Не удивлюсь, если ее вилка с ножом салфеткой протерты. А еще что-то твоя официантка запомнила?
– Во-первых, не моя, а штурмана из экипажа, что на Одессу летает. А во-вторых, мужчину она хорошо обрисовала, а женщину – высокая худощавая крашенная брюнетка. Возможно, в парике, хотя и странно – в такую жару. Как была одета – тоже запомнила, до деталей. И даже сумочку – черную, с длинным ремешком, из натуральной кожи, пряжка-кнопка под медь или медная. Ты же знаешь, это мы, мужчины, на ноги и фигуру смотрим, а женщины – что на этой фигуре нацеплено.
– Может, украшения какие-нибудь? Брошка или кулон, перстень, наконец?
– Ничего! Это и врач наша подтвердила. Так что, можно официально оформлять запрос от нашей управы к вашей?
– При одном условии, точнее, при двух, я у тебя покойника заберу. Первое: отвезешь меня туда, где брал. Второе – дождись экспертизы, тогда присылай все сразу. И вне плана – давай сюда своего сержанта. Надеюсь, ты его не отпустил.
Говорят, в Америке сержант – это опора службы в полиции. Вполне возможно. У них там, в Штатах, выше капитана званий в полиции вообще нет. А наши советские сержанты, особенно эти, из новеньких – это сплошное «село – и сердце отдыхает». Спрашиваю его:
– Куда тот мужик летел?
– В Кратово, – а сам смеется.
– Какое Кратово? И чего смеешься?
– Город такой есть в России. Ну, это, из песни: «И не в Воронеже, и не в Саратове, а я дала ему в местечке Кратове…»
– Стоп, Магомаев! Сам придумал, или где-то слышал?
– В армии ребята пели, когда в баню шли. Потому и запомнил. До Кратова он летел, с пересадкой. А где именно, не помню.
– Ну, раз и не в Воронеже, и не в Саратове, то лететь он собирался через Волгоград. А женщину случайно не Зоей звали? Знаешь, песня есть такая – «Гоп-стоп, Зоя…»?
– Нет, не Зоя. Потому, что я эту песню тоже знаю. Там дальше про начальника…
– В гробу я видел твоего начальника! Звать ее как? А его?
– У него простая фамилия, а у нее сложная. И ту, и ту я забыл…
– Хорошо, начнем с простой. Иванов, Петров, Сидоров, Елкин, Палкин, а может, Хрущев? Никита Сергеевич?
Сержант потом умывается и головой вертит, мол, нет. Перебрали мы этих простых фамилий чуть ли не сотню. Но с места не сдвинулись.
– Вырисовывается классическая ситуация. Антон Павлович Чехов, рассказ «Лошадиная фамилия», серия вторая. Переходим к женщине. Говоришь, сложная фамилия? Украинская, русская, еврейская или, не дай Бог, грузинская? Менгвицетухесия, например? Очень легко запоминается.
Сержант дернулся сотворить крестное знамение:
– Да нет, русская фамилия. Что-то с животными связано.
– Козлова, Петухова, Баранова, Теличкина, Щенникова, а может быть, все-таки, Сидорова?
– А при чем тут Сидорова?
– Потому, что коза – Сидорова, обалдуй! – не выдержал я. Сержант не обиделся. Наверное, не я первый констатировал этот факт.
– Ну, там что-то не просто про животных, а такое, как вот человек возле скота ходит. Вроде бы Скотникова, но не Скотникова.
– Тогда точно Козлодоева!
Вообще-то фамилия женщины была, как потом оказалось, Курощапова. Но до этого надо было еще дожить. А тогда мой коллега похлебал казенной минералки из холодильника и сказал:
– Я с вами, легавыми, через пять минут тронусь. Это ж надо так нормальному человеку башку забить! Причем здесь ваши тухесы с козлодралами? Он же летел из Одессы на Волгоград через Киев. Прямого рейса нет, российский борт задерживался, потому у них и было время выпить да погулять. Минут через пять самолет, в который они должны были сесть, вырулит на взлетную. Регистрация давно закончилась. Ты, юный натуралист, чеши в кассу, возьми список пассажиров рейса. У нас, слава тебе Господи, не электричка Киев – Фастов. Билеты именные. Сейчас посмотрим, кто не сел, и не будем себе головы морочить. Получишь, Сирота, и его фамилию, и ее. У меня такое предчувствие, что лететь она раздумала.
Мои глубоко упрятанные подозрения начали приобретать четкие очертания. Поэтому, не дожидаясь, пока сержант принесет список, я сказал:
– Его фамилию мы сейчас узнаем. А вот ее – черта с два! Убежден. Если, конечно, сержант не перепутал Кратово с Карагандой, Краснодаром или Кызыл-Юртом. С него станется. Но и в таком случае максимум к вечеру выяснится, кто опоздал на посадку, а кто не явился вообще. Вот это и будет наш клиент. А что касается женщины, то она, как та молодость из песни, – не вернется. Поскольку никакого отношения к пассажиропотоку, или как там это у вас в авиации называется, не имеет. Как и к Одессе и к Кратову с Волгоградом. Интуиция тебя не подвела, эта дама на самом деле из моей клиентуры. Более того, я уже, кажется, с ней заочно познакомился.
– Слушай, – меня вдруг осенило, – тут такая история раскручивается, что одним кофе не обойдется. Тащи коньяк из конфискатов. Только не делай вид, что не понимаешь.
Коллега вида не делал, только проворчал насчет алкоголя в такую жару. А я, в свою очередь, объяснил ему, что к чему. Месяц назад в самом глухом углу Байкового кладбища, возле самой ограды, начали разбирать кучу старых высохших венков, чтобы сжечь их в надлежащем месте. А там, в самом низу, свежий покойник лежал. Голенький, мужского пола. Несмотря на то, что внешних следов насильственной смерти не наблюдалось, милицию вызвали немедленно. Есть такое правило: если человек умирает не под заботливым врачебным присмотром, желательно, на казенной койке, то перед труповозкой прибывает милиция. Кстати, даже если гражданин распишет все стены комнаты заявлением: «В моей смерти прошу никого не винить», а затем в этой комнате повесится, застрелится или яду выпьет, – все равно наша служба должна учинить расследование.
Но вернемся к подкидышу из-под веночков. Дорога к кладбищу у него оказалась неблизкой. Сначала его привезли в вытрезвитель в соответствующем состоянии. Однако, еще живым. А посреди ночи вдруг оказалось, что он почему-то умер. Идиоты из обслуживающего персонала этого «почему-то» очень испугались. Настолько, что перебросили труп через забор соседнего кладбища, не подумав о том, чтобы его хотя бы прикопать. Более того – потеряли по эту же сторону забора старую казенную простыню с печатью. Они в нее покойника заворачивали. Дебилы! Работать не хотят, воровать боятся, в автоинспекции служить – ума не хватает. Пристроились в вытрезвитель.
Начала наша Управа этот факт раскручивать. И посыпались криминальные эпизоды, как перья из казенной подушки. Оказывается, обслуживающий персонал вытрезвителя деньги у пьяных воровал, рукам волю давал, а в женском отделении особенно агрессивных клиенток остригали под нуль. Ну, этими пакостниками не наш отдел занимался. Нам с головой покойника хватило. Привезли его из «Киева-Пассажирского». Документов у него не оказалось. Правда, одежда воняла водкой, и лежал он на первой платформе рядом с депутатским залом в состоянии, которое железнодорожная милиция приняла за «глубокое алкогольное опьянение». Потому что мужчина уже даже не мычал, а только руками отмахивался. Вызвали спецмашину из вытрезвителя. А надо было – «скорую». И немедленно везти в токсикологию. Если бы догадались, беднягу можно было бы спасти. Потому, что токсикология – считай, рядом с вокзалом, – в Калининской больнице напротив Политеха. При случае удалось бы узнать немало интересного, но… Пассажир вместо станции Рубежное отбыл за иные рубежи. А нашему высокому начальству пришлось извиняться перед родственниками и брать на себя все расходы по погребению. Коллектив вытрезвителя, естественно, разогнали, а кое-кого даже посадили. Но мертвого даже это не воскресит. И появился на нашей милицейской совести здоровеннейший «глухарь», поскольку мужик в вокзальном ресторане кроме скромных ста грамм водки принял смертельную дозу яда.
Кто стянул его трудовые сбережения, осталось неизвестным. Персонал вытрезвителя божился, что «его так доставили», транспортная милиция в подтверждение моральной чистоты сбросилась с зарплаты «на покойного». Вокзальные ворюги в тот день на работу не выходили, потому что накануне их хорошенько шуганули по другому поводу. Круг замкнулся. Если бы его в бессознательном состоянии из поезда вынесли, тогда другое дело. Однако поездные воры своим клиентам снотворное подливают не в смертельных дозах. Для них главное, как пишут в протоколах, «довести пострадавшего до бессознательного состояния, чтобы облегчить осуществление кражи». А налить в рюмку то, что выпил гость из Рубежного, – это уже было похоже на убийство с заранее обдуманными намерениями. Кому это нужно?
На памяти уголовного розыска и транспортной милиции пассажиров отправляли в мир иной разнообразнейшими способами: пристреливали, брали на нож, душили веревкой и голыми руками, проламывали голову кастетом, выбрасывали на ходу под откос. Как-то во время бандитских разборок сразу после войны, даже швырнули в купе с конкурентами ручную гранату. Но чтобы человека сознательно травили, да еще химической гадостью, – такого не помнили даже ветераны розыска.
От автора: Алексей тогда либо не знал, либо не рискнул рассказывать таинственную легенду времен Лаврентия Берии. Высокопоставленных людей из провинции вызывали в Москву. Якобы для вручения высокой награды или нового назначения. Характерно, что вместе с командировочным удостоверением гражданину выдавали на руки уже купленный билет в вагон СВ. Второе место в купе занимал человек с незапоминающейся внешностью. За одну-две станции до Москвы молчаливый попутчик выходил, прихватив свой маленький чемоданчик, а счастливого пассажира по прибытии в столицу нашей Родины находили мертвым, без внешних признаков насильственной смерти. Семье выдавали урну с прахом и справку о внезапной смерти от, как тогда говорили, «разрыва сердца». Об обоснованности этой легенды свидетельствовал тот факт, что послевоенные проводники боялись службы в СВ-вагонах на Москву, как черт ладана. Хотя и зарплата, и прогонные там были очень высокие. Поговаривали, что таким способом люди из МГБ убирали тех, кого по разным причинам нельзя было уничтожить традиционным для этого ведомства способом – объявив врагом народа. Несчастных травили специальной гадостью, разработанной в тайных лабораториях бериевской безопасности. Уже во времена «гласности» Эльдар Рязанов положил эту легенду в основу одного из своих фильмов.
Алексей Сирота:
Мы нашли свидетеля-грузчика, который вспомнил, что видел этого пассажира, еще когда он стоял, прислоненный к стене вокзала, но уже в очень неважнецком состоянии. От него со словами: «Потерпи, я сейчас!» отбежала какая-то женщина, молодая, без вещей, с одной лишь черной сумкой через плечо. В момент она исчезла в толпе. Мы долго мытарили свидетеля, но все, что могли из него выжать, укладывалось в две-три строчки протокола: «Скорее худая, чем полная, потому что бежала, не запыхавшись. Скорее молодая, чем пожилая, потому, что красиво двигалась. Вроде бы темная, но не уверен, так как смотрел против солнца. Вроде бы волос длинный, а может, и заколотая на затылке коса, – солнце светило в глаза, не рассмотрел». Конечно, если в течение смены перед тобой мелькают тысячи рук, ног, голов и других частей тела, то поневоле в памяти все перепутается. Особенно, если в это время отходит поезд номер один на Москву, и изо всех динамиков наяривают марш «Прощание славянки».
Я сопоставил оба этих эпизода – на вокзале и в аэропорту. В обоих случаях потерпевшими были мужчины среднего возраста, солидные, денежные транзитники. И там, и там очень легко потеряться в толпе. Но главное – таинственная женщина. Она исчезает вместе с кошельком мужчины в тот момент, когда потерпевший окончательно теряет сознание. И еще – в каждом эпизоде яд наливался в алкоголь. Официантка из ресторана в «Жулянах» припомнила пару потому, что она сидела долго, не торопясь. Ну, там ресторан небольшой, работает до двадцати одного нуль-нуль, потому можно и запомнить. А вокзальный – это уже стадион со столами. И круглосуточный конвейер. Никто ничего не запомнил. Это мы по логике просчитали относительно ресторана. Ну, не к лицу таким людям разливать бутылку водки по стаканам на грязной скамье в зале ожидания.
Мой авиационный коллега, оказывается, имел какие-то личные связи в экспертизе. Поэтому результаты анализов я получил через сутки – неслыханная оперативность. Химический состав яда из эпизода на вокзале полностью совпадал с ядом, которым отравили транзитника в аэропорту. Уникальность почерка преступницы, а может быть, преступников, исключала совпадения. Даже мой любимый закон парных случаев тут не срабатывал. Я пошел к нашему Полковнику, доложил все по форме и попросил разрешения забрать у транспортника дело об отравлении, соединить его с нашим – вокзальным, свести эпизоды под одну обложку и поручить расследование мне. К моему удивлению, Полкан даже обрадовался:
– Сирота, ты гений! Одним «глухарем» больше, одним меньше – погоды не делает! Все равно премии за этот год нам не видать. Зато пусть теперь ребята из транспортной только попробуют не обеспечить нас с женой билетами на Адлер и обратно! Я им столько «глухарей» набросаю, ввек не разгребут! Все неопознанные трупы будут обнаруживать исключительно на территории транспортной милиции.
А потом мой начальник перестал ерничать и сказал уже без шуток:
– Главное для нас обоих, Сирота, чтобы эта неизвестная особь женского пола заныкалась куда-нибудь поглубже и как минимум до моего возвращения из отпуска. Поскольку разводить «глухарей» до бесконечности нам с тобой не позволят. А это именно тот случай.
От автора: Я тогда начал подтрунивать над Сиротой, мол, это и есть его голубая мечта об идеальном преступлении? Тоже мне, романтика! Жара, смесь вокзальной вони, «амбре» человеческого пота, дезинфекции… пассажиры, набитые в кассовые залы, как селедки в бочке. Голые трупы, казенные простыни, придурковатые сержанты. Свихнуться! А где же романтика тихих осенних вечеров, когда еще тепло, но вокруг каждого фонаря светится большой шар из капелек тумана?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11