По прошествии первых трех лет он оставил все надежды когда-либо вернуться домой или снова увидеть свою семью. Задерживаться на отчаянии, которое почти всегда сопровождало такие мечты, было опасно в окружении, когда и охранники, и товарищи по заключению выискивали любой признак слабости. Его мысли были прерваны звуком горна из внутреннего двора тюрьмы. Три сигнала эхом отозвались во влажном утреннем воздухе, и отразились внутри камеры.
– Встань и сияй, – сказал он садясь.
Его правая рука рефлекторно двинулась, чтобы потереть гладкую макушку. Пытаясь избавить население тюрьмы от различных видов клещей и блох, с каждого заключенного удаляли все волосы на теле по меньшей мере раз в две недели, и чаще, когда погода становилась более теплой.
– О да, – ответила Сидни Эллиот; ее голос не был глухим ото сна, и это подтвердило Гарровику, что она действительно бодрствовала. – Еще один великолепный день в Шангри-ла.
Гарровик улыбнулся сухому юмору, пока Эллиот поднялась со своей нижней койки, и потянулась. Он не мог не заметить ее съежившейся фигуры в тусклом свете, который давала щель в их двери, а также круги под глазами, которые выделялись даже на фоне ее эбонитовой кожи. Он предположил, что она перенесла еще одну схватку с бессонницей, в третий раз за последние пять дней. Эти нападки за последний год участились, хотя Элиот никогда на них не жаловалась. Гарровик спросил ее об этом, когда в первый раз заметил ее состояние, но она отклонила все расспросы.
– Мне нравится не спать до поздна, читая хорошую книгу, – язвительно заметила она однажды.
Уроженка сурового климата Марса, и офицер службы безопасности «Гагарина», Эллиот когда-то была воплощением превосходной физической формы. На борту корабля она была сильным атлетом, добиваясь успеха во многих добродушных спортивных соревнованиях. Ее мастерство в невооруженном бою дало ей репутацию другого рода: которой члены экипажа удостаивали того, на кого, как они знали, можно было положиться в тяжелой ситуации. Будь то подозрительные аборигены при первом контакте, или ссора в баре на Аргелиусе, экипаж «Гагарина» всегда считал тактическим преимуществом, когда за их спинами приглядывала Сидни Эллиот.
Однако, как и у Гарровика, как у остальных пленников, тело Эллиот давно уступило разрушительному действию лет плохого обращения и неподходящей диеты. Хотя за последние несколько лет стали заметны улучшения в отношении к ним, их все еще кормили исключительно так, чтобы можно было выжить и остаться достаточно здоровым, чтобы работать и сопротивляться различным болезням. Звук открывающегося дверного замка привлек внимание Гарровика. Дверь распахнулась, затопив крошечную камеру утренним светом.
– Время завтрака, – сказала Эллиот, хлопнув руками, чтобы подчеркнуть смысл сказанного, когда пара вышла из камеры. – Вообще-то я очень надеюсь на омлет из ктарианских яиц и большой стакан вкусного апельсинового сока.
Гарровик фыркнул, когда они шагнули на помост, проходящий по всей длине их тюремного блока.
– Продолжай мечтать, Сид.
Гарровику, который сам был офицером безопасности, понравился этот юный энсин, как только она появилась в команде «Гагарина». Только что из Академии и школы службы безопасности Звездного флота, Эллиот выказала больше нахальности и уверенности, чем было у него во время его первого назначения на борту «Энтерпрайза». В то время как ему пришлось учиться этой самоверенности, Эллиот ее просто излучала. Но это было не высокомерие или дерзость, а хладнокровное поведение человека, демонстрирующего уверенность в своих способностях.
Вместе примерно с тысячей других заключенных они ждали начала утренней смены. Каждый день они выстраивались в шеренгу, и центральный компьютер тюрьмы проверял присутствие каждого. Это делалось с помощью металлического обруча, закрепленного на каждом заключенном. Гуманоиды носили это устройство на правой лодыжке. В каждый обруч был встроен крошечный радиопередатчик, контролируемый компьютером.
Это было эффективное средство наблюдения, потому что каждый день население тюрьмы рассеивалось более чем на несколько километров над и под поверхностью планеты. И не было ни малейшего способа избавиться от этой штуки, разве что отрубить руку или ногу, на котором он был закреплен. Радиопередатчик делал мысли о побеге более чем сомнительным. Даже если бы беглец каким-то образом смог бы уйти от охраны через единственный вход в тюрьму или по стене и через силовое поле, окружающее ее, компьютер мог отследить этого человека по всей планете.
– jaH!
Единственный окрик, приказывающий заключенным спуститься с помостов и шеренгой отправиться за утренней пищей, пришел от одного из охранников клингонов со внутреннего дворика перед ними. Независимо от того, куда шли заключенные: столовая, шахты, или купальни – они всегда делали это строем. За исключением работы в шахте, или каких-либо других нарядов, заключенным не разрешалось перемещаться независимо, если только такое разрешение не было дано. Нарушение этого самого основного правила влекло суровое наказание со стороны охранников.
Пока он двигался вперед следом за ригелианцем, Гарровик бросил взгляд через внутренний двор на здание напротив. Там он мог разглядеть силуэты Роберта Кавагучи и Синака, еще двух членов экипажа «Гагарина». Они тоже смотрели в его сторону, и трое мужчин поприветствовали друг друга едва заметными кивками.
Жить чтобы увидеть еще один день. Он знал, что не увидит другую пару выживших с «Гагарина», пока они не доберутся до столовой, где они соберутся за одним столом и найдут утешение в компании друг друга. Пока что у него не было доказательств в поддержку теории, в которую верил Гарровик: что шестеро из них были все что осталось от пятидесяти человек.
Несмотря на то, что капитан Грэлв запустила отсчет самоуничтожения корабля, клингонский командующий сумел сорвать этот смелый план. Вместе с членами своей собственной команды, захвативших большую часть жилых палуб корабля, капитан К’лэвут воспользовался грузовыми транспортаторами, чтобы переместить выжившую команду на свое судно, прежде чем взорвалось ядро деформации «Гагарина». Когда Гарровик смог пересчитать, он обнаружил двадцать восемь членов своей команды. Как он боялся восемь лет назад, оставшиеся двадцать два оказались более удачливыми.
После пленения выжившие члены команды были разделены на маленькие группы. Кроме своей собственной группы начиная с того дня Гарровик больше никого не видел. Из семи людей, доставленных в эту тюрьму вместе с ним, один умер от болезни, а другой от жестокой пытки. Гарровика все еще часто посещали воспоминания об ужасной смерти капитана Грэлв вскоре после их прибытия сюда.
Грэлв была целью крайне предвзятого отношения просто потому, что была андорианкой, но ее судьба была решена, когда она обманула К’лэвута, хотя и временно, перед его подчиненными на мостике «Гагаррина». Ее пытали и наконец убили, в то время как оставшаяся часть ее команды беспомощно наблюдала за ужасной демонстрацией кары за непочтительное поведение.
Заключенные продолжали шагать, двигаясь по внутреннему двору, чтобы построиться в несколько колонн по одной от каждого тюремного блока. Клингоны прогуливались вдоль шеренг заключенных, и их стрижки, подрезанные бороды, и лоснящиеся униформы контрастировали с бритыми головами пленников и серыми рабочими комбинезонами. Хотя ниодин из охранников не был вооружен дисраптором или даже холодным оружием, каждый охранник носил с собой оглушающий жезл. Это не было оружие, которое представляло реальную угрозу, но Гарровик по собственному опыту знал, что жезл мог выдавать электрический разряд разной интенсивности, способный вывести из строя или даже убить жертву.
Гарровик заметил одного особенного клингона, Кулра. Начальник охраны, Кулр был известен среди заключенных своей исключительной жестокостью. Несмотря на политику лагеря отношения к заключенным, которая была установлена несколько лет назад, Кулр находил большое удовольствие в избиениях и прочих домогательствах, большинство из которых проходило незамеченными начальством тюрьмы. Ему объявляли выговор за превышение полномочий, но не более.
Причина этого была проста. Несмотря на его жестокое обращение с заключенными, Кулр был весьма эффективен, сохраняя их производительность, что гарантировало регулярную квоту добытого дилития. Его ненависть к людям была всеобъемлющей, и его главной целью стали выжившие с «Гагарина». В частности Эллиот. Украдкой бросив взгляд через плечо на Эллиот, Гарровик прошептал:
– Сид. Кулр приближается. Веди себя прилично.
Эллиот тоже заметила приближающегося охранника, и Гарровик увидел как сжалась линия ее подбородка. Он знал, что эта едва заметная демонстрация эмоций была единственным признаком опасения, которое она показывала любому из клингонов. Несмотря на годы заточения, Эллиот отказала своим похитителям в удовольствии увидеть себя смирившейся с положением. Хотя Гарровик и другие ее сослуживцы смогли защитить ее от худших тюремных реалий, они не смогли убедить ее вести себя менее провокационно, что в конечном счете пошло бы ей на пользу. Вместо этого Эллиот сохранила неослабевающий дух непочтительности, не выказывая никакого страха перед охранниками невзирая на последствия. Гарровик подозревал, что бывший офицер безопасности просто смирилась с мрачной реальностью своего существования здесь, решив что она одна диктует свое будущее. Если ей предстоит здесь умереть, то это будет на ее условиях, а не на условиях клингонов.
Гарровик наблюдал, как Кулр отвернулся от них, переведя свое внимание на что-то, чего не мог видеть первый офицер «Гагарина». Он громко вздохнул, разделив облегчение во взгляде с Эллиот.
– Похоже он нашел кого-то еще, чтобы порадовать его этим утром, – сказала она. – Мне везет.
Прошла почти неделя с ее последней стычки с Курлом, и она знала что это лишь вопрос времени, когда начальник охраны найдет повод, реальный или мнимый, чтобы побеспокоить ее. Пронзительный крик боли сзади заставил Гарровика вовремя повернуть голову, чтобы увидеть, как болианка упала на землю бесформенной грудой, сложившись пополам. Над упавшей заключенной с жезлом в руке стоял клингон. Гарровик узнал в нем одного из новых охранников, вероятно только что из школы тюремной охраны, принявшего свое первое назначение и еще не акклиматизировавшегося к заведенному порядку лагеря. Гарровик решил, что он просто хотел произвести впечатление на Кулра и начальника лагеря своим энтузиазмом и способностью контролировать беспомощных, невооруженных заключенных.
– Шевелись когда тебе говорят, патак!
Нога охранника ударила беспомощную болианку в грудь. Последовали еще пинки, и пленница попыталась парировать нападение, и завыла от боли, когда потерпела неудачу. Вокруг них другие заключенные сжались от страха перед неистовством охранника, который усилил свое нападение. Если бы его внимание не было так привлечено препирательством, Гарровик бы понял, что последует за этим. К тому времени когда он это осознал, Эллиот сорвалась со своего места и стремительно бросилась к упавшей болианке и ее мучителю.
– Сид! – завопил Гарровик, бросаясь вслед за ней.

Глава 5

Клингон занес ногу, чтобы нанести еще один жестокий удар беззащитной пленнице, когда в него врезалась Эллиот. Хотя массивный клингон был тяжелее ее, она столкнулась с ним с такой силой, что опрокинула их обоих на землю. Когда охранник упал, оглушающий жезл выпал из его руки. Вокруг них остальные заключенные бросились в рассыпную от импровизированной схватки, и кто-то из них оттащили от драки упавшую болианку, когда Эллиот поставила ее на ноги.
– Как тебе это чувство, клингон? – завопила она, нанося яростный удар в лицо все еще не успокоившегося охранника.
Она была готова ударить еще раз, когда сзади ее поймал Гарровик, сгреб в охапку и оттащил от охранника.
– Черт возьми, что ты делаешь? – закричал он на нее, поворачивая ее лицом к себе.
Он видел, что от отдаленной шеренги заключенных к ним приближаются другие охранники. Эллиот вырвала свою руку из его хватки.
– Стивен, он бы ее убил!
Следующие слова Гарровика потерялись в мучительном толчке сзади; каждое нервное окончание его поясницы взорвалось, когда его ноги внезапно отказали. Все что он смог сделать, падая вперед на землю, так это выбросить руки. Едва ударившись о сухую землю тюремного двора, он увидел что Эллиот упала точно также, и ее лицо скривилось от муки. Скрипя зубами от боли, Гарровик повернулся на бок вовремя, чтобы увидеть пару блестящих полированных черных ботинок, остановившихся перед ним.
– Коммандер Гарровик, – произнес Кулр, рисуя в воздухе перед лицом пленника круги концом своего жезла, – разве вы забыли о правиле заключенных оставаться в шеренге?
Голос клингона был спокоен, без следа гнева или угрозы. Он был специалистом по сохранению своего самообладания и манерам, и именно это делало его таким опасным. Никто никогда не знал, когда он вспыхнет от ярости. Кулр повернулся, чтобы посмотреть на Эллиот, все еще лежащую ничком на земле, хотя ее глаза горели от ненависти, когда она повернула голову, чтобы посмотреть на клингона.
– И энсин Эллиот. У меня не было возможности поболтать с вами довольно долгое время. Спасибо что дали мне повод исправить эту оплошность.
– Прекратить!
Голос сверху остановил всех. Гарровик повернул голову, чтобы определить источник голоса, и нашел его на балконе второго этажа командного центра тюрьмы. Там при полных военных регалиях стоял комендант лагеря. Солнечный свет бросал блики на его тяжелую золотую перевязь, которую он носил поверх своей абсолютно черной униформы, и на его седые волосы и бороду, представляя его в более королевском появлении, нежели имел право любой тюремный начальник.
– Приведите их ко мне, – произнес комендант, прежде чем резко развернуться на пятках и удалиться через дверной проем в свой кабинет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36