https://wodolei.ru/catalog/dushevie_dveri/steklyannye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Убили? – спросил Майа.
– Да нет, – сварливо ответил солдат. – С чего ты это взял? Потерял, и все тут. Ночью. Должно быть, я на марше заснул и попал не на ту дорогу. Проснулся – и след их простыл. Никого, вся наша рота исчезла. Уж поверь, я ее искал, в нашей роте почти все безонские.
Его прервал еще более резкий свист. Солдат нагнул голову, но сигареты изо рта не вынул, и лицо его приняло серьезное напряженное выражение, будто он выполнял какую-то сложную работу.
– Здорово бьет, а?
– Ничего, выкрутимся, – заметил солдат таким тоном, каким обычно говорят: «Вот наладим подшипнички, и пойдет наша бандура». – Только бы ловкости и терпения хватило, всего и делов-то.
– А ты часом парней из Безона нигде не встречал по пути?
– Нет.
После оглушительного воя бомбы наступила тишина.
– Вот уже целых десять дней я один болтаюсь, – продолжал солдат, – ты и представить себе не можешь, до чего мне осточертело.
– Десять дней?
– Да, десять дней шатаюсь по дорогам один, а главное, не знаю, куда идти-то… Конечно, один, это только так говорится… Лучше сказать, никого своих нету.
Майа пригляделся к солдату. Тот наморщил лоб, нахмурил брови, но даже сейчас его угрюмая физиономия производила неуловимо комическое впечатление.
– А что ты делал на площадке?
– Ясно что. Стрелял! – И добавил как бы про себя: – Все подчистую извел.
Он подобрал с земли чехол, аккуратно отряхнул с него пыль и заботливо натянул на пулемет. Потом положил пулемет себе на колени и уперся в него локтем.
– Все расстрелял, – добавил он, – но не волнуйся, найдем еще патроны, я всегда нахожу, их тут на дорогах кучи. А магазин я сберег.
И с довольным видом хлопнул по вещевому мешку.
– Заметь, – добавил он, – пулемет он и есть пулемет, нет оружья лучше. Ни тебе не заест, ни сдаст. Надо прямо сказать, я ведь везучий, мне со склада новехонький достался, ну уж следил я за ним, а главное, всегда в одних руках, что нет? С самого начала войны он всегда при мне. Никому даже притронуться не давал, даже самому лейтенанту… Как-то, помню, он хотел мой пулемет взять, чтобы обстрелять дерьмовый фрицев самолет, который шел на бреющем. «Извиняюсь, – это я ему говорю, – кто из нас двоих стрелок, вы или я? Если вы, пожалуйста, будьте любезны, вот вам пулеметик, а я его больше в руки не возьму, сами, говорю, им и занимайтесь. А если я, говорю, так я и стрелять буду». Он, понятно, надулся, но отвязался. Заметь, хорош ли офицер, плох ли, я все равно всю их породу не переношу. Я ведь скорее антимилитарист, только по-своему, конечно. А нашего я здорово уел. «Если, говорю, я, то мне и стрелять». Вот, мол, и все.
– И хорошо сделал, – сказал Майа.
Пехотинец дружелюбно взглянул на него.
– Парни, заметь, прямо скажу, не понимали меня, не понимали, да и все тут. Когда началось отступление, они как стали голову мне морочить… «Дурак ты, Пино, – это они мне говорили, меня Пино звать, – с вызывающим видом добавил он, – брось, Пино, ты свои хреновый пулемет! На что он тебе нужен! Неужели тебе охота целые дни таскать на плече железку в десять кило?» Вот что они, ребята то есть, мне говорили. Но я уперся. «А бомбардировщики?» – спрашиваю… Надо тебе сказать, – добавил он, скромно потупив глаза, – надо тебе сказать, что в Сааре я из своего пулемета сбил один бомбардировщик. «А вам, – говорю я им, – а вам, значит, без разницы, что вас бьют как зайцев, а вы и не думаете защищаться?» – «Это нам-то защищаться, – говорят. – Нам защищаться! Да брось ты дурака валять». А мне плевать на них, только увижу фрицев самолет, как начну по нему поливать! И, веришь ли, парни еще меня крыли: «Пино, сволочь ты! – это они мне говорят. – С твоим пулеметом нас засекут. Если хочешь храбреца разыгрывать, катись от нас подальше». Вот как они говорили, парни то есть. А еще себя мужчинами называют! Сам понимаешь, меня голыми руками не возьмешь, и я им вот что отвечал слово в слово: «Может, и есть у вас, говорю, кое-какие мужские принадлежности, только не на том они месте, где положено, да, пожалуй, еще и не ваши!» Прямо в точку попал! Ну, конечно, ругань пошла. Что-что, а такого я от них не ждал. Под конец они моего пулемета видеть не могли. Как-то раз ночью пытались даже его украсть. Сволочи все-таки, скажешь нет?
И он добавил, злобно наморщив лоб:
– По-моему, они даже нарочно меня бросили. Ничего удивительного нет!
Майа искоса поглядел на соседа. И представил себе, как целых десять дней тот один мотался по дорогам, один среди общей сутолоки, среди незнакомых парней, десять дней под знойным солнцем в своей упряжи, которая гнула его к земле, придавала ему смешной вид толстяка, в своей куртке, застегнутой на все пуговицы, в майке, с двумя битком набитыми вещевыми мешками, в обмотках и с десятикилограммовой железкой на плече! И повсюду он искал патроны, чтобы продолжать свое дело, и каждый самолет, пикирующий на их колонну, он поливал огнем, хотя никто не давал ему приказа, стрелял просто потому, что было неприятно не отвечать, когда по тебе бьют. Майа с удивлением разглядывал этого чудаковатого свирепого вояку, который продолжал воевать, когда все уже отказались воевать.
– А ты кем был до войны?
– Столяром, – ответил Пино и добавил, задрав свой острый подбородок: – У меня было свое дело и даже помощник имелся. Работы, слава богу, хватало. Я не жаловался, да и жена тоже. Жили спокойно. Одно меня огорчало – детей у нас не было. Даже к врачам ходили. Говорят, все дело в жене. Она… она…
Он запнулся, вспоминая нужное слово.
– Бесплодная?
– Да нет, – возмущенно возразил Пино, – откуда ты взял? Просто не может иметь детей, вот и все.
Его прервал пронзительный свист. Пино нагнул голову с внимательным и важным видом, такой вид появлялся у него при каждом новом разрыве. Казалось, он думает: «Вот эта – уже не шутка. Тут, брат, держи ухо востро. Тут уж промашки не будет». Так он и сидел, нагнув голову, наморщив лоб, положив на колени ладони. Вид у него был серьезный, сосредоточенный. И даже несмотря на это, в лице его было что-то комическое.
Несколько минут оба ждали следующего разрыва. Но все было тихо.
– Отбомбились! – сказал Пино, лукаво и удовлетворенно улыбаясь. – Теперь конец.
Значит, теперь работа кончилась. Он их, фрицев, здорово обвел. Они, фрицы, хотели его убить своими бомбами, да только ничего у них не вышло. Просто не знают они, с кем дело имеют! Он, Пино, столяр-краснодеревщик, не из тех парней, которые позволят себя провести. Не такой он парень, чтобы даться немецкому самолету или с корявой доской не справиться. Минуточку! Таких парней, как он, Пино, голыми руками не возьмешь.
– Идем?
Он уже снова встал на ноги и стоял перед Майа – по бокам два вещевых мешка, через плечо на ремне автоматический пулемет. Его невысокая фигурка выделялась на фоне гаражной стены, коренастая, раздутая в боках, чем-то комическая.
Поднимая металлические жалюзи, Майа подумал, что среди этой сутолоки, на протяжении целых десяти километров, среди незнакомых солдат, Пино будет снова совсем один, без своих парней.
– Послушай-ка, – сказал он, – окажи мне, если можешь, услугу. Сходи-ка в санаторий.
– А где он, санаторий?
– Сверни налево и иди по берегу примерно с километр. Санаторий здесь только один на всем берегу, так что ошибки быть не может. Потом обогнешь забор, и первая же машина справа от забора – наша. Английский санитарный фургон. И там ты увидишь типа с бородой, он возится у костра – так это мой друг Александр.
– Александр, легко запомнить, – сказал Пино.
– Скажешь ему, что Майа – Майа – это моя фамилия – пытается попасть на судно, и если он к вечеру не вернется, значит, уехал. («А так как я ему это уже говорил, – подумал Майа, – он сначала удивится, зачем это я послал какого-то типа сообщать то, что уже известно».)
– Идет.
– Подожди-ка, скажешь ему, что ты, мол, просишь взять тебя на харчи вместо меня.
Пино смущенно молчал.
– Не буду я так говорить, – наконец произнес он.
– Тебя это не устраивает, что ли?
– Конечно, устраивает! Но хорош я буду, если он сам меня не пригласит!
Майа улыбнулся.
– Но это же я тебя приглашаю, дурачок. Что я, что Александр, – это одно и то же.
– Да что ты, хорош я буду!
– О, черт! – ругнулся Майа. – Будь у меня клочок бумаги, я бы написал ему, Александру.
– Ну ладно, – согласился Пино, – передам все, как ты велел.
И Майа понял, что настаивать больше не стоит, что никогда он не предложит себя в нахлебники, не перестанет думать: «хорош, мол, я буду»… Впрочем, это не важно, Александр поймет.
– Ну, как знаешь, – сказал он. – Тогда привет.
– Привет.


* * *

– Что вам угодно, мосье?
Майа, безуспешно крутивший водопроводный кран, обернулся. В рамке двери стояла девушка-подросток лет пятнадцати, скрестив на груди руки. Говорила она суровым, но не слишком уверенным тоном. Майа улыбнулся. Лицо его как маска покрывала смоченная потом пыль, и, когда он улыбнулся, на зубах заскрипел песок.
– Простите, – сказал он, – я вошел сюда помыться, я думал, что в доме никого нет…
Оказывается, в городе еще оставались мирные жители! А ведь, проходя десять минут назад по улице, он не обнаружил и следа их присутствия. Должно быть, забились по углам, сидят себе тихонько, боятся даже не так бомбежек, как солдатни.
– Правда? Значит, вы не воровать пришли?
Майа засмеялся, и девушка вскинула на него смущенные глаза.
– Я только потому сказала, что вчера приходил солдат и унес половину наших продуктов. Я пыталась, было ему помешать, но он ужасно ругался, угрожал, а потом ушел. У него, как и у вас, тоже был на поясе громадный револьвер.
– Не беспокойтесь, – сказал Майа, – единственное, чего я хочу, так это чуточку воды, чтобы умыться.
Девушка растерянно поглядела на него.
– Да ведь водопровод и канализация разрушены. У нас есть немножко воды для питья и готовки. А умываемся мы колодезной водой, только она солоноватая. Будете мыться такой водой?
– А как же, – подхватил Майа. – соль прекрасное консервирующее средство.
Она улыбнулась его шутке, но во взгляде ее все же поблескивало недоверие. Не спуская с Майа глаз, она открыла стенной шкаф, достала ковшик, зачерпнула из ведра воды и, поставив в раковину небольшой белый тазик, вылила туда воду.
– Держите-ка, – сказал Майа, расстегнув пояс и протягивая его девушке, – теперь вы будете владелицей «громадного револьвера». В случае чего, если я окажусь злодеем, прямо стреляйте в меня.
– Я не боюсь! – сказала она, вздернув маленький с ямочкой подбородок.
Майа нагнулся над тазиком. Откровенно говоря, он предпочел бы производить водные процедуры в одиночестве, но девушка, видимо, и не собиралась уходить из комнаты. Очевидно, именно здесь, в одном из двух стенных шкафов, хранились их продовольственные запасы.
– Вы одна живете?
– Нет, – живо отозвалась девушка, – с Антуанеттой, сестрой, и с дедушкой и бабушкой. Они в погребе. Когда мы услышали ваши шаги, они не хотели меня пускать, а я все-таки поднялась сюда. Антуанетта все время ревет.
– А кто это Антуанетта?
– Да моя же старшая сестра. Ужасная трусиха.
– А вас как зовут?
Она заколебалась. Видимо, назвать свое имя чужому молодому человеку казалось ей не совсем удобным.
– Жанна, – наконец сказала она.
В конце концов сейчас война.
– Жанна, – сказал Майа.
Он замолчал и весь ушел в процесс намыливания.
– Вы не обиделись?
Майа повернул к девушке свое покрытое мыльной пеной лицо:
– За что?
– Что я вас за вора приняла.
– А откуда вы знаете, что я не вор?
– Ну, теперь-то видно.
Она присела на краешек стола, положила пояс себе на колени и попыталась открыть кобуру револьвера.
– Можно вынуть?
– Пожалуйста, он на предохранителе.
Она вынула револьвер и разглядывала его с жадным мальчишеским любопытством.
– Ух и тяжелый!
Приподняв с трудом обеими руками револьвер, она перехватила его правой рукой и направила в сторону Майа. Она так увлеклась, что даже брови нахмурила и стала с виду совсем девчонкой.
– Жанна, ты же его убьешь!
Майа обернулся. На пороге открытой двери стояла вторая девушка. Бледненькая и перепуганная.
– Господи, какая ты дурочка, Антуанетта!
Жанна положила револьвер на стол и с улыбкой взглянула на Майа. Антуанетта с недоумением переводила глаза с сестры на незнакомца.
– Да не торчи ты здесь словно чучело, – Жанна даже ногой топнула. – Принеси полотенце, и быстро.
Антуанетта исчезла в соседней комнате.
– Вы боялись во время бомбежек?
– Вот уж ничуть, – сказала Жанна.
– А я так боялся, – с улыбкой сказал Майа.
Он стоял растопырив руки, чтобы не замочить брюк.
– Когда начали бомбить, я спрятался в гараже.
– В каком? В гараже против нашего дома? Но это же гараж мосье Тозена! Бедный, бедный мосье Тозен! Он так дорожил своей машиной.
– Жанна! – крикнула из соседней комнаты Антуанетта. – Не нашла!
– Никогда она ничего не может найти, даже у себя под носом! – сказала Жанна.
Она тоже скрылась в соседней комнате, и до Майа донеслось перешептывание сестер. Он огляделся. Кухонька так и блестела чистотой. На столе, покрытом белой клеенкой с вшитыми по краям палочками, чтобы лежала ровно, стояла наполовину пустая бутылка вина. Закупорена она была фигурной пробкой, изображавшей голову какого-то губастого, щекастого пестрораскрашенного дядьки.
Вернулась Жанна и протянула ему мохнатое полотенце, пахнувшее тмином. За ней явилась Антуанетта с двумя щетками и гребнем. Обе они были очень тоненькие, почти одного роста, и так как обе были одеты в одинаковые платьица, то казались близнецами.
– Хотите причесаться?
Жанна выхватила гребенку из рук сестры и сунула ее Майа.
– Обо всем-то вы подумали, – сказал Майа.
На шпингалете окна висело зеркальце. Он подошел к нему.
– Какие у вас волосы красивые! – сказала Жанна.
– Жанна! – с упреком крикнула Антуанетта, и краска медленно залила ее лицо.
– Что думаю, то и говорю, – сказала Жанна, дернув плечиком.
– Какие вы милые, – серьезно сказал Майа, – обе ужасно милые.
Антуанетта робко улыбнулась. Теперь пришла очередь щетки. Как и в случае с гребнем, Жанна выхватила щетку из рук сестры и подала Майа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27


А-П

П-Я