Единственно прочный.
– Разве? Ведь это неправда.
– Да. Это невозможно.
– Почему невозможно?
– Я как раз думал об этом. Мне кажется, чтобы быть совершенно счастливым, надо стремиться к чему-то, что выше тебя. Разумеется, это общеизвестно.
– Почему же тогда не к интеллекту, превосходящему наш?
– Конечно. Но тогда другой партнер не стремится выше, а, наоборот, снисходит.
– Вы хотите сказать, – Лина предпочитала рассуждать более конкретно, – что мужчина в подобном браке может быть счастлив только с женщиной умнее его, а женщина – с мужчиной умнее ее, значит, они никогда не будут счастливы вместе.
– Да, дело именно в этом. Вероятно, я, как обычно, не прав. Но супружеская жизнь – страшно сложная штука, и не думаю, чтобы она могла существовать на чисто интеллектуальной основе.
– Два разума, слитых в один, – прошептала Лина.
– Ерунда. Разве это возможно?
– Что тогда? Чисто физическая основа?
Реджинальд рассмеялся.
– Конечно, в такой формулировке это выглядит безнадежно.
– Сформулируйте менее безнадежно.
– Хорошо. – Он на минуту задумался. – Счастливый брак основан на умении оценить физические качества партнера.
– Действительно, звучит гораздо лучше, – улыбнулась Лина.
– Суть в том, что в физическом отношения мужчины и женщины не соперничают друг с другом. Они могут восхищаться друг другом.
– Не у каждого из нас есть Сильвия, чтобы восхищаться.
– У Вас есть Том.
– В той же категории, но другого пола?
Реджинальд не думал соглашаться с нею.
– В том-то и прелесть, что в физической привлекательности нет категорий. Здесь все чисто субъективно. Любовь может быть вызвана какой-нибудь особенностью произношения (а всему остальному миру она будет казаться нарочитой), ямочкой на щеке, поворотом головы, жестом руки...
Тут оба они посмотрели на руки Лины, лежавшие у нее на коленях; левая рука спокойным, свободным жестом обнимала пальцы правой.
– И эта привлекательность не исчезает? – спросила она чуть порозовев.
– Нет. В этом и кроется любовь. Не исчезает.
Лина молча крутила на пальце обручальное кольцо.
– Том очень красивый, правда? – спросила она, следуя собственным мыслям.
– Конечно! Но меня привлекает и его ум.
– Да? – Лина подняла брови. Она на минуту задумалась и сказала: – Я обычно так устаю к вечеру, что ничего не замечаю.
Реджинальд рассмеялся:
– Попробуйте заметить за завтраком.
– Дорогой мой, да вы представляете себе, когда мы завтракаем?
– Ох, простите! И не говорите мне когда. Я не вынесу.
– Черт возьми! – изумленно воскликнула Лина. – С вами говорить – просто отдых.
– Вам бы скоро надоело.
– Не знаю. – Она посмотрела на него искоса, потом оглянулась на Сильвию и, поколебавшись, произнесла: – Я сейчас задам дурацкий вопрос: чувствуете ли вы когда-нибудь... – но она вовремя остановилась.
– Что? – спокойным тоном спросил Реджинальд.
– Дорогой мистер... Или я называю вас по имени?
– Попробуйте – как выходит.
– Ну так, дорогой Реджинальд, зачем это “что”, когда вы прекрасно знаете, о чем я хотела и не решилась спросить.
– Люблю ли я разговаривать с вами? Да, конечно.
– Нет, не об этом.
– Провел ли я сегодня день интереснее, чем предполагал? Да. Гораздо интереснее.
– Нет-нет, о другом.
– Я знаю.
– Конечно, знаете. Вот почему мне так нравится разговаривать с вами.
Но он так и не ответил на ее вопрос. А затем сменил тему.
– Вам нравится Вестауэйз? – спросил он, поднося другую спичку к трубке.
– Еще бы. Он всем нравится. Я совершенно без ума от него.
– Я тоже, – сказал Реджинальд. Он дунул на спичку и бросил ее на землю рядом с креслом. – Совершенно.
Лина снова искоса посмотрела на него. Она знала, что он ощущает это, хотя смотрит на Сильвию. “Чувствуете ли вы, какое удовольствие может доставить разговор с кем-нибудь вроде меня”, – собиралась сказать ему Лина. А он должен был ответить: “Я обожаю Вестауэйз, хотя он не говорит вовсе”. Это не совсем ответ.
– Я обожаю Тома, – сказала Лина с нажимом.
– Это замечательно, – ответил Реджинальд.
III
Вечер определенно удался. По дороге домой Сильвия спросила:
– Лина говорила тебе, как ей понравилась твоя книга?
– Нет, – ответил Реджинальд, дернув руль, а потом выправив “моррис”. – Я не знал, что она прочла книгу.
– Да, прочла и просто влюбилась в нее, она мне рассказывала.
Хм. Удивительно. Почему же она ничего не сказала ему? Он попробовал представить, как она читает книгу. Сколько она поняла, угадала, вообразила? Он начал мысленно проглядывать книгу, перевоплощаясь в Лину...
– Устал, дорогой?
Когда он молчал, Сильвии всегда казалось, что он устал.
– О Господи, нет. Я же ничего не делал. Вот ты, наверное, устала.
– Совсем чуть-чуть. Приму ванну, и все как рукой снимет.
– Я люблю играть с тобой.
– Правда? Я тоже.
– Я не очень плохо играл? – спросил он не без робости.
– Конечно, нет, дорогой. Ты всегда играешь хорошо.
Он снова стал думать о книге. После обеда надо будет посмотреть ее еще разок. Ему не приходило в голову прочесть роман, воображая себя Линой...

Глава седьмая
I
Снова пришло время стричься.
– Что тебе привезти из Лондона? – спрашивает Реджинальд за завтраком.
– Мне бы тоже неплохо подстричься, – отвечает Сильвия, глядя на него через стол. – Дорогая, не делай так. – Это Бабусе, которая лежит у нее на коленях и, забывшись, слишком сильно выпускает когти.
– Поедем вместе, – радостно воскликнул Реджинальд, и тут же пожалел о своей радости... и тут же устыдился, что пожалел. Но сегодня в Лондоне его определенно ждут какие-то новости. По утверждению мистера Пампа, весь Лондон говорит о его книге; говорит на языке, чуждом Сильвии. Как раз сегодня ему хотелось быть в Лондоне одному.
– Мне нужно записаться, – отвечает Сильвия, – и я обещала пойти на ленч с Маргарет, когда приеду в следующий раз. Я поеду одна на той неделе, а ты сможешь встретить меня.
– Это будет чудесно, – сказал Реджинальд с облегчением. – А как мы решим с машиной? Она понадобится тебе? Скажи да, и тогда тебе придется отвезти меня к поезду.
Она покачала головой и улыбнулась.
– Если ты вернешься поездом три десять, я пойду на станцию пешком.
– Ну что ты, не стоит. Далеко, да и жарко.
– Я ведь не говорю, что пройду весь путь. Ты подберешь меня на полдороге. – Она добавила чуть смущенно: – Я так люблю встречаться с тобой.
– А я! – воскликнул он. – Мне кажется, больше всего на свете.
Таким образом, все устроилось; и таким образом в то же утро, попозже, он оказался на вокзале Виктория перед книжным киоском, на этот раз увешанным экземплярами “Вьюнка”.
– Вы читали это, сэр? – спросил киоскер, протягивая Реджинальду книгу.
– Да.
Тут мог бы завязаться пространный диалог о “Вьюнке”, но не завязался. Похоже было, что киоскер не расположен к беседе.
– А это? – спросил он, показывая только что появившуюся книгу только что ставшего известным автора.
– Знаете ли, я ведь.. хм... – Он потихоньку попятился и, очутившись вне поля зрения киоскера, постоял еще немного, наблюдая, как тот преследует очередную жертву. Ею оказалась коренастая молодая женщина, которая довольно долго колебалась между “Вьюнком” и “Уэлдонской домашней портнихой” и в конце концов надумала заняться шитьем.
Реджинальд решил начать со стрижки. Мистер Олдерсон, как всегда, был рад видеть его и, как всегда, удивлен, что Реджинальд собрался подстричься, и выражал сомнение, удастся ли это сделать. После такого традиционного вступления Реджинальд удобно устроился в кресле под усыпительное щелканье ножниц мистера Олдерсона.
– Как там за городом, сэр? – спросил мистер Олдерсон на случай, если Реджинальд в разговорчивом настроении. Он обычно заводил именно такой разговор со своими клиентами, живущими в деревне, предоставляя им в зависимости от их желания прекрасную возможность поговорить и помолчать. По раздавшемуся в ответ мычанию нельзя было составить представления о сельской жизни, но можно – о настроении Реджинальда. Мистер Олдерсон продолжал потихоньку стричь...
Вдруг Реджинальд подумал, не читал ли мистер Олдерсон его роман, усмехнулся при этой мысли и решил спросить парикмахера:
– Вы что-нибудь слышали о книге под названием “Вьюнок”?
– Нет, сэр, – отвечал мистер Олдерсон. – Но меня не назовешь большим любителем чтения. Вот миссис Олдерсон часто предается этому занятию и всегда рада услышать про хорошую книгу. Как вы назвали ее, сэр?
– “Вьюнок”.
– Ну да. И вы считаете, это подходящее чтение для миссис Олдерсон? Жена не охотница до рискованных сцен.
– Нет, там нет ничего рискованного, – улыбнулся Реджинальд в свой надетый задом наперед стихарь.
– Я посоветую ей прочесть. Могу ли я спросить, сэр, кто автор? Так легче бывает найти книгу.
Реджинальд не ожидал такого оборота дела и почувствовал себя неловко. С деланно беспечным смехом он признался, что... по правде говоря... это он сам.
– Правда, сэр? – Ножницы задумчиво пощелкали. – Мне будет приятно порекомендовать миссис Олдерсон вашу книгу. – (Чик, чик, чик.) – Вы слышали о писателе Уолтере Безанте? Он потом за свои сочинения был возведен в рыцари и сделался сэром Уолтером Безантом.
– Да, конечно!
– Он имел обыкновение ходить сюда стричься.
– Неужели?
– Да, сэр. Много раз нам доводилось приводить в порядок волосы сэра Уолтера. Он обычно писал книги вместе с мистером Райсом. И вот что кажется мне удивительным, сэр. Как это два человека пишут вместе. Невозможно себе представить, как это получается. Я однажды решился спросить его об этом. Он ответил, в шутку, разумеется, что он обычно пишет толстым пером, а мистер Райс – тоненьким. Мне как-то сказали, что сэр Уолтер повторил эту шутку в одной из своих книг, но я сам не видел.
– Это, наверное, было очень давно. Я хочу сказать, что и не предполагал...
– Да, сэр, конечно... Обыкновенно мой отец обслуживал сэра Уолтера. Я был тогда совсем молодым.
– Ну да, понятно.
– У нас здесь бывают иногда удивительные люди, – продолжал парикмахер негромко. – Однажды пришел молодой человек, наш постоянный клиент, в этот раз он был очень нарядно одет, с розовой гвоздикой в петлице, и попросил побрить его, а потом ему захотелось подстричься и вымыть голову. Когда я высушил ему волосы и на минутку отошел, то заметил, что он разглядывает свои руки, и тоже посмотрел на них и спросил: “Может быть, вы хотите сделать маникюр, мистер Толлоу?” – так его звали, странная фамилия, – а он ответил: “Я как раз над этим раздумывал. – Руки у него были выхоленные. – Нет, пожалуй не стоит”. Когда я все с ним закончил, он встал и подошел к раковине, и мне было видно, как, думая о чем-то другом, он повернул кран и стоял, а вода текла у него по пальцам, и он держал свою гвоздику в левой руке и брызгал на нее, чтобы освежить. А после снова воткнул ее в петлицу, привел себя в порядок перед зеркалом и сказал: “Ну, прощайте, Олдерсон, молитесь за меня”, а я ответил: “Удачи вам, сэр”, не зная, конечно, о чем он, и он ушел. Это случилось утром, а в вечерней газете я прочел, что найдено его тело. Он выстрелил себе в висок.
– Боже мой! – вырвалось у Реджинальда.
– Да, сэр. И я так и не узнал, почему это случилось. Иногда мне кажется, что он готовился к встрече со своей дамой, а она отказала ему; а иногда – что он готовился предстать перед Господом. Бедный юноша.
– И ничего не выяснилось при расследовании?
– Нет, сэр. Если здесь и была замешана дама, она не объявилась. Мы с миссис Олдерсон долго горевали, вспоминая о нем; потом началась война, и сейчас я думаю, что, будь он жив, он, наверное, погиб бы на войне, и его участь не кажется мне ужасной. Готово, сэр, взгляните на себя.
Недолгий путь до клуба Реджинальд прошел пешком. Наверное, размышлял он, можно найти тысячу лондонцев, каждый из которых мог бы рассказать тысячу подобных историй, трагических, прекрасных или забавных, когда-то случившихся с ними. Что за глупость – писать придуманные книги!
II
Что за глупость не писать книг!
– Приветствую вас, Уэллард. Примите мои поздравления.
– О, благодарю.
– Добрый день, Уэллард. Ведь это ваша книга вышла, правда? Я и не знал, что вы пишете.
– Нужно же чем-то заниматься.
– Ваши занятия увенчались успехом...
– Привет, Уэллард. Поздравляю.
– Спасибо.
– Я ведь прочел книгу задолго до старины Раглана. И хотел написать вам, когда прочел.
– Вы очень добры, – ответил Реджинальд. Но про себя усомнился, можно ли счесть это добротой. Люди часто собираются сделать что-то, а потом не делают. Вот если бы он действительно написав, это была бы доброта. Я бы никогда не забыл такого письма.
– Здравствуйте, Уэллард. Как дела?
– Спасибо, неплохо.
– Прекрасно. Я так и думал, что все в порядке, раз сам Раглан взялся за вашу книгу. Я уже давно говорил ему о ней.
– Правда? Очень любезно с вашей стороны.
– Привет, миллионер, как жизнь?
Реджинальд смеется. Что еще можно на это ответить?
– Я еще не прочел вашу книгу, но уже купил.
Кто-то хлопает Реджинальда по плечу и негромко говорит:
– Прекрасно сработано. Чертовски хорошо.
Он быстро оборачивается, но видит только спину. Кто это был? Неизвестно.
– Добрый день, Уэллард. Вы написали замечательную книгу.
– Вы прочли ее?
– Еще бы, дорогой мой, наверное, я один из ваших первых читателей. Это ведь я отозвался о романе так, что Раглан обратил на него внимание.
– Понятно. Ну что ж, очень вам обязан.
И так далее. Все это и нравилось ему, и было противно. Если бы Реджинальд Узллард был собственным сыном, как бы он гордился, стоя невидимо рядом и слушая эти разговоры. Для отца или матери не бывает преувеличенных или неискренних похвал, расточаемых любимому ребенку. Наверное, размышлял Реджинальд, я так жажду похвал, потому что “Вьюнок” мое детище, а чувствую себя неловко, потому что похвалы относятся, в сущности, ко мне. Настоящий отец знает, как мало он отвечает за ребенка, который появился у него.
Войдя в обеденный зал, Реджинальд уловил призывный щелчок пальцами из-за столика у окна. Он взглянул в ту сторону.
– Сюда! – поманили его пальцем.
Ненавижу Ормсби, думал Реджинальд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34