Но ничего такого он не слышал. Последнее заклинание лектора так странно образно соотнеслось с окружающим, – стоило ему лишь бегло оглядеться: «Вот, вот, глаза. Тот же сухой блеск… острый просмотр. Где уже он мог видеть столь похожий взгляд?» Наслышанный о всякого рода провокациях, какие нередко устраивались с советскими подданными за границей, Радлов решил немедля покинуть лекторий и следовать в гостиницу. Последние слова Чапека, которые он расслышал, были: «Так кто, мы или они, станут господами земли?»

*** 10 ***

На улице мела уже февральская поземка. Но заметно потеплело. В лицо ему ветром бросило несколько капель. Стало невыносимо чего-то жаль. Поверху потоком несло мутно-известковую гряду облаков, до ясного Солнца, казалось, целая толща мелового периода, где только одним ракушкам и было привольно жить. Вот геолог в нем заговорил, а гражданин? Худо, ой, как худо было возвращаться в Россию. Подняв каракулевый воротник, нахлобучив шляпу, уткнув подбородок в жесткий шарф, Радлов заторопился по мостовой, какую попирал еще Тихо Браге. «Так что же – сыск? Местная охранка, или же…», – раздумывал он.
Рядом прозвучал тихий, но отчетливо слышимый… смешок. Такой самодостаточный и неординарный здесь, что Радлов поневоле оглянулся, замедлив шаг.
– Я так и счел ваш уход. Но я не тот, за кого вы меня принимаете. Гирш, сотрудник Пражской геофизической лаборатории, – представился человек в теплой штормовке и крагах. – Сейчас, правда, больше представитель частного бизнеса. Ваша методика составления региональных карт напряжений и разломов земной коры… (Ну конечно, как он сразу не догадался! Вот откуда этот взгляд – из последнего ряда конференц-зала, возле малиновой бархатной портьеры.)… в пересчете на радон в подземных грунтовых водах, чрезвычайно убедительна. Счетчик Гейгера… Это новое слово. Я присутствовал на вашем последнем докладе. Мою компанию как раз интересует сейсмоустойчивость некоторых районов Южной Африки. Вы наслышаны, конечно, об алмазных полях и трубках Кимберли… – словоохотливо и на чистом русском продолжил Гирш эту совсем не уличную тему.
Радлов покосился на этого подозрительного сотрудника некоего геофизического центра, имевшего виды на богатейшие залежи алмазов в Южной Родезии, к тому же, возможно русского. Нет, для сотрудника тайной политической полиции он выглядел слишком экстравагантно и умно. И все же… Настороженно, учтиво, Радлов ответил:
– Я геолог. Такие вопросы в круге моей компетенции. Разумеется, я знаю.
– Насколько я помню, вы представляете Радиевый институт. И даже не чужды проблемам сейсмологии. У вас что, в штате все такие разносторонние сотрудники? – несколько перебивая, заметил попутчик Радлова.
Тот неопределенно хмыкнул. Промолчал. Они вышли на Вацлавскую площадь, застроенную узкими шести-семиэтажными домами. От площади ответвлялись лабиринты улиц, превращенные в торговые пассажи. Круглые сутки здесь не гасли витрины, зазывала прохожих реклама. Площадь шла в гору к темному, величественному зданию Национального музея. Вдруг им неожиданно резко сыпануло в лицо белой крупой.
– Ого, забирает! – весело крикнул Гирш (или кто он там был в действительности). – Жаль, что ваша делегация так скоро уезжает. Толковые, организованные люди. Как там сейчас, в России?… Давненько я не был в Петербурге, то бишь в вашем Ленинграде. Перестраиваете историю по именам. Думаете, поможет? – задиристо с чувством ненасытимого превосходства высказал этот человек. Сейчас он повернул голову, в упор рассматривая соотечественника.
– Так вы… русский? – не очень удивляясь, спросил Радлов, сам для себя уже сделавший кое-какие выводы.
– Скажем так, – из России. Последняя моя работа в милом отечестве – до 17-го года, была связана с организацией одной экспедиции на Камчатку, под руководством талантливого геофизика Манцева Николая Христофоровича. Целью этой экспедиции была проверка моей рабочей гипотезы о глубинном устройстве Земли. Жаль, жаль, что человек этот сгинул в тех суровых краях.
– Манцев, Манцев… Я что-то слышал, сходное по этому имени… – вспоминал Радлов, но не мог припомнить.
– Ну, да и бог с этим, – хмыкнул как-то Гирш, увертываясь от особенно злого секущего ветра в капюшон куртки. – А что, Леонид Андреевич, – обратился он внезапно к Радлову по имени и отчеству, – не отметить ли нам день окончания сессии, так сказать, как коллега с коллегой. Когда еще доведется встретиться вот так. Вы случаем не были «У Фликов»? Ну как же! – самая представительная пивная во всей Праге. Редкий чех из интеллигенции не засиживался там. Своего рода – пэн-клуб. Вот и Чапек… Кстати, ей-ей, на этот раз я за вами не следил. Вышло как-то само собой. Значит судьба. А? Как вам саламандры? – вдруг без перехода спросил он.
Радлов с каким-то облегчением рассмеялся.
– Вероятно, утопия… Но автор остроумен… (Он все еще не мог ни на что решиться.)
– Что же отдадим ему должное. Это все-таки его личное дело. Неумных социальных экспериментов, как в нашем милом отечестве – большевики, он не выдумывает. Вот ведь как.
Какое-то время они прошли молча. Радлов в нерешительности и с чувством загнанности в угол от последних откровений попутчика. Тот несколько раз оглянулся. И тут-то Радлову втемяшилось: «Ну да».
– Послушайте, – сказал он, и даже остановился. – Вы не элемент М имели в виду… Теперь я вспоминаю. Вы упомянули… то есть ваш Манцев, это как раз начальная буква от его фамилии при инвентаризации М – вещества из коллекции минералогического музея нашего Радиевого. Я вспомнил это по «эксперименту», – ну, разумеется, не в вашем смысле, – заюлил вдруг Радлов.
Гирш усмехнулся, поглядел себе под ноги.
– Вот видите, Леонид Андреевич. Оказывается, мы с вами имеем немало общего. А из этого следует: нежели, чем бросать слова на ветер, да в холод… не лучше ли будет провести это время «У Фликов»? Неужели нам и поговорить будет не о чем?

*** 11 ***

Они сидели в высокой зале, выдержанной в стиле старинной готики. За длинным, дюжинным столом, в резном кресле, Радлов склонил над кружкой свое невзрачное, малокровное лицо. Пил он точно с сильной жажды, крупными глотками, запуская худые вздрагивающие пальцы в тарелку с хрустящей стружкой соленого картофеля. Напротив него и достаточно в отдалении так же пили и ели свободные люди в свободной стране. В хороших городских костюмах или в чистых опрятных кафтанах, какие носили еще в провинции. Эти люди громко обменивались мнением о недостатках кабинета министров, ругали нацизм в соседней Германии, потрясали газетками с передовицами нелицеприятного анализа последних решений правительства Масарика. А где-то в стороне ныла и ныла скрипка. Лучшего места для искуса житием в буржуазном государстве трудно было и сыскать. «Боже, ведь скоро всему этому конец. Уже взяли паспорта на оформление, как было им сообщено. Или придерживают, так на всякий случай… Два дня на сборы», – тоскливо подумалось Радлову. Вот его сосед по столику останется. Он при всем своем, а ведь тоже русский. К тому же – явно удовлетворен ответами Радлова по существу элемента М. Так почему же всем чего-то перепадает, и только ему одному ничего?! «Странный человек», – в унисон вдруг отозвалось в нем. – «Страшный человек». В смущении Радлов поднял глаза на своего недавнего попутчика. Вымученно улыбнулся. Он будто страстно что-то хотел услышать.
– Леонид Андреевич, – дошло, наконец, до него. – У нас с вами мало времени. И – схожая ситуация. Поэтому я буду предельно откровенен. Мы нужны друг другу. (Радлов потупил взор. Даже лоб у него пошел красными пятнами). Я не буду скрывать, что не являюсь почитателем большевистского устройства в России, впрочем, как и парламентского… И я человек с возможностями; быть может скоро – неограниченными… Но как не раз бывало в моей жизни – подчас завишу от людей, ни на йоту не подозревающих ни о моих целях, ни даже о моем существовании. Удивительно: но сейчас вы один из них.
– Ага, – глухо произнес Радлов, хоронясь в свою кружку с пивом.
– Я много рискую… тем, что сообщу вам сейчас, – продолжил этот таинственный «компаньон», и лицо его содрогнулось. – Но я учитываю и ваше пиковое положение. Моему предприятию крайне необходима сейсморазведка некоторых районов Южной Африки. Эту работу я мог бы поручить вам, с соответствующими дивидендами, разумеется… Хотите в процентных бумагах, хотите… фактически любую сумму, какую запросите. Но вот здесь-то и существует один пункт, могущий свести на нет всю мою долгосрочную программу. И этот пункт зависит от вас. Я не блефую.
Радлов впервые во весь этот разговор поднял голову.
– Любопытно: что бы это могло стать?.. – хрипло проговорил он. Взгляд его отступил от лица искусителя со следами некой полупрозрачной бородки, будто тени, проносившегося легкого облачка. Углем обведенные глаза… – Это связано как-то с политикой? – спросил он, если и глупо, то вполне по злободневности того времени.
Гирш откинулся на спинку высокого стула.
– Что за чертовщина! При чем здесь это? Политика – мелочь; функция несовершенных отношений между несовершенными людьми. Занятие для бездарей… – резко быстро проговорил он. – Нет, моя сторона сугубо индивидуальная. Часть моей личности, если хотите понимать меня всегда правильно.
– Ага. Тогда что же вы от меня хотите конкретно?
Гирш поставил локти на стол. Стиснул между ладонями виски:
– Мне крайне необходим элемент М. Согласитесь в некотором роде это мой приоритет. Я организовывал и финансировал экспедицию Манцева. После его смерти – я законный наследник всех материалов. Вас это не убеждает? Это и все другое.
Радлов зажмурился, качнул головой:
– Так, стало быть, я должен выкрасть элемент для вас? (Гирш чуть кивнул, с движением век). Его применение, учитывая убийственные характеристики, может быть связано с террором против ответственных советских деятелей?
– Вы с ума сошли! – Гирш совсем близко наклонил голову в сторону Радлова. – С какого это страху, Леонид Андреевич?! Я и думать-то уже забыл о нашем милом отечестве. Со всей прямотой отвечу вам, что элемент М будет исключительно использован в научных экспериментах. Скажу даже, что его применение в одном техническом проекте и для меня самого проблема. Но ваша роль от этого не умаляется.
– Тогда… – Радлов несколькими глотками осушил полкружки. Поднял и вновь опустил глаза. Молчание затянулось.
– Так как же, Леонид Андреевич? Другой такой возможности не будет. Я открылся вам. Решайтесь и вы. Или быть свободным в свободной стране, иметь через полгода свой дом, хотя бы здесь, в центре Праги, большие деньги, но главное – применение своим силам; или же – комната-коммуналка, очередь за керосином, ученый паек, возможно – репрессии (да, да, я в курсе всего в Советской России). Помните: сделаете это – я ваш вечный должник. Наша будущность – дело нас двоих.
Лицо Гирша по окончанию разговора осунулось, побледнело. Он пощипывал подбородок. Ждал.
Радлов судорожно несколько раз вздохнул:
– Вы спрашиваете, господин Гирш, согласен ли я? Да Боже… вы сами уже вычертили мои перспективы… Институт беден, разве что милостыни не просит. Сотрудники в бегах. Большевизм держится расстройством жизни, а потому и не заинтересован в скором обустройстве оной. В стране все политизировано до крайности. Я не знаю ни вас, ни ваших целей. Я даже не уверен: сгину ли я в застенках НКВД, или – меня убьете вы. Но я так больше не хочу и не могу жить. Между прочим, в том огневом 19-ом мне было чуть за двадцать, и я сражался в рядах Добровольческой… При взятии Ростова мы втыкали штыки друг в друга, будто в арбузы. После… нам было велено вывести всех раненых и красных командиров за околицу, в овраг… И я, мы – сделали это. О, кто был в России тех лет, тот знает о человеке чуть меньше его создателя. Так согласен ли я? Что за вопрос! Да, согласен.
Гирш воздал руку и щелкнул пальцами. Тотчас к ним подсел человек примечательной наружности, и большего иностранца в Праге по тому холодному, ненастному дню трудно было и сыскать. Со смуглым, сейчас лиловым лицом, с черными, сильно напомаженными волосами, с агатовыми глазами и ниточкой выбритых усиков под тонким большим носом. Он только присел, пробыл с полминуты, особенно заглядываясь на Радлова, и так же исчез, как и не было его вовсе.
– Этого человека запомните. Итак, господин Радлов, вы уже уяснили себе, что мы живем в мире… текучего взгляда на вещи, точки зрения наблюдателя, и дураки те, кто считает иначе. Мы выбрали друг друга, и теперь важно только это одно, – говорил Гирш, пленительно и как-то неумолимо разглядывая своего «полпреда» по делам в России. – Рассмотрим предварительную сторону дела. Этот доктор наук, проректор… ваш сосед по номеру. Что он из себя и как? Его привычки, маршруты передвижения…
Дальше было то, что не хотелось, и помнить, но и невозможно было забыть.

*** 12 ***

В тот день на Старый город сошел удивительно хороший вечер: тихий, лунный, в сколах лазурита неба и серебряных паутинок, и возвестил славу давно ушедшим векам затейливого барокко, причудливой готике. Замерзшие лужицы, если и были где, высохли иглами и звонко лопались под шагами. Через Влтаву по мосту бежали трамвайчики в голубых вспышках, отзванивали колокольчики, и все было озвучено – и просто чудесно было идти вот так и не надышаться, на сон грядущий.
Радлов и Косторецкий и точно как будто не могли нагуляться. (Каждый сам по себе, и мало разговаривая друг с другом). Поезд отходил завтра, в середине дня, но им уже было рекомендовано не выходить из гостиницы до сборов. Радлову и его спутнику оставалось пройти шагов двадцать, чтобы выйти на яркую Вацлавскую площадь с витринами магазинов и кафе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9