва открыв глаза, он сразу поднялся с постели и, не надевая халата, отправился в душ. Включив холодную воду, простоял под ней с полчаса, затем, одевшись, спустился вниз на кухню. Кухня малыми габаритами не отличалась, и в ней можно было спокойно разместить роту солдат. Не без проблем разобравшись с электрическим чайником, Пал Палыч слегка растерянно обвел взглядом изрядное количество полок и буфетов. Искать нужную вещь среди такого нагромождения предметов показалось ему бессмысленным. Улыбнувшись, он спокойно сел за стол.
– Доброе утро, Пал Палыч! – послышался бархатистый женский голос. – Вы что-то искали? Вы скажите, я все сделаю.
– Здравствуй, Анечка. Спасибо, не надо. Я сам. Ты мне только скажи, есть ли у нас зеленый чай? И где он находится?
Анечка достала из буфета большую железную коробку и поставила ее на стол.
– Вот. Это очень хороший сорт. Только я не Анечка. Я Женечка.
– Да? Извини. А я почему-то всегда думал, что ты у нас Анечка. Извини.
– Ничего страшного. Я вам сейчас заварю. По науке.
– Спасибо за науку.
– Вы завтракать или обедать будете?
– Нет. Что-то совсем не хочется.
– Пал Палыч, а как вы себя чувствуете?
– А вот чувствую я себя, Женя, превосходно. Бодр и весел. Только «бодры» надо говорить бодрее, а «веселы»?..
– Веселее! – Женя улыбнулась. – Ну, слава Богу! А то, если честно, мы уже все за вас испереживались. Сколько же можно?
Она заварила ему чай, поставив все необходимое для чаепития на стол.
– Пусть немного потомится. Аромат наберет. Может, чего-нибудь сладенького к чаю?
– Не-не, упаси Боже! Я однажды в детстве украл из буфета килограмм конфет и тут же их съел. Мало того, что сыпью покрылся, так меня потом еще и выпороли. С тех пор я сладенькое не люблю.
Заметив на Женином лице удивление, Пал Палыч рассмеялся.
– Ты удивлена, что у такого, как я, могло быть детство?
– Да нет… Ну что вы, Пал Палыч?
– Все нормально, Женя. Скажи, а чего ты торчишь на этой кухне?
– Я здесь работаю.
– Понимаю. А парень у тебя есть?
– Да, есть, – немного смутившись, ответила Женя.
– Слушай, а давай мы тебе устроим отпуск. Внеочередной. На недельку, а? Вот что: прямо сейчас поедешь в центральный офис, в отдел кадров. Там у нас есть очень серьезная начальница. Мария Федоровна. По секрету тебе скажу – член КПРФ. Но это строго между нами. Они и так уже скоро перейдут на полулегальное положение. Сечешь проблемку?
– Конечно, Пал Палыч.
– Скажешь, чтобы оформила тебе отпуск и выдала премиальные, скажем, три тысячи долларов. Пойдет?
– Ой, мамочка моя родная! – Женя не могла поверить своему счастью.
– Но не больше, а то загордишься. А чтоб не возникало вопросов, дай мне ручку и листочек какой-нибудь. Я ей записочку «чирикну».
Что-то написав на листе бумаги размашистым почерком, он отдал записку Жене.
– Здравствуйте, хозяин! Откуда столько благородства?
Эта фраза принадлежала Ларисе Дмитриевне, неизвестно когда появившейся на кухне.
– Пал Палыч, я пойду? – при виде жены хозяина Женя смутилась окончательно, густо покраснев.
1 2 3 4 5 6 7