– презрительно улыбнулся Гена. – А? Ты ему чемодан поднес? Или кофе приготовил?
– Так вы пойдете?
Сплюнув на асфальт, Гена посмотрел по сторонам и решительным шагом направился ко входу...
Охранник бежал впереди и раскрывал перед Геной двери – «сюда», «сюда, пожалуйста»...
Войдя в номер, Эйхель понял, что охранник был прав. Неприятности были налицо. Точнее – на лице. На лице человека, лежащего на кровати номера. Маленькое пулевое отверстие, из которого вытекла струйка крови. На стуле, сжимая голову руками, сидел Мариноха.
– Познакомь меня с телом, – сглотнув капустную слюну, попросил Эйхель своего коллегу.
Тот поднял красные, мутные от свершившегося глаза на милиционера. Казалось, он сошел с ума.
– Это Франк Бауэр. Тот немец, с которым я должен был заключать сделку по организации в Тернове сети ресторанов...
Да, тут есть от чего расстроиться. Вряд ли эта сделка состоится не только в ближайшем будущем, но и вообще. Рассматривая бездыханное тело немецкого предпринимателя, Эйхель сомневался в том, что после последних событий Тернов переполнят торговые представители из ФРГ. Скорее сбегут приехавшие раньше. Особенно из числа тех, кто организовывал в городе комбинаты питания.
И он понял еще одну вещь. Отпуск за границей откладывается.
Вынув из кармана сотовый телефон, Гена некоторое время стоял неподвижно, отколупывая языком прилипший к нёбу кусочек капусты. Нужно было время, чтобы оценить свои последующие действия. Начальник милиции общественной безопасности послал его рассмотреть над зданием городской ратуши флаг, а он нашел труп. Личное обнаружение тела убитого – не самый приятный момент в работе милиционера. Гораздо лучше, если это делают простые граждане. Собственно, так оно и вышло, однако, вместо того чтобы звонить «02», к телу подозвали его, Гену Эйхеля, старшего опера по раскрытию угонов автотранспорта. И звонить в прокуратуру придется именно ему.
Прожевав капустный листок, Эйхель быстро набрал номер транспортной прокуратуры. Любой другой позвонил бы в районную, однако капитану было известно, что гостиница «Альбатрос» до сих пор находится на балансе этой организации. Все преступления, совершаемые в гостинице и имеющие статус тяжких, попадали под подследственность транспортной прокуратуры. Ранее гостиница была ведомственной, в ней останавливались все, кто приезжал в город на конференции, собрания и совещания, связанные со слетом всех прокурорских кадров. Теперь название сменилось со «Звезды» на «Альбатрос», цены повысились в пять раз, и всех прокурорских из нее выселили. Однако какие бы преобразования ни шли внутри, снаружи она была неизменно покрыта гранитом и стояла там же, где ее оставил архитектор Чичков в начале девятнадцатого века – в пятидесяти метрах от входа на железнодорожный вокзал, в ведении транспортной прокуратуры. Вот теперь пусть транспортный прокурор Пащенко Вадим Андреевич сам и решает, что делать с телом немца.
– Как же это произошло?.. – пробормотал Мариноха, который до сих пор не мог поверить своим глазам. – Как же такое могло случиться? Как??
– Вскрытие покажет... – обреченно заверил Гена. – Алло!..
Ему на самом деле было от чего расстроиться...

Часть первая

Глава 1

Полный годовой отпуск работника с таким юридическим стажем, как у федерального судьи Центрального районного суда города Тернова Антона Павловича Струге, составляет пятьдесят пять суток. Чтобы увеличить его еще на несколько дней, можно подгадать под праздники или уйти на выходные, зная, что с понедельника ты уже свободен. Однако судья, у которого в производстве находится столько дел, никогда не позволит себе такой роскоши. Он разобьет его на два периода отдыха в течение года. Такое допускается, и потом, это выгодно. Нет сомнений, что такие страдания, как проблема разбивания отдыха судьями, вызывают неподдельное возмущение тех, чей отпуск определен законодательством в двадцать четыре дня. Однако не всякий решится поменяться своим местом со Струге. Именно поэтому мало кто возмущается и количеством предоставляемых судьям дней отпуска, и зарплатой, и прочими льготами. Впрочем, льготы – разговор отдельный. С проведением глобальной судебной реформы, направленной на укрепление государственного строя и на изменение жизни тех, в отношении кого проводится реформа, льготы действительно изменились. Что, собственно, и реформировало уровень жизни последних. Изменение проявилось в том, что отныне судьи стали получать меньше, а на социальные нужды тратить больше. Осталась одна льгота, которая самым чудовищным образом стала выделять класс судей как имущий. Бесплатный проезд на общественном транспорте. Тысячи жрецов Фемиды в таких убогих странах, как Германия, Франция и США, услышав о беспредельных правах российских судей, едва не разорвали свои мантии. Им-то, забытым и обездоленным, таких прав, как босяцкий проезд на автобусе, никто даже не предлагал. И лишь в розовых снах им снится, как они входят в автобус, а на предложение кондуктора предъявить билет за проезд злорадно смеются и предъявляют удостоверение судьи – «Обломись»...
Однако судебная реформа в той части, которая касается непосредственно материального благосостояния судьи, Антона Павловича не коснулась даже здесь. Несмотря на то, что его судейское удостоверение превратилось в проездной билет, ему от этого стало не легче. На работу и домой с работы он ездил на маршрутных такси и маршрутных автобусах, внутри которых расклеены плакаты с просьбой есть семечки вместе с шелухой и злорадно возвещающие о том, что «льготы не действуют». Не действуют, и все. Хоть убейся.
Как бы то ни было, через три дня наступал долгожданный отпуск, первая часть которого как раз приходилась на начало июня. Вторую половину Струге решил задействовать в декабре, по просьбе жены, Саши, как возможность съездить к ее маме, своей теще, на день рождения.
Доехав до своей остановки, Антон вышел и быстро дошел до дома. Собственно, чтобы попасть с остановки в свой подъезд, ему оставалось лишь перейти дорогу. Дом встретил его прохладой и легким ароматом Сашиных духов. Странно, но они не выветривались даже тогда, когда настежь открывались все окна. Едва теплый воздух с улицы, проникнув в квартиру, охлаждался о ее холодные стены, окна закрывались. Но даже тогда чувствовался этот аромат «Дюпон». Что поделать, Антон воспринимал близость жены как благодать не только по причине ее запаха дома. Саша присутствовала в его жизни во всем. Но сейчас она была еще на работе. Бросив у порога портфель – «потом разберусь» – и почувствовав, что в него начинает забираться привычная предотпускная ленца, он прошел в комнату и рухнул в кресло.
Позвонить сразу ему не удалось. Мешал Рольф – любимец Струге. Рольфом зовут немецкую овчарку, попавшую в руки Антона полгода назад. Из пятимесячного щенка кобель вымахал в огромную псину, но, судя по всему, останавливаться в росте еще не собирался. Оттолкнув его слюнявую, радостную морду от своей рубашки, Струге вынул из гнезда телефонную трубку и по памяти набрал номер. Не проходило дня, чтобы он хоть раз не разговаривал со своим другом детства Пащенко. Они вместе росли, вместе учились, потом, уже после армии, вместе следачили в транспортной прокуратуре. Чуть больше девяти лет назад их дороги разошлись: Струге ушел работать в суд, а Пащенко стал прокурором. Не было дня, чтобы Антон с Вадимом не перезванивались или не встречались. В выходные, если позволяли служебные дела, вместе играли в футбол на стадионе «Океан», где тренировался одноименный клуб из Тернова, иногда выбирались в город, чтобы за бокалом хорошего пива разобрать какую-нибудь жизненную ситуацию на запчасти. Разбирали, а потом собирали по своему усмотрению.
Вот и сейчас, когда день почти подходил к концу, снова должен был состояться звонок одного из них. Струге в течение дня не звонил Пащенко в одном случае – если он был в процессе. Пащенко не беспокоил Антона, если у него также были неотложные дела. Сегодняшний, четвертый перед отпуском день Струге провел, практически не выходя из зала судебного заседания. Уже неделю продолжался процесс, приговор по которому Антон планировал вынести в последний день перед уходом в отпуск. Часы на стене показывали начало седьмого вечера, и чтобы не ошибиться, Струге набрал номер мобильного телефона Вадима. «Так будет наверняка»...
– Здравствуй, Антон. – АОН прокурора работал безошибочно. – Перезвонить можешь?
Становилось ясно, что Пащенко завис в коллоидном растворе под названием «неотложное дело».
– Не вопрос, – согласился Антон. – Только когда освободишься, перезвонишь сам.
Заставлять себя ждать прокурор не стал. Струге не успел вымыть две чашки с засохшим на дне осадком кофе, как телефон призвал его к себе.
– Привет еще раз, – устало произнес Пащенко. – Ну, как настроение?
– Отменное. – Произнося этот неизменный ответ на подобный неизменный вопрос, судья чувствовал, что на этот раз не лукавит. – Слушай, забавная история происходит в нашем городе. Я уже второй день езжу на работу мимо мэрии и вижу одну и ту же забавляющую меня картину. Над городской ратушей развивается сербский флаг, а никому до этого нет дела. Мне как-то неудобно, может, ты позвонишь Мартынюку да сообщишь ему о том, что негоже у себя над головой вешать флаг страны, перевернутый вверх ногами?
– Наверное, ты – единственный из терновцев, кто это заметил, – после непродолжительной паузы ответил Вадим.
– Да? Наверное. Но я бы никогда не обратил на это внимания, если бы не Валька Хорошев. Помнишь его?
Пащенко быстро напряг память и вспомнил знакомую фамилию. Валентин Хорошев был их одноклассником. Потом он куда-то исчез, а после выяснилось, что он поступил в Новосибирское высшее военно-политическое училище.
– А почему ты Вальку вспомнил и при чем здесь сербский флаг?
Струге рассмеялся:
– Помнишь, НАТО долбило Югославию да делило территорию – куда англичане входят, куда немцы, а куда – американцы? А когда поделили да двинулись на распределенные зоны, неожиданно выяснилось, что в албанской Приштине уже русский десантный батальон. В то время, когда «натовцы» вешали на каски ветки и мазали рожи в боевую раскраску, наши уже катали по аэродрому девок на БТРах да жарили прямо на взлетной полосе, на решетках, праздничные чевапчичи. НАТО тогда сильно на Россию обиделась. Те миллиарды вбили, чтобы в Югославию войти, а русские лишь на солярку от Македонии до Приштины потратились...
– Валька? – устало напомнил Пащенко.
– А наш Валька Хорошев как раз и был заместителем того батальона. Он, когда рассказывал мне об этом, упоминал, как они дуру на всем пути гнали. Пока по Сербии ехали, российские флаги вверх ногами держали. Мол, свои, чтобы лишних восторгов не было. А когда в Приштину зашли, на албанскую территорию, флаги правильно повесили. Пока то да се, они на аэродром въехали. А о флагах потом вообще позабыли. Не до них было. Обратно ехали – кто с российским флагом едет, кто с сербским... – Вадим услышал, как Струге, выдерживая паузу, что-то пьет. – Мэрия наша, а флаг – сербский. Вот поэтому я и обратил внимание...
– Кроме тебя, еще кое-кто обратил на это внимание, на свою беду. – На этот раз Пащенко не шутил и веселый настрой друга поддерживать не собирался. – Но не из местных. Сейчас он мерзнет в городском морге. Проветриться не желаешь? Или жена будет против?
– Ее нет. – Допив нарзан, судья поставил бокал на столик. – Может, Рольфа с собой взять?..
– Да пошел он к черту, твой Рольф!! Сволочь, вымазал мне слюной весь пиджак!..
– А я тебе говорил – выставляй колено вперед, когда он тебе на грудь от радости прыгает! Ладно, через полчаса в грузинском кафе?
Струге постарался побыстрее переодеться и выйти из дома. Пащенко все равно, у него жены нет, а раз так, нет и тех проблем, которые всегда возникают у нормального мужика, когда ему в голову приходит поиграть в футбол или выпить в баре с другом кружку пива. Антон был игроком на поле, но являлся судьей по статусу, и последнее заставляло его быть осторожным в выборе поступков и реализации желаний. Встречаться с кем-то на улице и при этом пить с ним пиво, пусть даже этот «кто-то» – прокурор, небезопасно для реноме судьи. Однако грузинское кафе, хозяин которого до сих пор находился в неоплатном долгу перед Вадимом, – это было нечто вроде надежной явки, где можно не озираться по сторонам.
Это уютное заведение, где в распоряжение Пащенко и Струге всегда предоставлялся отдельный кабинет, было расположено на перекрестке двух улиц, не имеющих сообщения с центральными магистралями города. Зная репутацию кафе как места, в котором любят перекусить менты, налоговые полицейские и «остальные, пожелавшие остаться неизвестными», к коим относились и Антон с Пащенко, в него никогда не приходили яйцеголовые граждане с предложением выстроить то, чего у кафе всегда хватало с избытком – «крышу».
Пащенко пришел тяжелый, словно слон, потерявший надежду найти воду после долгого перехода. Зная о том, что в пятистах километрах есть река, слоны, теряя последние силы, движутся туда, сжигая топливо до последней капли. А когда приходят к реке, то видят, что она пересохла. Точно такое же впечатление о себе принес Пащенко. Завидев Антона, он вяло махнул ему рукой, подошел к барной стойке, купил пачку сигарет и только потом оказался рядом с Антоном. Спрашивать, что случилось, судья не стал. Если Пащенко до сих пор, уже прикурив сигарету, ничего не сказал, значит, так нужно.
Несмотря на постоянно бравый, безукоризненный внешний вид, сегодня Вадим был слегка помят и даже несколько растерян. Такое с прокурором происходило лишь тогда, когда происходило нечто, что было выше его понимания.
– У меня через три дня отпуск, – как бы невзначай бросил Струге. – Знаешь, на Белом озере сейчас карась пошел такой крупный... Я уже удочку присмотрел.
1 2 3 4 5 6 7