Не танцующая – та водит свои хороводы за морями, а мы на берегу за нее гордимся. Я про «Березку», которая произросла на нашей улице. Говорят, за теми же морями есть такое: «Вход только для белых». Возмутительно. «Только для черных» – оскорбительно. «Только для тех, только для этих…» Унизительно. Но когда тут у нас на нашей улице – «Вход для всех, кроме всех наших»?! Я б эту «березовую рощу» – под корешок. Если гость из Чикаго на недельку – перебьется: разрешим ему взять без очереди матрешку в нашем промтоварном. Если он надолго и ему, конечно, трудновато с качеством, среди которого мы-то с детства, – пусть, пока в нас не проснется самоуважение, привозит с собой. Во-первых, на пеньках этой «Березки» мы сможем открыть что-нибудь для этих художников, чтоб не толкались. Во-вторых, утихнет вокруг «Березки» этот хоровод разных мальчиков и особенно девочек. Не хочу, чтоб поняли правильно, но я где-то читал, что даже эти девочки в экспортном варианте – и те какие-то не такие, как на внутреннего потребителя… Они как-то начитаннее, что ли…
А теперь хочу, чтоб поняли правильно: гостеприимство – высокая вещь. Гость – посланец судьбы, ему лучшее место, первый кусок. В Древней Греции почетному гостю хозяин лично сам омывал ноги. Менее почетному мыла жена. Совсем завалящему и то рабыня ополаскивала. Но никакое гостеприимство нигде и никогда не означало, что сами хозяева должны ходить с немытыми ногами.
Мне нравится лозунг «Добро пожаловать, дорогие гости!». Но при условии, что рядом те художники напишут второй: «Добро пожаловать, дорогие хозяева!»
Только вместе их можно понять правильно.
1986

Смешанные чувства

Доисторические времена: всего – понемногу. Причем все – по отдельности. Никаких смесей, соединений и сплавов. Из руды – чистая медь, из родника – чистая вода, из религии – чистый опиум для народа. Действия были конкретные – «Пришел, увидел, победил». Чувства и мысли ясные: «Платон мне друг, но истина – дороже».
Смешанные были только краски у смелых художников и смешанные браки – у еще более смелых.
Ну, еще изредка чудили алхимики: ночью, при луне, бормотали чепуху, кипятили в котле печенку летучей мыши с писюльками черной козы – искали философский камень. За что назавтра их побивали обыкновенными – чтоб не лезли поперед времени.
Но вот – пришло время, грянул двадцатый! Взревел миксер прогресса! Всего стало много, все сливается, перемешивается и взаимопроникает!
На стыке двух наук возникает третья, которая тут же вливается в четвертую, образуя седьмую.
Искусство смешалось со спортом, спорт – с работой, работа – с зарплатой, зарплата – с искусством…
Бушует эпидемия синтеза – гибриды, сплавы, комплексы и смеси. Все, что в чистом виде, имеет вид неуместного антиквариата.
Академик объявил, что круглый год всем надо кушать грейпфруты, эту помесь лимона с апельсином. Видно, смешал в голове свою академию с нашими прилавками…
Но все же главное достижение – это смешанные чувства!
Чистую, беспримесную эмоцию последний раз видели в романе Тургенева. Ныне – сплошные оттенки и полутона. Смутные ощущения стали нормой, двойственные чувства – единственно возможными. В мыслях – вообще сплошной импрессионизм. Вместо «я думаю» у всех – «мне думается». Всем кажется, видится и представляется.
– Вы читали?
– Кажется!
– Понравилось?
– Впечатление сложное: с одной стороны – тошнит, с другой – помнится, кто автор…
Из разнообразных чувств стали состоять лирические эмоции. При этом составляющих может быть сколько угодно. Например, явное ощущение, что она у тебя за спиной улыбается этому подонку, плюс уверенность, что подонок этого давно хочет, плюс светлое подозрение, что хочет, но не может, плюс ночью приснилось, что выпали все зубы, – рождают осеннее чувство, что этот подонок – ее муж…
При перемешивании отдельных ощущений могут возникать материальные объекты. Например, чувство острого желания чего-то новенького плюс чувство, что могло быть и хуже, дают концерт из студии в Останкине. Смесь из ощущений сухой парилки и сырой простыни – вагон поезда Москва – Казань.
От смешанности чувств пошла задумчивость действий. Пришел – увидел, плюнул – и ушел…
Любовь к истине плюс желание дружбы Платона дает сложную суспензию, которую в прошлом называли беспринципностью, а теперь – широтой взгляда.
Чувство гражданского долга, смешанное с чувством, что не один ты должен, дает эффект присутствия на профсоюзном собрании.
Вообще недостаток чистых чувств заменяется в современных смесях соответствующим количеством чувства юмора, которое придает коктейлю товарный вид и пузырьки на поверхности. Такой веселый шторм в стакане.
И все это – только первые намеки на букеты тех сложных чувств, которые расцветут в будущем. Смешиваться их будет все больше, а сами они – делаться все меньше, пока в итоге не образуется одно огромное, необъятное чувство, состоящее из бесконечного количества мельчайших чувствочек, практически равных нулю. Останется лишь придумать этому грандиозному гибриду достойное название.
Можно попробовать по аналогии.
Смешанные краски – радуга без границ.
Смешанные браки – дети без предрассудков.
Смешанные чувства – люди без чувств.
1985


Закон загона

Свобода, мужики!
Воля практически!
Уже они там исторически решили: можно выпускать из загона!
В любую сторону твоей души!
Конечно, были схватки. Одни кричали: рано, наш человек еще не готов. Другие: наш человек давно готов, но не дозрела страна. А самые остроумные их уговаривали: закон нужен, потому что его требует жизнь.
Они там до сих пор всерьез думают, что жизни нужны их законы.
– Следующий! Имя, фамилия, отчество?
– Шпак Леонид Львович, очень приятно.
– Объясните, Шпак Леонидович, почему решили уехать из страны?
– А можно вопрос?
– Ну?
– Вы это спрашиваете, потому что у вас инструкция или вы лично идиот?
– Следующий! По какой причине решили…
– По причине – козлы! Я ему говорю: я не превышал! Он говорит: превышал! Я говорю: где превышал? Он говорит: давай права! Я говорю: козел! Он забрал права – я беру визу в правовое государство! Козлы! Козлы! Коз…
Жизнь за жизнью – течет очередь, исходит, истекает, утекает – чтоб нам всем провалиться… Вздохи, всхлипы… «Квота!», «Статус», «Гарант»…
– Следующий! Почему решили…
– Потому что я там живу!
– Так вы не наш? А почему так хорошо говорите по-нашему?
– Потому что я раньше был ваш, потом уехал туда.
– А зачем вернулись сюда?
– Испытывал ностальгию, хотел повидать родину.
– А чего же уезжаете?
– Повидал родину, хочу испытывать ностальгию…
… Оставались проверенные, отрывались доверенные. Писатели – поодиночке, балерины – пачками, парторг сухогруза – вплавь ушел, три эсминца не догнали…
– Следующий! Почему едем, товарищи?
– Нэмци будем. Казахстана будем. Едем родной култура сохранять. Гамбург приедем – хаш делать будем. Гансик, дорогой, попрощайся. Скажи, ауфидерзеен, дядя Султан. Скажи, гуманитарный помощь тебе пришлем – с родной земли на родину…
Утечка мозгов. Утечка рук, утечка сердец… Вслед хлипы: «Пусть катятся!», вслед стоны:
Не может быть
«У, счастливые!..», вслед бормотанье: «Багаж… билеты… таможня…»
– Следующий! Куда собралась, мамаша?
– Куда? Никуда!
– А чего ж стоишь?
– А я знала? Все стоят, я встала, все отмечались, я отмечалась.
– Следующий! Почему…
– Потому! Потому что все прогнило! Хватит терпеть! Хочу бороться против этого кошмара!
– Так тем более, куда вы? Идите боритесь!
– Нет уж, дудки! Я – другим путем. Я, как Ленин, я из Женевы начну…
… И вслед плевали, и первый отдел ногами топал, и собрание было единогласно…
И вот – вперед, время! Вот уже можно официально – из загона. Спасибо за закон! Вовремя. Молодцы!
«Посадка на рейс Аэрофлота…»
«Следующий!..»
Кровотечение из страны.
1991

He может быть

Фантастика

К Семену Стекольникову пришел в гости крестный. Кока пришел. Вернее, Семен сам позвал его в гости, потому что не мог больше молчать, а сказать никому, кроме крестного, он тоже не мог.
Ну, посидели, значит. И так размягчились душевно, и такое расположение ощутили друг к другу!..
– Слышь, кока, – сказал Семен. – Я тебе что сказать хочу.
– Говори! – сказал с большим чувством крестный. – Я, Сема, твой крестный, понял? Ты мне, если что, только скажи.
– Тут такое дело! – сказал Семен. – Нет, давай сперва еще по одной!
– Ну! – закричал кока. – А я про что? Выпили, вздохнули, зажевали.
– Вот, кока, – сказал Семен. – Жучка щенка принесла!
– Жучка! – обрадовался кока. – Ах ты ж золотая собачка! Давай за Жучку, Семушка!
– Стой, кока, – сказал сурово Семен. – Погоди. У этого гада… У него крылья режутся.
– Ну и хорошо! – сказал крестный, берясь за стакан. – Будем здо… А? Что ты сказал? Сема? Ты что мне сейчас сказал?
– Пошли! – решительно сказал Семен. – Пошли, кока! В сарае он. Пошли!
– Мать, мать, – только и сказал кока, когда они вышли из сарая.
– Ну? – спросил Семен, запирая дверь. – Видал?
– Мать, мать, – повторил глуповато крестный. – Как же это, а?
– Я, кока, этого гусака давно подозревал, – сказал Семен. – Идем еще по одной.
– Идем, идем, – послушно сказал кока. – А который гусак, Семушка?
– Да тот, зараза, белый, который шипучий. Тут, помню, мне не с кем было. Ну я ему и плеснул. Вдвоем-то веселей, правильно?
– А как же! – значительно сказал кока. – Вдвоем – не в одиночку.
– Ну! – сказал Семен. – А он, гад, пристрастился. Он ведь и Жучку-то напоил сперва. Он, кока, давно к ней присматривался. Знал, что трезвая она б его загрызла!
– Сварить его надо было, – решительно сказал кока.
– Сварил, да поздно, – с досадой сказал Семен. – Прихожу тогда домой, говорю: «Жучка! Чего ты лаешь, стерва?» Молчит! Ну, думаю, сейчас я тебе дам – не лаять! Подхожу к будке, а он оттуда выскакивает! Ну, я за ним!
Поймал, а он на меня как дыхнет! И она тоже…
– А где ж он взял? – спросил кока с сомнением.
– У станции, где ж еще! – сказал Семен. – Клавка небось продала.
– А деньги? – спросил кока.
– Спер! – уверенно сказал Семен. – У меня как раз тогда пятерка пропала.
– Тогда, значит, Клавка, – решил кока. – За деньги ей все одно кому продавать.
– И чего ж с ним теперь делать? – сказал кока. – Утопить его.
– Вот кока, – сказал Семен, понизив голос. – Сперва и я хотел утопить. А теперь я другое придумал. Я теперь, кока, в город поехать думаю. Так, мол, и так. Вывел новую породу собаки. Понял?
– Да что ты?! – ахнул кока.
– В газету пойду, – сказал Семен. – Или там в журнал. Скажу, порода, мол, для пограничников, понял? Большие деньги могут быть. Премия.
– Ах ты ж золотой мой! – восхитился кока. – Премия! А его ты, это… с собой возьмешь?
– Нет, – сказал Семен, снисходительно поглядев на коку. – Я сперва сам… Мало ли что. Ты только давай корми здесь его, слышь, кока?
– Это уж, Семушка, ты не бойся, – уверил кока. – Уж мы покормим. А что он ест-то? А?
– Все жрет, – небрежно сказал Семен. – Неприхотливый…
В редакции научно-популярного журнала к Семену отнеслись дружелюбно.
– Вы, товарищ Стекольников, сколько классов закончили? – поинтересовался очень вежливо молодой сотрудник с черной бородкой.
– Это, допустим, неважно, – сказал Семен с достоинством. – Ломоносов, между прочим, тоже был самоучка, – добавил он, сбивая спесь с бородатого.
– Слыхали, – вздохнул сотрудник. – Впрочем, это неважно… Только вот что, уважаемый товарищ, журнал у нас научно-популярный, понимаете?
– Допустим, – с легким презрением сказал Семен.
– И я подчеркиваю слово «научно». Понимаете?
– Понимаю, – озлобляясь, сказал Семен. – По-моему, не дурак!
– Отлично, – сказал бородатый. – Тогда вам следует знать: то, что вы тут мне рассказываете, – это даже не мистификация. Это, как бы помягче… Если б вы нормально учились в школе, вы бы знали, что подобную ахинею стыдно не только произносить, но и выслушивать… Вы, между прочим, вечный двигатель строить не пробовали?
Семен почувствовал, что это уже оскорбление.
– Вот, значит, как вы с трудящимися говорите, – произнес он угрожающе. – Ясно! Сидите тут по кабинетикам!..
– Если хотите на меня жаловаться, – спокойно сказала борода, – ради Бога. Редактор или его заместитель – по коридору налево. Но учтите, люди они пожилые, могут не выдержать и умереть.
– От чего это? – яростно спросил Семен.
– От смеха, – улыбнулась борода.
Семен вышел в коридор, поглядел на большую дверь с табличкой «Главный редактор» и «Зам. главного редактора», выругался про себя и пошел прочь.
Вахтерша сельскохозяйственного института не хотела пускать Семена. Прием документов окончен, ишь, опомнился! А когда Семен сказал, что он не поступать приехал, вахтерша и вовсе рассердилась.
– Ни стыда ни совести, – привычно начала она. – Вчера вон двое вечером в аудитории закрылись. Еще, главное, врут – лабораторная у них! Знаем мы ихние лабораторные… Ни стыда у девок ни совести… Нет, парень, давай иди отсюдова… Куда?! – закричала она вдруг мужчине с портфелем, который быстро прошел мимо, и кинулась за ним. Семен воспользовался моментом и проскочил внутрь.
Его долго гоняли от одного к другому, пока наконец какой-то человек с изможденным лицом не выслушал его в коридоре.
– Слушай, парень, – сказал он. – Пойми. У меня на носу две конференции. Одна – по неполегающим пшеницам, другая – профсоюзная. А тут – ты.
– Вы поймите, – сказал Семен. – Тут, может быть, всемирное открытие. Для пограничников…
– Вот именно, – задумчиво сказал человек. – С одной стороны – всемирное открытие. С другой – у половины института взносы не уплачены. Пора переизбираться к чертовой матери… Да и потом, что ты там говоришь? Собака с крыльями…
– Во-во! – сказал Семен. – Я это с помощью особого корма… На спирту…
– Собака на спирту, – повторил человек. – Не смешно, ей-богу. В общем, так. Я тебе дам телефон одного человека. Очень крупный ученый. Можно сказать, крупнейший. Ты позвони, он тебе скажет, как и что.
И, представив себе реакцию Бори Генкина, когда этот псих ему позвонит, человек с изможденным лицом впервые улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17