Среди прочих добрых дел, сотворенных Николаем, – три кошелька с золотом, подброшенных в дом, где жили три сестры. Отец не мог их прокормить и хотел отдать в проститутки (нормальный способ для женщины заработать на жизнь в те времена). Благодаря подарку святого девицы благополучно вышли замуж.
Именно от этого случая уже в более поздние времена в Германии, где Николая (Николауса – Клауса) тоже весьма почитали, пошел обычай в день этого святого, 6 декабря, делать детям подарки от его имени. Через некоторое время обычай сместился на три недели, на рождественские праздники, но ответственным за их вручение остался святой Николай, по-немецки Санта-Клаус. А красный цвет шубы и колпака Санта-Клаусу достались в наследство от святого Николая, которого на европейских иконах изображали в красной епископской мантии и в головном уборе такого же цвета.
Вот так и завершился круг. Святой Николай усердно боролся с древнегреческими богами, и по его воле был до основания разрушен храм Артемиды в Мирах, чтобы и духа не осталось от идолопоклонства. А по истечении полутора тысяч лет в головах большинства христиан – европейцев и американцев – он превратился в Санта-Клауса, который больше похож на доброго скандинавского языческого божка, чем на сурового христианского святого.
Как-то мы с друзьями заблудились в чудесном городе Праге. Но не испугались. Ведь там чуть ли не на каждом перекрестке стоят большие щиты с планом города и алфавитным указателем достопримечательностей. Мы находились где-то недалеко от Национального театра, и искать в указателе надо было на букву Д, а не на Т, потому что театр по-чешски – дивадло. У нас возник повод порассуждать, чем это не понравилось чехам слово «театр». К чему придумывать какое-то «дивадло», когда есть всем известное международное слово?
То-то и оно, что международное. В XIX веке, когда в чехах стало просыпаться национальное самосознание, они запротестовали против внедрения в родной язык международных слов. Потому что практически все эти слова приходили в чешский из немецкого, а этот язык юные и романтичные чешские националисты считали языком национального угнетения. Поэтому решено было «международные» слова в родной язык не вводить, а придумывать новые, используя для этого исконные славянские корни, приставки и суффиксы. Вот и стал театр – дивадлом (зрелищем, дивом, то есть тем, что показывают), аэроплан – летадлом (тем, что летает).
В России того времени вопрос о национальном выживании, конечно, так остро не стоял. Русский язык давно и успешно переварил огромное количество иностранных слов, которые входили в российскую жизнь, начиная с реформ Петра I. Однако европейская тенденция – древность нации показать – захватила и Россию. Интерес к фольклору, к древнему прошлому был всеобщим. Оперы Н. А. Римского-Корсакова с сюжетами по мотивам русских сказок и былин, картины на те же сюжеты, которые рисовали И. Я. Билибин и В. М. Васнецов, имели большой успех. Обсуждался вопрос о переименовании столицы империи в Петроград. Новым крейсерам российского флота давали названия «Варяг», «Аскольд», «Рюрик», «Баян».
В ходе всеобщего интереса к русским и славянским древностям баяном назвали и появившийся в 1907 году новый музыкальный инструмент. На баяне, похоже, только в России и играют; в других странах этот инструмент неизвестен, потому в иностранных языках и слова такого нет.
Строго говоря, новым его назвать трудно. Подобный инструмент, который назывался гармонью, был распространен в России еще с начала XIX века. Возможно, что завезли гармошку из Баварии, где до сих пор она весьма популярна.
Гармонь была инструментом простонародным, то есть достаточно простым, чтобы человек с музыкальным слухом, но музыке не учившийся, смог на нем подобрать одну-другую популярную мелодию. Виртуозам же гармонистам (а было таких немало) инструмент довольно скоро становился «тесен». Один такой мастер, Яков Федорович Орланский-Титаренко (1877–1941), встретился как-то с другим мастером, Петром Егоровичем Стерлиговым (1872–1959). Стерлигов был не гармонистом, а самым лучшим в России специалистом по изготовлению этих музыкальных инструментов. Рассказывали, что он знал только одну мелодию, которую играл, проверяя изготовленные гармони. Услышав жалобы Орланского на ограниченные возможности гармошки, Стерлигов вдохновился на создание роскошного концертного инструмента, настоящего ручного органа, – который и получил название в честь легендарного древнерусского певца. Пушкин в поэме «Руслан и Людмила» пишет:
Но вдруг раздался глас приятный
И звонких гуслей беглый звук;
Все смолкли, слушают Баяна…
Тот Баян жил в конце XI – начале XII века, по-видимому, в Киеве. Он слыл знаменитым песнетворцем и в своих песнях славил подвиги русских князей и их воинов. Автор «Слова о полку Игореве» называет его «соловьем старого времени», пускающим свои пальцы по гуслям, словно десять соколов на стадо лебедей. Баян упоминается и в другом древнерусском поэтическом произведении, в «Задонщине».
Вполне возможно, что этим словом в литературных памятниках обозначено не имя, а профессия: тот кто бает, то есть рассказывает, – певец, сказитель. Но сквозь толщу лет не разглядеть, кем был упомянутый древнерусский сказитель, и был ли он вообще.
Стыдно было бы нам, читающим и пишущим по-русски, – не вспомнить еще одних святых, братьев Кирилла и Мефодия, придумавших славянскую азбуку, которую называют кириллицей в честь одного из них.
Кирилл (до принятия в 869 году монашества – Константин; 827–869) и Мефодий (815–885) были родом из богатой и знатной семьи, жившей в греческом городе Салоники, в Македонии. Став воином, Мефодий долгое время был византийским наместником в одном из соседних с Македонией южнославянских княжеств. Его брат выбрал стезю ученого, занимал должность библиотекаря патриарха в Константинополе. В 862 году братья отправились в моравские земли (ныне Чехия и Венгрия), где по просьбе тамошнего князя занялись крещением и просвещением местного населения.
До разрыва между католичеством и православием оставалось полтора века. В то время Рим и Константинополь еще сотрудничали в области миссионерства. Хотя даже в этом святом деле не обходилось без интриг. Моравию намеревались крестить немецкие монахи из Баварии и из Зальцбурга. Увидев, что сладкий кусок уплыл из рук, они пожаловались на братьев римскому папе. Поводом для жалобы было то, что братья вводили в славянских землях богослужение на славянском языке. Оба брата хорошо знали этот язык, а для его записи придумали новую азбуку, глаголицу. Глаголица была составлена на основе греческого алфавита с добавлением некоторых отсутствовавших в греческом языке звуков, в первую очередь шипящих.
Надо сказать, что греки, а вслед за ними и римляне, считали наличие шипящих звуков в языке признаком варварства. Именно из-за отсутствия в греческом языке шипящих звуков царь Шломо стал для христиан Соломоном, а герой и судья Шимшон – Самсоном. У славян же в языке шипящих звуков было достаточно. Поэтому братья-просветители ввели в свою азбуку несколько отдельных знаков для шипящих звуков, взяв за основу две буквы из еврейского алфавита: «шин» и «цади». Из «шина» получилась Ш, а чуть позже Щ. Буква «цади» – родоначальница букв Ц и Ч.
Форма букв глаголицы сильно отличается от известных нам ныне: братья специально изменили их написание, чтобы славянские книги не походили на греческие, и конкуренты (немецкие монахи) не обвинили их в распространении греческого языка на «чужой» территории, то есть в греческой экспансии в славянские земли. В 868 году по пути домой, в Константинополь, просветители оказались в Венеции. Тогда римский папа Адриан II пригласил их приехать в Рим. Он одобрил их миссионерскую деятельность и благословил молитвенники на славянском языке.
Младшему брату не удалось вернуться на родину. Находясь в Риме, он заболел и умер. Перед смертью Константин постригся в монахи, приняв при этом имя Кирилла. Так что Кириллом он пробыл совсем недолго. Да и изобретателем той азбуки, которую мы сегодня называем кириллицей, он не был.
Кириллицу ввели в обращение ученики Кирилла и Мефодия. Пока был жив Мефодий, назначенный епископом Великой Моравии, его последователям ничего не грозило. Но после того как Мефодий скончался, начались притеснения его учеников со стороны моравских князей. Этому немало способствовали происки немецких монахов. В конце концов, тех, кто вел богослужение на славянском языке, изгнали из страны. Они переселились поближе к метрополии, в Болгарию. Здесь население тоже было по преимуществу славянским. Так что славянская азбука Кирилла и Мефодия очень пригодилась в этих краях. Теперь уже не было нужды таить ее греческое происхождение. Поэтому написание славянских букв упростили и сделали их более похожими на греческие. Делалось это еще и для того, чтобы облегчить славянским грамотеям освоение языка-первоисточника. В азбуке оставили буквы, для славянского языка бесполезные, например, сугубо греческие «кси» и «пси» и пресловутую «ижицу». Кстати, приблизительно так же поступили и древние римляне. Латинский алфавит заканчивается буквами X, Y и Z. Эти буквы используются только в словах, которые были заимствованы у греков. Название буквы «игрек» говорит само за себя: «и-грек», то есть «греческое и».
В Болгарии, даже при коммунистической власти, день Кирилла и Мефодия (24 мая) праздновался как День славянской письменности. В Советском Союзе о заслугах равноапостольных братьев говорилось скупо. Не всякий школьник, научившийся писать, знал о подвиге двух византийских священников, благодаря которому он приобщался к великому миру культуры. Более того, и слово «кириллица» широкого распространения не имело. Пользовались им, в основном, библиотечные работники. Слово, обозначающее славянскую, и в первую очередь русскую азбуку, стало привычным только с появлением персональных компьютеров: в операционных системах и других полезных программах славянская азбука называется «кириллической» (Cyrillic).
Когда-то давным-давно на улицах города Белостока звучали четыре языка, потому что в городе жили евреи, поляки, русские и немцы. Горожане были обычными людьми, не семи пядей во лбу, но каждый поневоле становился полиглотом, чтобы общаться с соседями или с торговцами на рынке.
Вот и сына учителя Марка Заменгофа как только не звали: и Лейзер, и Лазарь, и Людвиг. Мальчик был способен к языкам. Учась в варшавской гимназии он, как положено, выучил два «мертвых» языка (древнегреческий и латынь) и два языка «живых» (немецкий и французский), а потом самостоятельно принялся за английский. Если учесть, что с детства он знал русский, польский, идиш и иврит, то языковая база у Лазаря-Людвига была солидная. С такой базой выучить еще один язык – дело пустяковое.
Еще лучше – придумать язык совсем новый. Чтобы было в нем всего несколько грамматических правил. И легкое словообразование, с помощью приставок и суффиксов. И никаких исключений. И знакомые латинские буквы. И знакомые корни: на 60 процентов взятые из романских языков, на 30 – из германских и на 10 – из славянских. Такой язык было бы просто выучить всем людям во всем мире. Это было бы замечательное средство общения!
Проект нового языка Людвиг Заменгоф (Ludwig Zamenhof; 1859–1917) набросал уже в выпускном классе гимназии. Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Филология не прокормит. К тому же такая заумно-футуристическая. Поэтому молодой Заменгоф изучал медицину в Москве, Варшаве, Вене – и стал врачом-окулистом.
Возможность представить миру проект, который повернет этот мир к всеобщему благу, счастливо совпала с порой женитьбы. Будущий тесть согласился на то, чтобы часть приданого была использована для публикации проекта международного языка. 26 июля 1887 года в Варшаве вышла сорокастраничная книжка (на русском, кстати, языке). Книжка называлась скромно: «Международный язык. Предисловие и полный учебник» («Lingvo internacia. Anta?parolo kaj plena lernolibro»). Автор тоже был скромен. Книгу он подписал псевдонимом Doktoro Esperanto, то есть «Доктор Надежда».
Надежда объединить людей в одно счастливое (а как же иначе?) сообщество грела в то время сердца многих людей. Идея международного языка (как средства достижения всеобщего братства и мирного сосуществания народов) приобрела страстных поклонников во многих странах мира. Тем более что язык эсперанто и в самом деле оказался несложным. А ведь только простая идея может овладеть массами. Поэтому в начале XX века количество эсперантистов исчислялось миллионами. В СССР в 1920-х годах язык эсперанто считался языком грядущей мировой революции и широко изучался. В 1927 году даже была выпущена советская почтовая марка в честь 40-летия языка. На зеленом фоне – портрет Л. Заменгофа, а также заводы, фабричные трубы и краны, воздвигавшие что-то железное. Но – tempo ?an?i («времена меняются»). В 1937–1938 годах советских эсперантистов выкосили почти полностью, потому что очень уж вредным этот язык оказался. На нем, как доказали следственные органы, вели секретную переписку троцкисты, шпионы и террористы.
Приблизительно в то же время эсперанто и эсперантистов уничтожали в гитлеровской Германии. Всемирным языком (только недочеловеки понять этого не могут!) должен быть немецкий язык, а не какое-то сомнительное эсперанто, выдуманное к тому же русским евреем из польского города.
Сам врач-окулист Л. Заменгоф, придумавший язык для международного братства и любви и подаривший ему не свое имя, а красивый псевдоним, скончался 14 апреля 1917 года в Варшаве. Тогда Варшава еще не стала столицей независимой Польши. Варшаву оккупировали германские войска. И было еще много времени – 22 года – до следующей немецкой оккупации, когда погибнут почти все родственники Доктора Надежды.
В XVII веке в городе Бремене жил человек со странной для немецкого уха фамилией Неандер. Был он не иностранец, просто его дедушка Иоахим, музыкант и эрудит, решив облагородить свою обычную немецкую фамилию Нойман (Neumann – буквально:
1 2 3 4 5 6 7